Время страстей человеческих
ФОТО:
АРХИВЫ ПРЕСС-СЛУЖБ
Глядя на афиши весны и лета, можно подумать, что «Страсти по Матфею» Иоганна Себастьяна Баха, которыми откроется Дягилевский фестиваль в Перми, — главное произведение года. Однако редактор издательства «Подписные издания» и композитор Артем Макоян подозревает, что самый известный пассион Баха создан, чтобы существовать вне времени.
«Все это — сон пустой!.. И до чего ж охота
Средь бренности найти незыблемое что-то,
Что не могло б уйти, рассыпаться, утечь,
Чего вовек нельзя ни утопить, ни сжечь».
Поэт Мартин Опиц
Слова немецкого поэта эпохи Возрождения Мартина Опица, написанные в первой половине XVII века, могли бы стать эпиграфом для всего Высокого барокко. Однако, как показали последующие столетия, и живопись, и архитектуру, считавшиеся барочными флагманами, можно и утопить, и сжечь, и только музыка — вечна. Так что мы вновь возвращаемся к тому, чтобы слушать «Страсти». Произведение, написанное Иоганном Себастьяном Бахом к конкретному событию в конкретное время, претерпело десятилетия доработок, пережило свою эпоху и стало символом, к которому тянутся руки музыкантов и умы слушателей. Такова ирония искусства, что образец мастеровитости по прошествии лет вырос до сакральных масштабов, заложенных тематикой произведения.
Традиция исполнять пассионы (переложенные на музыку тексты евангелистов о страданиях Христа) уходит корнями к IV веку, когда в Страстную неделю стали читать (весь текст исполнялся одним солистом, выделявшим наиболее важные моменты) страсти: в Вербное воскресенье — из Евангелия по Матфею, в среду — по Луке. К IX веку, как отмечает главный исследователь Баха, теолог и музыковед Альберт Швейцер, четверг оказался посвящен страстям по Марку, а пятница — страстям по Иоанну. Чуть позже стали исполнять «сборные страсти», составленные из частей всех четырех Евангелий; стали и увеличивать количество «персонажей», добавляя голоса, сопровождение, даже реакцию толпы и комментирующие вставки. В золотые времена за пассионы отвечали Шютц, Гендель, Телеман, Маттезон — важнейшие для своей эпохи композиторы. И конечно, Бах.
MusicAeterna: Бах «Страсти по Матфею»
Страсти достигли своего пика на исходе барочной эпохи, в период Высокого барокко, когда мысли о бренности человеческого существования приобретали все более осязаемую форму. Так, в моду входила крупная форма, недостижимая, божественная высота. Особенно остро это ощущалось в германских государствах, которым Тридцатилетняя война стоила едва ли не половины населения. Выжившим оставалось примириться с новой реальностью, и тут на помощь самым образованным приходила литература (например, самый популярный роман эпохи — «Симплициссимус», иронически осмыслявший случившееся), а массам более широким — музыка, особенно литургическая.
MusicAeterna: Бах «Страсти по Матфею»
При этом Бах мало похож на привычного нам барочного демиурга. Никаких особенных теургических целей он себе не ставил и на откровение свыше не рассчитывал — просто с протестантским тщанием каждое свое произведение он посвящал Богу (в нотных рукописях не единожды встречались фразы SDG [Soli Dela Gloria — «Богу единому слава»] и JJ [Jesu juva — «Иисус, помоги»]). Сделав неплохую карьеру при княжеских дворах, Бах в итоге предпочел светской музыке духовную и большую часть своей творческой жизни прослужил кантором церкви Святого Фомы в Лейпциге, и в обязанности его помимо прочего входило создание кантат к еженедельной воскресной службе. К слову, каталог литургических произведений был и без того обширен, но Баху показалось неправильным из года в год играть одни и те же кантаты. Сначала он самовольно вносил в них изменения, а потом и вовсе стал сочинять новые, чем смущал прихожан, уже приготовившихся к старому, знакомому звучанию.
От Баха осталось два цельных пассиона (по Иоанну и по Матфею), а еще два — по Луке и по Марку — были частично утрачены. Самый масштабный — второй, по Матфею, начатый еще в бытность Баха веймарским капельмейстером, но окончательно оформленный лишь к 1729 году (известны еще несколько редакций последующих лет). Премьера случилась как раз в церкви Святого Фомы. Столь масштабное и драматично оформленное произведение (на основе 26-й и 27-й глав Евангелия, состоящее из 24 сцен, двойной состав оркестра и хора) ввело первых слушателей в ступор — лютеранскую публику смутила чрезвычайная по тем временам величавость происходящего и даже, помилуй Господи, театральность. Хотя что сделаешь, если театр человеческих страстей разворачивался здесь во всей своей неохватности? В итоге при жизни Баха оно исполнялось считаное количество раз, а затем было отложено до лучших времен — всемирного признания Иоганн Себастьян удостоился век спустя, но зато началось оно как раз с исполнения «Страстей по Матфею», пусть и в укороченном и не совсем уместно модернизированном варианте Феликса Мендельсона.
MusicAeterna: Бах «Страсти по Матфею»
Центральный герой пассиона Баха (не значит, что главный) — евангелист, рассказчик. Важность приобретает манера повествования, ведь события раз и навсегда даны и не подвержены кардинальным переменам. Например, действо «Страстей» в целом линейно, но в начале Бах и Шикандер (либреттист «Страстей по Матфею») заранее дают кульминацию, практически форвард-бэком — сцену ведения Христа на казнь под возгласы толпы, «отступая» потом назад по сюжету. Это можно считать вполне за брехтовское остранение (немецкий драматург, как известно, не дорожил старыми привычками, когда создавалось так много новых) или же приглашение к размышлению (особенно для творцов современности) о подаче, уместной и в наше время. Однако не стоит забывать, что «Страсти по Матфею» — это зашифрованное музыкой послание. Главные религиозно-сюжетные мотивы (крест, жертва, бичевание, плач) проявлены в мотивах музыкальных, подобно тому, как речи Христа постоянно сопровождаются «ореолом» струнных инструментов, в то время как речитативы других могут звучать в тишине.
«Распятие», Маттиас Грюневальд, 1510-1515
Если жизнь, по барочным концепциям, сон, то все чаще проявляющиеся на излете барокко «Страсти» — это самый глубокий сон в истории человечества и одновременно звоночек к пробуждению. Несмотря на масштабность и религиозную идеологичность, каждая эпоха ставила страстям свои порядки и определяла их внешний вид: монодическое пение (один солист) относят к необходимости назидания паствы; появление хора и его взаимодействие с главным лицом повышают градус драматизации и заставляют сопереживать происходящему, переключают регистры с обычного рассказа на деятельное вовлечение. XX и XXI век не стал исключением — «Страсти по Матфею» (эпизодами или в полном объеме) стали использоваться в других видах искусства в качестве универсального культурного кода и драматургической основы. Если век XIX к традициям пассионов охладел (духовное проявлялось через менее событийные оратории — романтизм был торжеством души, не человечества), то последующее, да и наше нынешнее столетие вновь обратились к этому канону истовой веры. И вот теперь «Страсти по Матфею» стали микрокосмом состояний, выраженным в слове, звуке, сюжете, даже сценографии.
MusicAeterna: Бах «Страсти по Матфею»
|
«Бах и только Бах»
|
Так Андрей Тарковский отвечает на вопрос о любимом композиторе (сравните с «мы с Бахом близкие друзья и видимся часто» Бергмана). В своих фильмах «Сталкер» и «Жертвоприношение» он использует самую известную часть «Страстей по Матфею», арию Петра — в последней картине она и вовсе образует окантовку истории про жертву ради благополучия мира. Тарковский всегда смело варьировал культурную память через образы, тем самым переводя свои истории во вневременное пространство. Ария Петра, раскаивающегося за предательство Того, Кто Принес Себя в Жертву Ради Мира, дает Тарковскому возможность через главного героя поговорить обо всем человечестве, которое может спастись только через очищение. Помимо Баха к естеству человека взывают «Поклонение волхвов» Леонардо да Винчи.
Ритуальность всего происходящего в фильме (от посаженного дерева до сожженного дома и такой прозаичной кареты скорой) создает прецедент, когда самой знакомой, узнаваемой деталью становится именно вставка Баха, ведь за ней, этой музыкой, уже скрыто достаточно контекста.
Титры к фильму Андрея Тарковского «Жертвоприношение», 1986
О возможностях перерождения человеческой жизни и освобождении от лжи и всего низкого размышляет Павел Лунгин в фильме «Дирижер». Совсем близкие контексту персонажи (дирижер и его умерший сын, супружеская пара солистов в кризисе отношений), оказывающиеся при чрезвычайных обстоятельствах каждый по отдельности и все вместе, показывают, что произведение искусства не может оправдать отсутствие гуманистических принципов — и хороший музыкант, исполняющий духовную музыку, не всегда оказывается личностью, созвучной партитуре.
Но музыка, как говорит сам режиссер, в этом фильме первична. «Страсти по Матфею» — оратория, написанная митрополитом Иларионом (профессиональным композитором до начала религиозного пути), дает истории о преображении, показанной в фильме, фундамент, ведь рассказывает именно о перерождении всего человечества. И это ни в коем случае не калька и не вариация на заданную Бахом тему, а самоценный, но ориентированный на знаменитого предшественника музыкальный взгляд.
За последние шестьдесят лет появились пассионы Арво Пярта, Вольфганга Рима, Кшиштофа Пендерецкого, Софии Губайдулиной, каждый из них в той или иной мере считал Баха за отправную точку, добавляя произведению обертоны прожитых в двадцатом веке кошмаров. Произведение Илариона — изящная прямая ко времени Баха, его взгляд на ту эпоху. За основу взят тот же сюжет, та же необходимость донести послание до слушателей, минуя эксперименты и интеллектуальные игры.
«Евангелие от Матфея», Пьер Паоло Пазолини, 1964
За полвека до того перед Пьером Паоло Пазолини картина вырисовывалась другая — для него история о Страстях Христовых, изложенная Матфеем, представлялась примером жертвенности во имя собственных взглядов, веры в личные идеалы до конца. И даже в скандале, который такая фигура производит среди благонамеренного общества. Помимо музыки Баха итальянский литератор и режиссер использовал духовную музыку других народов ради придания изображаемому оттенков чуда и надмирной сущности. Итоговый результат должен был достичь высот госпела, который Пазолини считал произведением огромного интеллектуального труда. А текст Матфея режиссер считал самым реалистичным и обладающим поэзией наивысшего сорта, так что постарался перенести его на экран максимально цельно, без сокращений. Однако из Христа в пазолиниевском «Евангелии по Матфею» получился коммунист — а фильм взбесил как религиозных консерваторов, так и некоторых коммунистов.
|
«Анна Андреевна, мы не тенора»
|
«Трагический тенор эпохи» — таким выражением Ахматова одаряет Блока в своих поздних строках, отсылая якобы к ситуации 1913 года, когда еще юная Анна Андреевна отказалась выходить читать свои стихи после Блока. Этой характеристике посвящено немало версий и трудов, но Иосиф Бродский в своих диалогах с Соломоном Волковым проводит параллель с Евангелистом из «Страстей по Матфею» Баха, пластинки которого он собственноручно носил Анне Андреевне. И выходит, если подчиниться этой аналогии, образ Блока от ненужной культовости переходит в статус голоса эпохи, что передает грядущим поколениям и тяготы, и трагедии. Передает и проживает их лично.
В советское время у столь религиозного произведения была ожидаемо тяжелая судьба. К 250-летию композитора в 1935 году в Ленинграде прошла серия исполнений «Страстей по Матфею» и другого духовного сочинения Баха, Мессы си минор — событие масштабное, значимость которого задокументировал и Шостакович, который в своем творчестве тоже делал оммаж великому немцу через свой 87-й опус прелюдий и фуг. И на этом, собственно, все — примерно на несколько десятков лет. Как отмечается в программке к записи «Страстей» на лейбле «Мелодия», благодаря музыкантам прибалтийских республик удавалось услышать духовные произведения Баха — концертное исполнение «Страстей по Матфею» хоровыми коллективами Латвии в 1976 году как раз можно послушать на пластинке.
Однако до того как попасть в музыкальную опалу, «Страсти по Матфею» успели пробраться в русскую литературу, а конкретно — в роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». С одной стороны, сам Матфей как персонаж появляется в «ершалаимских» главах — там его зовут Левий Матвей, и являет он собой сборщика податей, единственного ученика странствующего философа Иешуа Га-Ноцри, бросившего все насущное и отправившегося странствовать, дабы документировать жизнь Иешуа (однако делает это, по словам его, неправильно). Но именно эти «неправильные» свидетельства Левия Матвея — будущее Евангелие от Матфея.
С другой стороны, именно баховские «Страсти» считают прообразом романа о Понтии Пилате, который пишет Мастер, ведь только в Евангелии от Матфея столь тщательно прописаны последние дни Христа и суд над ним, которые попадают в «ершалаимские» главы романа Булгакова. Лингвист Борис Гаспаров по отношению к тексту «Мастера и Маргариты» (который он ни много ни мало называет романом-пассионом) упоминает лейтмотивную структуру и шифрованность имен/названий/мест — вспомним нотный шифр «Страстей по Матфею» и темы Голгофы, струнного сияния Христа и плача Петра. Не забывает Булгаков и о другом масштабном пассионе Баха, «Страстях по Иоанну» — второй герой «московских» глав, единственный ученик Мастера, носит имя Ивана Бездомного.
|
«Скромный трехчасовой парадокс»
|
Произведение искусства является зеркалом человека. Такое масштабное произведение, как «Страсти по Матфею», — зеркалом всего человечества. Чистым, незамутненным, беспристрастным. Постановка Ромео Кастеллуччи акцентирует внимание именно на таком — 18 аллегорических образов разрушений, смерти, болезней, эстетически выверенных и молчаливых, сменяют друг друга параллельно течению баховского пассиона. Они не напрямую следуют драматургии Евангелия, но составляют тайну, дополнительный пласт смысла, благодаря которому взывают к потаенным чувствам человека, состраданию и смирению. Как раз к тому, на что первоначально было направлено произведение.
«Страсти по Матфею» режиссёра Ромео Кастеллучии, 1964
Скандальным выдался перевод «Страстей» на язык движения. Джон Ноймайер, американский хореограф, принявший руководство балетной труппой в Гамбурге, в 1981 году дал баховским «Страстям по Матфею» хореографическое воплощение, связав классику и современность, чувство и хаос, мирские тела и надчеловеческие образы. Ставя перед собой задачу проявить духовные идеи через танец, Ноймайер взял «Страсти» в качестве наивысшего образа веры и насытил их своими мыслями, вскрыл затаенную за драматургией чувственность, самолично передав гамму чувств главного их персонажа — на протяжении двадцати с лишним лет Ноймайер сам представлял Иисуса. И именно эту постановку сам Ноймайер считает важнейшей из всего сделанного.
|
«Бах — не новый и не старый, он вечный»
|
Говорил Роберт Шуман, и «Страсти», вероятно, лучшее доказательство его правоты. Их можно и нужно слушать из века в век, ведь каждое столетие выстраивает свою интерпретацию, не отрицая первоначального смысла. Какая будет интерпретация века двадцать первого — на данный момент совершенно неясно, и тем интереснее — и слушателям, и исполнителям.
MusicAeterna: Бах «Страсти по Матфею»
А интерпретации складываются прямо у нас на глазах. «Страсти по Матфею» стали кульминацией барочной программы «Бах. Гендель» Филиппа Чижевского и его оркестра Questa Musica, обращенного к исторически информированному исполнению. Донесение сквозь века «правды» этого сочинения особенно ценно, потому что за изящностью трактовок принято забывать о простоте «Страстей», их способности без лишних игр дойти до сознания каждого. В случае с Чижевским это впечатление умножается на исключительное мастерство оркестра и дирижера, приученного к большим масштабам (Восьмая симфония Малера и Седьмая Брукнера в доказательство). Однако аутентика аутентикой, но Чижевский все-таки не отбрасывает многомерный опыт прошлых столетий (в одном интервью напрямую утверждая, что музыка не равна музею и нет однажды и навсегда заданного образца), но берет только то, что работает на ясность подачи. Не пренебрегает той эмоциональностью Баха, которую иногда не ставят во внимание, не осовременивает нарочно эту музыку — ведь она и так современна. Это те самые страсти, и разворачиваются они в двадцать первом веке.
MusicAeterna: Бах «Страсти по Матфею»
К музыкальному духу страстей можно будет приобщиться в совсем скором времени и тоже в образцовом исполнении. «Страстями по Матфею» откроется Дягилевский фестиваль в Перми, и дирижировать будет Теодор Курентзис, творчество которого полнится первозданным восхищением материалом и тщательной, страдальческой проработкой каждого пласта музыки — и столкновением слушателей с тем в музыке, что заведомо выше человека. Опускает ли эти небесные гармонии Курентзис к публике или же возносит их к парнасским трелям, вопрос дискуссионный и для каждого по-своему личный, но возможность божественного откровения и просто сильного впечатления никогда не была столь близка. Подготовка к событию, можно сказать, проходит уже несколько месяцев — жители Санкт-Петербурга и Москвы уже имели возможность соприкоснуться с версией Курентзиса на апрельских концертах.
В 1829 году исполнение «Страстей по Матфею» Мендельсоном не вознесло Баха из небытия прямо к вершинам музыкального олимпа — он и так там находился, просто незаметно для людей. Кто знает, может, такое многочисленное исполнение «Страстей», доставшихся этому 2024 году, заставит вспомнить гуманистические ценности и высшую правду, скрытую меж строк и нот, обратить внимание на преходящесть всего в мире и вечные постулаты (к которым относятся и сами «Страсти»), которые усвоены, да забыты. Конечно, для полного погружения требуется особая атмосфера и акустика — об этом говорил и сам Бах, использовавший двойной состав оркестра и певцов. И раз уж Дягилевский является таким островком чистого искусства, Парнасом среди моря хаоса, то лучшего произведения для священного погружения, нежели «Страсти по Матфею», не найти.
