сказки
нового года
2025
«Они придут,
они откроют»
Текст:
Гала Узрютова
Иллюстрации:
Алиса Горшенина
Писательница, поэтесса, драматург, Гала Узрютова добилась выдающихся успехов во всех этих ролях: ее стихи переводились на множество языков, книги и пьесы входили в шорт-листы международных конкурсов, а по young-adult-роману «Страна Саша» поставлен чудесный подростковый фильм. В конце 2024 года вышел ее роман «Выбор воды», героиня которого несколько дней идет вокруг словенского озера Бохинь с мешком костей за плечами, вспоминая прошлое и наблюдая за настоящим. В рассказе «Они придут, они откроют» точно так же смешались прошлое, настоящее и предчувствие будущего, и непросто разгадать, что происходит, какой день, месяц и десятилетие сегодня на дворе.
Сборник «Сказки Нового года», который мы выпустили вместе с «Подписными изданиями», можно купить тут
Как не было в этом году июля, августа, так и декабрь не наступает. Помню только июнь, июнь точно был. С утра выпивал чашку кофе, и июнь наставал. Всем своим замахом на длинное лето, которое и теперь никак не остановить. Сейчас, выходит, октябрь или ноябрь, по одежде определить сложно — кому-то всегда жарко, пока другой вечно мерзнет. С декабрем с детства не ладилось. Случался он от силы раза два или три, и то тогда, когда и запомнить ничего не мог, кроме своего отражения в дедовом елочном шаре — зеленом, как взрослая трава. На перекрученной красной нитке. Такие — самые крепкие. Может, и отражения того не было, а кто-то зеленый смотрел на меня изнутри. Тогда он мог сказать что угодно, и я бы поверил. Назови он себя соседом Димой, коньком-горбунком или бабкой моей — поверил бы.
Так бы и жил, затягиваемый этой красной паутиной, но вчера — удар по ушам. То ли школьники, то ли студенты. Громкие, толпами, предвкушающие. Таких у нас обыкновенно зовут в массовку, когда надо снять подростков, рвущихся на каникулы. Когда ноги уже жжет песок, а запах моря смешивается с ароматом жареной рыбы из прибрежных едален. Пойти за этими голосами, убедиться, что идут они в лето, да не идут — несутся. Но в шаг их не попадаю, сланцы слетают. Шапок на них слишком много. В шапках на море не ходят. Чашку двойного эспрессо, он не кончается. Как обычно? Да, пожалуйста.
И теперь всю ночь: что те шапки могут означать, почему шапки, откуда сейчас? Конец декабря? Что же еще. Шапки в летние каникулы не надевают, осенние каникулы слишком коротки для такого быстрого шага, остаются только зимние — с года на год. Скорее бы утро. Но утром уснул и очнулся лишь к вечеру. Выйти на улицу, посмотреть на лица. Может, и есть в них то, чего так давно не проживал. Уже даже вознамерился прожить все это вместе с ними, прожить заодно, но лица тянутся отдельные. Никогда бы не смог к ним прирасти, влиться в эти вечерние маршруты, всегда бы путался под ногами; у таких — каждый месяц на своем месте. В лицах этих нет и намека на декабрь. Массовка, точно массовка. Никакого радостного гула, сплошного зеленого — только быстрые движения, которые и повторить бы не смог, даже если бы брал уроки по пластике и репетировал с тех пор, когда декабри в моей жизни еще мелькали.
Значит, никакой сейчас не декабрь. Иначе я бы уже покрылся красными пятнами от холодовой аллергии. Да и снега нет. Хотя и снег давно уже декабря не означает: не раз видел на съемочной площадке, как газон у дома или тротуары засыпают то ли бумажным, то ли полимерным белым. Не оставляет следов, гипоаллергенный, не липнет. Снег же следы оставляет. То ли лето холодное, то ли октябрь, голова мерзнет, шапка нужна, но где же ее — в июне — взять? Костюмеры никогда не могут подобрать мне шапку по размеру головы, все шапки тебе велики, говорят.
В гипермаркете не протолкнуться. Где шапки? Пойду в детский отдел, там шапка для меня найдется, там должно быть много. Пока доберешься до реквизиторской, успеешь засунуть руку в коробку искусственных конфет и вытянуть одну со дна, споткнуться о мебель, кочующую из фильма в фильм, пробраться через ряды уставшей от смены хозяев одежды, не задеть локтем посуду и шеренги бесконечных белых статуэток.
Хорошо хоть в детском отсеке никого. Эта красная? Слишком яркая. В зеленую полоску? На клоуна похож. Синяя? Не слишком ли длинные уши?
— Крутая шапка! — говорит мальчишка лет пяти, усаживаясь на тумбу.
— Она по размеру, но эти уши.
— Зато не холодно.
— Костюмер, понимаешь, куда-то вышел. Придется подбирать самому.
В руках мальчика — огромный сундук конфет, какие дарят детям на Новый год. Он достает еще одну конфету, разворачивает и кидает в рот, вытирая губы ладонью, отчего размазанного шоколада на подбородке становится больше.
— А ты бы какую шапку на зиму взял?
— У меня уже есть, в машине осталась. Мне мама купила. Я бы посоветовал тебе взять вон ту, желтую.
— Желтую? С этими дурными красными полосками?
— И шарф. Тебе нужен толстый шарф. Тоже желтый. Ты экстравагантный, но эти сланцы. Я бы сказал, твои ноги совсем красные. И нос тоже. Хочешь?
Мальчик протягивает мне сундук с конфетами, их еще много. Сажусь рядом.
— Бери любую.
Поймал большую круглую конфету.
— Даже шоколадную можно?
— Бери.
Только разворачиваю ее, как в отделе появляется высокая женщина в красных сапогах на платформе. Велики они ей, костюмеры с размером не угадали.
— Я тебя полчаса ищу! Ты где взял эти конфеты? Тебе же нельзя, выплюнь сейчас же! Кто платить за них будет?
— Это мои конфеты, — говорю я и забираю сундук.
— Сколько раз повторять — не бери ничего у незнакомых! — мать хватает сына за руку и уводит. — Ничего из-за тебя не успеваю, магазин скоро закроется!
Как в роль вжилась. Новая, что ли? Не узнаю.
Раскусываю конфету и ищу шапку дальше. Цвет. Сначала надо выбрать цвет. Зачем детям столько шапок? Шоколад во рту тает, оставляя мне только плохо жующийся чернослив. Эти шапки когда-нибудь кончатся? С шарфами еще хуже. Узкие и широкие, короткие и длинные, однотонные и с орнаментом. Они что — снимают фильм, в котором все персонажи — шарфы? Сколько можно? Все торопятся, никто не хочет помочь мне выбрать, костюмера не дождешься. Так и придется самому проверять каждую в зеркале. Перемерив все шапки, я возвращаюсь к той синей — с ушами. Часа три провозился. Вроде ничего. А костюмер говорил, на мою голову шапку не найдешь. А вот, пожалуйста. Искать надо лучше.
Пора на площадку. Наверное, уже заждались. Куда идти? Где вообще все? Какой-то незнакомый павильон, не помню, чтобы здесь снимался. Новый построили. Снимать в новогодних декорациях в июне — та еще закавыка. Это всегда мне было сложнее всего. Изобразить рождественскую радость, прискакав на съемки с солнца в одной майке, когда лето еще едва проклюнулось. Елки, гирлянды. Что-то новогоднее снимают. Меня опять не позвали.
На кассах никого. Так что — я просто беру шапку и выхожу? Иду? Я пошел.
Они что — заперли двери? Ушли на обед? Но уже темно. И что мне теперь — сидеть здесь с этой шапкой? Свет какой-то слабый в этом павильоне, что-то сломалось. Но вообще здесь холодновато, шапка пригодится. Они же вернутся отснять эпизод со мной. Вернутся же?
Декорации разучились делать. Это разве елка? Три шара повесили, снега совсем нет. Оно дело понятное — кому летом хочется вешать шары на елку, все бегут на море, но раз взялись снимать, делай, как надо. Чтобы зритель поверил — декабрь, праздник. Даже если июнь, даже если с жары пришел. Вот же коробки — бери любой шар. Красный. Белый. Даже прозрачные есть, внутри — сова с огромными глазами. И уже морозец пошел. Зверьки какие-то, домики. А гирлянд сколько, ни одну не повесили. Вот так. Другое дело. Они придут с обеда, а все будет уже готово к съемкам. Только снега не хватает.
Где снег? Реквизиторам все по три раза надо повторять. В этих длинных рядах с реквизитом не разберешься, понаставят как попало. Где-то я видел пену для бритья. Сойдет за снег? Сойдет. Так, эта пахнет ментолом, эта лаймом. Снег не может так пахнуть. Вот — арктическая свежесть. Даже руки холодит — то, что надо.
Где эта елка? Где она была? Вроде ряды те же, а все другое. Реквизиторам дают слишком много места. Пока дойдешь до площадки, три ночи сменишь. Но продукты и фрукты совсем как настоящие, научились делать.
Брызгать снег на ветки, на шишки, под елку. Морозом запахло, каникулами. Шапку надеть, уши стынут. Когда они вернутся? Сколько можно ждать? Уже все готово. Погоди, на правой ветке пусто. Повешу этот зеленый для симметрии. В кадре все должно быть красиво.
— Видишь меня?
— Кто это? Откуда?
— Видишь?
— Нет.
— Смотри.
Из зеленого шара? Всматриваюсь — небритое лицо в синей шапке с длинными ушами. Рытвины под глазами, длинный отцовский нос и яма на подбородке. В красном шаре никого. В белом тоже. В прозрачном — все еще огромные совиные глаза. Откуда у него нос моего отца? Он что — его знает?
Живот забурчал. Ушли и даже поесть мне не оставили, сплошной реквизит. Хорошо хоть подарок с конфетами того мальчишки остался.
Мне нравится закрывать глаза и вынимать конфеты.
Шоколадная, внутри фундук.
Карамелька, похоже на «Рачки», только в глазури.
А эта — как будто дольку апельсина окунули в какао.
«Красная Шапочка», старшая сестра всегда оставляла ее мне.
Кофейное печенье.
Ириска, выковыриваю из зубов.
Ягодная помадка, вишневая.
Вафли в шоколаде.
«Каракум», бабка такие всегда совала в мои карманы, когда я приезжал.
Грильяж жесткий, не для моих зубов.
Яблочная, желейная — другое дело.
Еще одна шоколадная, дробленый миндаль.
Тошнит.
«Птичье молоко».
Трюфель, горький шоколад.
«Мишка», прятал его до января, дарил Оле, когда мы возвращались с каникул...
Красные пятна поднимаются по рукам.
Они придут, они откроют.
Наступает январь.
