От инстаграма до Санденса

текст: Анна Савина

Художница, режиссерка, мистификатор — выпускнице Central Saint Martins, кажется, тесно в любой конкретной роли, однако главную роль в собственном фильме «Планета» она сыграла как прожила. 6 июля и 24 августа в летнем кинотеатре Garage Screen состоятся показы фильма. Накануне премьеры Анна Савина поговорила с Ульман о дебюте в режиссуре, опыте иммиграции и о том, что помогает двигаться вперед, несмотря на трудности.

Картина с максимально глобальным названием рассказывает историю, на первый взгляд, очень локальную: студентка Лео после смерти отца возвращается из Лондона домой в испанскую глубинку и пытается помочь матери-домохозяйке, оставшейся без средств к существованию. Фильм, впервые показанный на фестивале «Санденс» и обласканный критиками, — дебют Ульман в полнометражном кино, но в мире искусства она совсем не новичок. Художница прославилась в начале 2010-х как яркая представительница нет-арта или пост-интернет-искусства — американский ELLE даже назвал ее «первым великим Instagram-художником». Но, кажется, по мнению Ульман, даже в эпоху инстаграма кинематограф остается искусством достаточно современным.

У вас много общего с главной героиней «Планеты», Лео: обе учились в Central Saint Martins, обе выросли в Хихоне, обе работаете в креативной индустрии. Да и маму Лео играет ваша настоящая мама. Вы снимали о себе?

Я решила сосредоточиться на темах, которые я хорошо понимаю, из-за нехватки ресурсов. Но обе героини — Леонор и ее мать — на сто процентов вымышленные.

Да, я выросла в Хихоне, но мы были иммигрантами из Южной Америки, и наш опыт иммиграции был похож на истории многих других латиноамериканцев, потому что мы все были бедны, мы пользовались такими специальными телефонными будками для международных звонков, делали переводы денег бабушке через Western Union и так далее. И я никогда не чувствовала себя ни испанкой, ни аргентинкой.

Да и мои родители не были «нормальными» — отец стал татуировщиком, когда мне было восемь, так что я проводила много времени в тату-салоне, где играла панк-музыка, висели постеры с Бетти Пейдж и тусовались скейтеры и фанаты журнала Vice.

Лео, с другой стороны, испанка, и у нее намного более консервативный бэкграунд. Все, что нас объединяет, очень поверхностно. Central Saint Martins было уместно упомянуть, потому что я очень хорошо знаю студентов, изучающих моду, и мы могли это реалистично изобразить. Но идея заключалась в том, чтобы упомянуть Лондон, поскольку многие испанцы ездили туда, когда Великобритания еще была частью Европейского Союза, — в какой-то момент даже появился прямой рейс easyjet между Овьедо (столица Астурии. — Прим. The Blueprint) и Лондоном, который был очень доступным и изменил жизнь многих молодых людей в то время, поскольку не нужно было больше делать пересадку в Мадриде. Я определенно была не единственной, кто этим тогда воспользовался.

В инстаграм-проектах, например Excellences & Perfections, вы фактически также режиссировали и играли главную роль одновременно. Что изменилось для вас, когда вы начали снимать кино?

Я спродюсировала и написала сценарии и для проекта Privilege, и для Excellences & Perfections самостоятельно. Я сама сделала иммерсивные инсталляции, которые напоминали декорации, и так далее. Кроме того, большая часть моей практики — видеоарт. Так что кино стало для меня естественным продолжением моего творчества. Самая большая разница в том, что в кино нельзя присвоить чужую работу. Все должно быть официально оформлено и учтено. И это мне нравится. Я считаю, что это здорово, что в киноиндустрии есть профсоюзы, и каждый получает вознаграждение за свою работу и упоминание в титрах.

Excellences & Perfections — Instagram-перформанс Ульман 2014 года. На протяжении нескольких месяцев она документировала свою вымышленную трансформацию — судя по страницам художницы в Facebook и Instagram, Ульман сделала несколько пластических операций (таких, как увеличение груди, ринопластика и т. д.), покупала новую одежду пастельных тонов и в целом пыталась максимально приблизить себя к эталону красоты, который продвигали соцсети в то время. Многие журналисты и подписчики не понимали, что перед ними перформанс, а не реальные события — Ульман давала интервью, в которых описывала побочные эффекты от пережитых хирургических вмешательств («когда ты лежишь, грудь давит на тебя так, что кажется, будто на твое тело наступил слон, и есть вероятность, что ты станешь зависима от обезболивающих») и проводила паблик-токи с известным косметологом доктором Брандтом. Этот перформанс прославил Ульман и стал одним из самых ранних арт-высказываний о нереалистичных стандартах красоты, которые пропагандируют социальные сети.

На кого вы ориентировались, работая над своим первым полнометражным фильмом?

Ранние фильмы Джима Джармуша были важны для меня с точки зрения формата, а современное независимое китайское кино было технически полезным. Есть много отличных микробюджетных китайских фильмов, очень красивых и радикально отличающихся от американского мамблкора, который я не особо люблю.

Из китайских фильмов мне нравится «Кайлийская меланхолия» Би Гань, «Female Directors» и «Девушки всегда счастливы» Ян Минмин и «Имитация жизни» Чена Чжоу (он играет роль Амадеуса в «Планете»). Чен Чжоу был первым, кто сказал мне, что верит в мою способность снять фильм, и это много для меня значило. Большинство людей говорили, что я не смогу снять «Планету» без государственной поддержки. Обычно в Европе кинематографисты обращаются к продакшен-компаниям, которые в свою очередь берут деньги у правительства. Этот традиционный путь ограничивает импровизацию, которая есть в независимых китайских фильмах или моих любимых фильмах французской новой волны.

Фильм снимался в Хихоне еще до пандемии, но персонажи проводят большую часть времени в помещении, а многие магазины в городе уже закрыты. Кризис будто ударил по городу задолго до коронавируса.

Хихон сильно пострадал от кризиса 2008 года и так и не восстановился. Примерно тогда я училась за границей, и мне было очень трудно возвращаться домой и видеть, как с каждой минутой все становится только хуже. Я училась в колледже благодаря грантам, но была окружена очень богатыми людьми. Тогда я многое поняла про классовую систему и привилегии — до студенчества мне никогда не приходилось иметь с этим дело. Это определенно сформировало меня как художника, и я думаю, что это очевидно в моем первом произведении, Buyer Walker Rover, 2012 года (видеокороткометражка в формате лекции о консюмеризме. — Прим. The Blueprint). Когда мы снимали фильм в 2019 году, в городе было много пустых витрин, но мы смотрели в будущее с надеждой. К сожалению, пандемия очень сильно ударила по Испании.

Privilege — серия работ, включающая в себя Instagram-перформанс, инсталляции и видео, созданные в 2015–2016 гг. Для этого проекта Ульман сосредоточилась на том, как разные символические детали — например, одежда и аксессуары красного цвета — могут сигнализировать принадлежность к определенному классу или политической группе (в Испании красный символизирует анархию и социализм, а в США это цвет более консервативной Республиканской партии). Серия также включала фотографии Ульман в офисе и инсталляции, напоминающие офисы или интерьеры государственных зданий, а сама художница придумала для себя пародийное альтер эго, которое воплощало ее детские фантазии о принадлежности к более высокому социальному классу.

Не могли бы вы рассказать больше о костюмах в вашем фильме? Возникает ощущение, что наряды помогают героине справиться с чувством потери.

Не думаю, что стильная одежда, которую носят Лео и ее мама, — это стратегия, которая помогает им с чем-то справиться. Мои персонажи наряжаются по инерции, потому что они выросли, читая женские журналы. Одно из самых приятных воспоминаний моего детства — о том, как мы с мамой листали новые модные журналы вместе, сидя в кровати, впитывая информацию о таком далеком от нас мире.

А кто придумал этот полупрозрачный топ, который героиня называет «феминистским»?

Стилистом фильма была Фиона Дункан, а большую часть одежды, которую носит Лео, предоставили ​​современные нью-йоркские дизайнеры. Феминистский топ — это знаковый предмет для Мартины Кокс, которая часто делает одежду с такими маленькими окошками-прорезями.

Но вообще в ваших работах вы часто используете одежду как классовый маркер/атрибут.

Люди используют одежду, чтобы рассказать что-то о себе, а я люблю рассказывать истории, так что меня интересуют мода и стиль.

Если говорить о «Планете», вопреки распространенному заблуждению, персонажи никогда не были богатыми. Лео и ее мать принадлежат к среднему классу — правда, испанский средний класс больше похож на рабочий класс в любой другой стране. Забавно, что консервативные люди в Испании любят наряжаться, и это продиктовано их политическими взглядами. Я встречала «правых» испанцев, которые работают в супермаркете и, например, торгуют рыбой, и носят Burberry и Lacoste. Это то, что немного сложно понять иностранцам, которые не знакомы с местными особенностями. Костюмы матери Лео, Марии Рендуэлес, показывают, что она консервативная испанка. Она никогда не была богатой, что очевидно, если обратить внимание на квартиру и район, в котором она живет.

Ваш интерес к стилю и моде возник во время учебы в Central Saint Martins?

Мой интерес к моде проистекает из моего воспитания. Мои родители — хипстеры поколения X, которые всегда уделяли много внимания своей одежде. Они были уверены, что если ты панк, то ты носишь одно, а если ты мод — что-то другое. Я сама шила одежду, когда была подростком, и всегда любила наряжаться. В Central Saint Martins тоже было здорово, потому что я училась в старом здании школы, где были расположены только факультеты изящных искусств и моды. Там была бешеная энергия, и меня очень вдохновляло, что студенты каждый день приходили на учебу в сумасшедших нарядах.

Я читала, что «Планета» частично основана на истории Юстины и Аны Белен, которые выдавали себя за светских дам и задолжали разным магазинам и отелям в Хихоне несколько тысяч евро. Что привлекло ваше внимание, когда вы прочитали о них, и как эта история трансформировалась в идею для фильма?

Да, их история вдохновила меня на то, чтобы начать работу над «Планетой». Но меня не столько интересовали они сами, сколько то, что все это было настолько типично для Астурии — провинции, где я выросла. Юстина и Ана Белен смогли всех обмануть просто потому, что они рассказывали всем о своем богатстве — такую ситуацию невозможно представить в другом месте, особенно в Аргентине, откуда я родом. Меня зацепила эта история, но потом «Планета» превратилась в нечто особенное — в финальный вариант сценария вошли истории и анекдоты из моей жизни и жизни моих знакомых.

Я читала, что фильм вдохновлен фильмами «докодексового Голливуда» (то есть выпущенными до введения «кодекса Хейса» в 1930 году. — Прим. The Blueprint). Обычно их персонажи переживают тяжелые времена, но их изобретательность и талант в результате помогает им оставаться на плаву. Что вас привлекает в этих картинах?

Мне очень нравятся фильмы докодексовой эпохи, особенно их юмор, поэтому я использовала похожий ритм, когда создавала «Планету». Я не думаю, что в этих голливудских фильмах многим героям удается добиться успеха, но даже если этого не происходит, персонажи всегда встречают обстоятельства с юмором и не теряя достоинства. К сожалению, в современных фильмах на схожие темы такие герои часто показаны как инфантильные люди, требующие снисхождения.

Чувствуете ли вы, что в будущем у таких персонажей, как Лео, есть надежда? И в более широком смысле — есть ли надежда у творческих людей и независимых художников после пандемии?

Я думаю, что каждый художник рассчитывает на невероятную удачу. Труд, и талант, и удачу. Я верю, что Лео может добиться успеха, если она начнет жить сегодняшним днем, а не страдать из-за того, что она якобы упускает.

Я думаю, что хороший художник — это тот, кто работает с данными ему ограничениями. На самом деле я не верю в художников так сильно, как верю в искусство само по себе... Я считаю, что художники — всего лишь проводники этой силы, которую я (по глупости) считаю посланием Бога. Так что искусство всегда найдет свой путь, если намерения художника чисты.

Каждый раз, когда я начинаю жалеть себя, я всегда напоминаю себе, что один из лучших фильмов в истории, «Дети райка», был снят в Париже во время нацистской оккупации.