культура • интервью
15 МАЯ 2025
Сорока, кочевник, иная
текст:
ЛИЗА БИРГЕР
фото:
КАТРИН РИРИ
Екатерина Манойло — писательница и литературный обозреватель родом из Орска, финалистка премии «Ясная Поляна» и лауреатка премии «Лицей» за дебютный роман «Отец смотрит на запад» — историю о взрослении и семейном насилии, во многом основанную на автобиографическом материале. Второй роман «Ветер уносит мертвые листья» — это роуд-стори о двух сестрах, вынужденных бежать из дома, чтобы спастись от насилия и семейных тайн. В новом романе «Золотой мальчик» насилия чуть меньше, а приключений чуть больше — это увлекательнейшая история ребенка, который слышит зов золота и учится сопротивляться идущей от него тьме. Накануне выхода романа в бумажной версии и в Яндекс Книгах, в электронном и аудиоформатах, Лиза Биргер поговорила с Екатериной о феномене «русского народного Dolce & Gabbana» и о том, как ощущение собственной инаковости может стать спасением и творческой силой.
От «Золотого мальчика», как и от других твоих текстов, остается ощущение необычайно высокой скорости и какой-то компактности — как будто многое осталось за кадром, а действие несется вперед и оторваться от него невозможно. Как тебе это удается?
У меня есть одна черта — не знаю, отвечает ли это на твой вопрос. Но я считаю себя такой литературной сорокой, которая тащит в текст все, что ей кажется красивым. Я могу увидеть где-то деталь, забрать ее в текст и оставить, хотя она совершенно не вписывается.
«Золотой мальчик», 2025
Это происходит еще до плотной работы с текстом, даже до синопсиса, а на этапе, как бы сказать, удобрения почвы, когда я только готовлюсь к работе. А потом уже я сажусь, осматриваю свои сокровища и думаю: «Да уж, понатаскала, конечно». Тогда уже начинаю прибираться, и многое уходит на этом этапе.
А из «Золотого мальчика» что-то приходилось убирать?
Моя героиня, Сильва, например, — я хотела, чтобы она была Соломоновна. И не просто потому, что мне нравится это отчество, — просто я назвала ее в честь Сильвы Соломоновны Опёнкиной, которая основала первый российский музей золота в городе Березовский. Но, конечно, это я оставить не могла, у героини другая национальность.
В другом эпизоде романа главный герой приезжает к дяде в белорусскую деревню. И дядя рассказывает, как у него появились свиньи: проезжала фура со свиньями, перевернулась, и они трех свиней забрали себе. Эту историю я взяла из новостной ленты, она произошла где-то в Оренбургской области, в моих краях. И меня так эта новость рассмешила — там еще фотография была, эти хрюшки бедные. Я ее заскринила и забрала в текст. И так это все расписала, что у меня получился настоящий «Скотный двор». К тому же это комфортное для меня письмо, с, возможно, не очень приятными деталями, но я такое могу легко описывать, мне это нравится. Но перечитывая, я поняла, что этот дядя у меня затмевает мальчика и выходит на первый план, и получается уже не золотой мальчик, а какой-то свинопас. Так мне пришлось убрать и этот кусок, потому что он многое перетягивал на себя.
Тут уже важен ритм текста: когда перечитываешь и понимаешь, что какие-то части выбиваются из общего дыхания, приходится от них отказываться.
На Екатерине: тренч Viva Vox, туфли Dries Van Noten
А могу я спросить, как ты вообще выбрала этот образ «золотой мальчик»?
Тут совпало несколько вещей. Во-первых, я услышала реальную историю про мальчика, который в детстве перевозил на себе золото. Мы примерно ровесники, и я подумала: ничего себе, какое у кого-то детство было интересное.
А потом я познакомилась с одной женщиной, и она рассказала мне про своего сына, у которого, по ее мнению, отсутствует ген страха. Например, она жила на пятом этаже, а он поднялся к ней по пожарной лестнице. Он ее зовет: «Мама, мама», а она ужин готовит и думает, что ей мерещится, ведь она знает, что сына дома нет. А потом оборачивается к окну и видит — вот он, на пожарной лестнице стоит. И эта история мне так понравилась, что мне даже эти лестницы потом повсюду попадались. Ну или просто я на них обращала внимание с тех пор. Поэтому я сразу решила, что с этого у меня должен начинаться роман: с такого поступка моего мальчика. Только вместо гена страха у меня другое: некая сила, которая его зовет, и он не может ей сопротивляться.
«Когда пишем, мы наделяем героев какими-то чертами и, чтобы разобраться в них, естественно, идем в ближайшую лавочку с чувствами — а это наша собственная голова»
У тебя впервые в книге герой мальчик — сложно ли было переключиться с женских персонажей?
Ну, во-первых, в той истории, с которой все началось, о мальчике, перевозившем золото, главный герой — мальчик, и я сразу, как ее услышала, решила, что роман будет называться «Золотой мальчик». Возможно, название банальное, но в этот раз я сразу знала, что будет именно так, а не какое-нибудь длинное название, которые я так люблю.
К тому же мне давно хотелось попробовать написать что-то от другого гендера. Я в целом стараюсь писать что-то отличное, не повторяться. Мне важно было, например, чтобы второй роман, «Ветер уносит мертвые листья», был не похож на первый, «Отец смотрит на запад». Мне меньше всего хотелось бы стать такой степной певицей. И третий роман тоже хотелось сделать другим. Ну и к тому же если бы герой был девочкой, то у него совсем другая была бы история, потому что у девочек бывают другие проблемы, серьезные.
Писала с бесконечным бета-тестированием на знакомых парнях, писателях, муже, конечно. Я спрашивала: «А вот это нормально для мальчика», а они мне отвечали: «Нет, конечно, только девчонка так могла подумать». Но я все равно считаю, что мальчик мой получился очень маменькин. То есть он, конечно, мужается очень, любит папу и хочет быть как он, но все равно он очень маменькин сын. И мне кажется, если честно, что все мальчики такие.
← «Отец смотрит на запад», 2022
«Ветер уносит мертвые листья», 2024 →
На Екатерине: боди Martin Margiela, сапоги Balenciaga, юбка Otocyon, шарф Mercy
У тебя есть момент в начале книги, когда мама зовет героя «мой золотой», и кажется, что это какое-то идеальное пространство, проблеск рая. Есть ли у тебя представление о таких пространствах, куда хочется вернуться, где хорошо и безопасно?
Да, конечно. Вот ты сказала про эту интонацию, «ты мое золотко» мама говорит ему. Это какой-то очень сладостный день из этого самого детства. Где еще пахнет домом. И все залито теплым светом. И тебе не надо в школу, и по телевизору мультик — я упоминаю эту главную детскую боль, когда вместо мультиков митрополит Кирилл. И хлопья любимые у тебя на завтрак. Когда я это писала, я там видела свет — или закладывала свет, не знаю, как сказать лучше. Но кроме пространства света в романе есть и пространство мрака, конечно — особенно в финале.
Ты очень легко пишешь жестокое.
Правда.
А как тебе это удается?
А чего там вообще стараться?
Например, ограждать себя от тьмы, которая присутствует где-то рядом?
Как когда-то сказал мой литературный наставник, пока ты не испишешь всю эту бездну, она будет с тобой. Я еще не все исписала, это моя бездна, она есть во мне. Но, честно говоря, с этим текстом все равно было легче работать, потому что в нем бездны меньше. Вот с «Ветром ...» мне было гораздо сложнее, и там мне было страшно, а здесь нормально. Я же сама замечаю за собой, когда у меня что-то проскальзывает из текста в текст, и бью себя по рукам. Так что раз уж я хотела написать светлую историю, наверное, не стоило бы в ней без конца всех убивать и насиловать. Ну чуть-чуть сделала. Как специю, и хватит.
«Я считаю себя такой литературной сорокой, которая тащит в текст все, что ей кажется красивым»
Я очень часто спрашиваю про терапию письма. Помогает ли письмо как процесс как-то найти себя или помочь себе?
Мне кажется, что в обычной жизни мы редко задаем себе вопросы: кто я? Зачем я это делаю? Что я чувствую? Что я хочу, чтобы почувствовал другой человек? Что я хочу причинить своими словами? Мы как-то расплескиваемся, но не рефлексируем. А когда пишем, мы наделяем героев какими-то чертами и, чтобы разобраться в них, естественно, идем в ближайшую лавочку с чувствами — а это наша собственная голова. Когда начинаешь в себе копаться, какие-то вещи наконец-то встают на свои места. Мне сам процесс позволяет навести порядок в голове и чувствах.
Ты пишешь очень многослойные и в чем-то даже жанровые тексты. Например в «Золотом мальчике» есть еще целый пласт из якутской мифологии. Откуда он? Как ты к нему пришла?
У меня тут есть история про дорогой Blueprint. В 2023 году мы с Леной Максимовой (Елена Максимова — дизайнер, создательница бренда muus. — Прим. The Blueprint) вошли в The Blueprint 100, сотню лучших представителей креативных индустрий. И на ужине в честь финалистов мы и познакомились. Вообще из российских брендов я их очень люблю, обожаю просто, у меня очень много одежды от них. Я предложила Лене что-нибудь сделать вместе, какую-нибудь коллаборацию. Они тогда готовили свадебную коллекцию, и я пообещала к ней написать текст. Так я окунулась в якутскую мифологию, поэзию — это якутский бренд. Сначала написала сказку, но для свадьбы она не очень подходила, и получился такой манифест. Они его у себя опубликовали, потом я снялась в их лукбуке — в общем, так все началось.
И когда я писала «Золотого мальчика», я сначала собирала фактуру в интернете, читала интервью местных жителей. А потом приехала в Магадан и встретила Михаила, который и раньше приезжал туда на заработки. Я спросила у него, что он привозил домой в подарок жене, дочерям. И он ответил: «Ну да, золото». Я спрашиваю: «А где вы его брали?» И он говорит: «Сюда к нам приезжали якуты». И это супердеталь, потому что у местных своя оптика, а он как приезжий рассказал мне другую историю: приезжали якуты, семейная пара, которые — как у меня в книге — выставляли стол и туда выкладывали якутское золото. И когда заканчивалась смена, мужчины все это скупали и привозили своим женам, семьям. И вот я понимаю, что эта семья мне нужна, потому что у них должен быть ребенок, славный якутенок, который будет другом моего золотого мальчика. То есть у меня, как в «Очень странных делах», есть группа детей, которые в итоге спасут этот поселок от темной силы. Вот так и возникло всё — с сотрудничества с Леной Максимовой.
Вот сколько добра принес Blueprint!
Я еще хочу немного рассказать про этого Михаила. Мы же сделали аудиокнигу, и я ее сама озвучила, как и «Отца». И мы придумали заставку, а в ней диктофонные записи, собранные во время той поездки в поселок Штурмовой (в книге Штормовой), в том числе и голос вот этого Михаила. Там получилась не просто аудиокнига, а скорее спектакль. Например, если кто-то разозлился, то мы слышим не авторский комментарий, а удар кулака по столу. Сначала я относилась к этой идее очень насторожено — люблю слушать просто аудиокниги. Но результат мне очень понравился, и это будет в Яндекс Книгах — аудиоверсия, которая на самом деле скорее моноспектакль.
На Екатерине: тренч Viva Vox, сапоги Le Silla, кафф Baggira
На Екатерине: боди Martin Margiela, сапоги Balenciaga, юбка Otocyon, шарф Mercy
«Это прям работа, ты должен доказывать, что на современную русскую литературу стоит обратить внимание между “Нетфликсом” и какими-то еще суперинтересными вещами»
Как ты оказалась на Колыме?
Наверное, можно сказать, что спонсор поездки — «Ясная Поляна». Когда я попала в финал, с «Отцом», сказала себе, что если я что-то выиграю, то потрачу эти деньги на поездку. Мне перевели тысяч двести, и я поехала. К тому же у меня муж родился там, поэтому у меня тут были и свои информаторы, хотя сама история, конечно, совершенно вымышленная.
У тебя вообще очень интересная география текстов — вторая книга и вовсе роуд-стори, да и в других действие чаще происходит на периферии, не в центре. Как возникает такая география?
Мне кажется, я человек-кочевник. Возможно, это тяга, зов предков, я не знаю, как это назвать. Мне нравится двигаться, что-то видеть новое, но при этом, конечно же, возвращаться. И я всегда прислушиваюсь к тому, что я чувствую в новом месте. Я это даже записываю, либо в дневнике просто, либо на диктофон: что мне нравится, как я себя здесь чувствую. Это все про внутренние ощущения и наблюдения, не о достопримечательностях. Хотя если это что-то интересное, я это тоже всегда записываю.
У меня вообще есть какая-то особая восприимчивость, очень удобная и полезная для писателя. Я открыта к чувствам, и мне не приходится особо стараться — вдохновение приходит легко. Я просто смотрю на что-то, что мне нравится, и думаю: «Господи, как хорошо». Например, когда мы были в поездке на книжном фестивале в Волгограде, я взяла с собой среднюю дочь. Пока всех писателей водили на экскурсию, мы с ней катались на старой ржавой карусели. У меня возникла ассоциация — ржавая карусель со скрипом, мальчик с золотом... Это воспоминание из моего детства, и именно из этой поездки я черпала вдохновение. Я смотрела на кроны деревьев и ощутила те чувства, которые потом смогла перелить в текст.
А что до художественной литературы, сериалов или книг — здесь у тебя есть источники вдохновения конкретные? Ты чуть раньше упоминала «Очень странные дела», например.
Я не могу назвать что-то одно, что меня вдохновляет, — это очень большой список. Иногда это может быть фильм, иногда книга. В случае с «Мальчиком» у меня были конкретные референсы — один из моих любимых фильмов, «Нефть» Пола Томаса Андерсона. Я любительница пасхалочек — и у меня в книге Сильва разбирает бобины с кинопленкой, а на них любимый фильм Пола Томаса Андерсона, которым он вдохновлялся, когда делал «Нефть», — «Сокровища Сьерра-Мадре». Про золотоискателей, конечно же.
Так что «Нефть», пожалуй, главный референс. Был и еще один — «Парфюмер» Зюскинда, но он был исключительно про какую-то силу, про дар главного героя, который одновременно и проклятие. Потом я от этой темы немного отошла, потому что роман в итоге получился другой по настроению.
Как быть литератором в России 2025 года? В смысле чисто практическом, то есть тяжело ли это?
Ну, у меня нет эквивалентного опыта быть писателем в другой стране. Поэтому даже не знаю...
Вот я тут получила роялти за продажи «Отца» и «Ветра» — они хорошо продаются до сих пор, и это меня радует.
Но я все равно думаю, что это бесконечная работа. Надо бесконечно говорить об этих книгах, не стесняться. Получается, нужно быть хорошим менеджером, как-то организовать себя-писателя.
Чего мне бы хотелось — это больше популяризации литературы. Когда ты вертишься в индустрии, создается иллюзия, что тут бьет жизнь. Но стоит вырваться за пределы этой сферы, и ты видишь, что люди о тебе не знают. И это прям работа, ты должен доказывать, что на современную русскую литературу стоит обратить внимание между «Нетфликсом» и какими-то еще суперинтересными вещами.
«Вот я сейчас гладила рубашку, а она как будто в чернилах и в крови. Я говорю, что это писательская рубашка»
А как у тебя с экранизациями? Я так понимаю, что давно права на всё куплены, идет какой-то процесс? Продвинулся он или нет? И куплены ли уже права на «Мальчика»? Кстати, он очень киношный, мне кажется.
Я обещала об этом сказать 14 мая, раньше не могу ничего сказать, хорошо?
Будем надеяться на хорошие новости! Я еще не могу не порасспросить тебя про стиль. Ты просто великолепно одеваешься. И мне кажется, это какая-то большая часть тебя. Можешь рассказать, что тебе нравится в моде?
Мои любимые дизайнеры — те, которые совершили какой-то переворот в моде: Мартин Маржела, Кристобаль Баленсиага.
А в чем заключается этот переворот, по-твоему? Какой именно вид дизайнерской смелости тебе нравится?
Мне кажется, что дизайнеров, которые мне нравятся, объединяет уверенность и вера в то, что они делают что-то новое. Вот есть пиджак классический. Много лет назад кто-то сказал, что пиджак должен быть таким, и все новые дизайнеры шили по укоренившимся лекалам. А потом бац — и кто-то придумывает что-то новое. Не знаю, нереальные плечи, крой другой. И они верят, что это что-то новое, нужное и останется, не просто один раз модель по подиуму прошлась. Это вера в свое видение, подкрепленная не просто тем, что ты, как дурачок, говоришь «я молодец», а как будто чем-то большим. Может быть, это дар.
На Екатерине: платье Tom Ford, сапоги Balenciaga, кольца Sevenworlds и Ringstone
А у тебя есть какие-то любимцы или любимицы? И может быть, из российских брендов тоже?
Я очень-очень сильно люблю одеваться, ужасно люблю! Мой стиль это «русский народный дольчегабана». Мне нравится женственность и избыточность. У нас дома есть шутка, когда я прихожу с новым нарядом, показываю домашним и спрашиваю, это перебор или нет, они отвечают: «А с другой стороны, что такое перебор?». Вот это про меня — а что такое перебор? Кто его знает. И я в итоге полагаюсь на свое видение.
Мне очень нравится Margiela. Там тоже есть женственность, но она не нарочитая... хотя получается, эффект еще сильнее.
Вот я сейчас гладила рубашку, а она как будто в чернилах и в крови. Я говорю, что это писательская рубашка. И я думаю: «Господи, выглядит как реальная кровь». И ведь надо было такое придумать! Сколько, интересно, они провели экспериментов, чтобы получилось вот это пятнышко ровно как кровь, она же неоднородная очень, где-то более прозрачная, где-то гуще... Потрясающе! Как можно было это сделать?
Это чья рубашка?
Я покупала в DaD, а бренд — Archivio J.M. Ribot. Из российских мне нравится Era Sorelle, нравится женственность у них, эти корсеты. А из нероссийских — мне очень нравится польский Magda Butrym. А британский с турецкими корнями — Dilara Findikoglu.
Я как раз о ней подумала. Не может быть, я прямо угадала!
Да-да-да! Прямо мне очень нравится. Я бы хотела одеваться всегда в такое.
Тебе нравится театральность в образе?
Видимо, да.
А есть способы подчеркивать эту театральность в российской литературной жизни? Я не знаю, встречи, премии...
Я создаю поводы сама.
Хорошо.
Мне бы хотелось, чтобы поводов наряжаться было больше... Платье Дилары я надевала на мероприятие в Милане, где его и купила. В Москве выгуляла на показ «Яндекса» — Fashion Market. Но там все были модные, мне было комфортно. Представить, что я в книжном сижу в таком наряде — наверное, нет, тут все-таки вопрос уместности. Хотя я эти правила нарушаю все равно. Мне хочется театральности — ну и буду одеваться театрально. Почему бы и нет?
Я заметила, что ко мне — ну я знаю примерно свою аудиторию — очень много девушек приходит в украшениях, и вообще часто приходят нарядные. Например, на обложке «Ветра» на лице у героини нарисована капелька, я попросила своих подписчиков прийти на презентацию, нарисовав эти капельки, — и чуть ли не все так и пришли.
Мне кажется, что люди на самом деле любят такое, просто иногда стесняются или боятся. Им кажется, что литература — это что-то серьезное, что их сочтут легкомысленными, и они сами себя ограничивают. Им нужно разрешение так выглядеть. Обещание, не осуждение.
«Обещание, не осуждение» звучит классно. Я обратила внимание на интонацию в твоем телеграм-канале, как ты напрямую обращаешься к читательницам. Ты пишешь им «закупились ли вы уже золотом для моего нового романа»...
А мне прислали фотографию в личку некоторые!
На Екатерине: топ Mugler, сапоги Balenciaga, юбка Adelina Aminova
«Раз уж я хотела написать светлую историю, наверное, не стоило бы в ней без конца всех убивать и насиловать. Ну чуть-чуть сделала»
Мне всегда было интересно — как твоя театральность и яркость сочетается с тем, что ты выросла в Орске, на границе с Казахстаном, в очень традиционной семье? Не сложно ли было?
Да, вот... Как сказать правду и не привлекать внимание специалистов? Я себя чувствовала всегда другой. Но как будто я сама эту инаковость придумала, потому что у нас была очень тяжелая ситуация в семье, и мне очень сильно не хотелось так жить. До 17 лет — это прямо выживание какое-то было. В 17 я просто уехала, всё, и началась другая жизнь.
И вот эта мысль об инаковости и о том, что она меня спасет, она меня как будто бы держала. Что я не такая, что я выдержу это все, что это все мне дается как испытание. Я его пройду, и у меня точно все будет хорошо. Всегда я об этом думала, и так оно и произошло. Поэтому я теперь этой инаковости благодарна, моя сделка тут состоялась, она меня действительно вытащила. Неужели я буду ее как-то прятать или теперь от нее избавляться? Нет, я с ней в гармонии, мне комфортно.
А у твоих героев есть такая инаковость, как тебе кажется?
Мои герои всегда в каком-то пограничном состоянии. В кризисе идентичности, когда они не очень понимают, кто они. Я чувствую, что у меня это есть, из сюжета в сюжет. Видимо, это тема, которая меня волнует. Но скоро разберусь и с этим.
КОМАНДА
Фото:
Катрин Рири
Стиль:
Полина Фролова
Креативный директор:
Игорь Андреев
Стилист по волосам:
Михаил Киселев Ambassador BALMAIN HAIR RUSSIA
Визажист:
Алена Моисеева
Ассистент фотографа:
@Kometa
Ассистент стилиста:
Елизавета Абуова
Максим Кристя
Федор Воронинский
Ассистент стилиста по волосам: Марина Генна
Продюсер:
Вика Слащук
