Уна Харт

«Бродячая»

иллюстрации:

ульяна подкорытова

Писательница Уна Харт дебютировала в 2020 году сказочной дилогией «Троллий пик» и «Дикая охота», а в 2021-м закрепила успех романом «Когда запоют мертвецы», сказочной историей из Исландии XVII века, основанной на фольклорных текстах о реальном персонаже того времени, пасторе и чернокнижнике Эйрике Магнуссоне. Это редкий в отечественном пространстве случай волшебного фэнтези, завораживающего с первой до последней страницы. Одна из причин такой притягательности в том, что Уна Харт внимательно изучает фольклор, и это позволяет ей весьма вольно с ним обращаться. У нее и книжка про сказки есть — осенью 2022 года вышел сборник «Расскажи мне ска...», рассказы об известных сказочных сюжетах и их истоках с совершенно волшебными иллюстрациями. Впрочем, рассказ, который написала для нас Уна Харт, кажется не сказкой, а былью, напоминанием, что удивительное рядом и иногда появляется в обличье, в котором его совсем не ждешь.

енавижу, когда свет вырубают. Летом еще терпимо, но в декабре в шесть часов уже хоть глаз выколи. Вместе с электричеством отключаются вайфай и газовый котел, так что ни интернета тебе, ни тепла, ни горячей воды... Когда я жила в мегаполисе, представить себе не могла таких проблем. Там, если что-то отключали, то за неделю предупреждали со всеми расшаркиваниями.

Здесь не так. 

Здесь вообще все не так. Этот городишко, этот дом — я так к ним и не привыкла. Все как будто не по размеру, не по моим меркам сшито: тут рукав коротковат, там воротник колет шею, карманы как-то нелепо топорщатся... А ведь уже полгода с переезда прошло, пора бы как-то устроиться.

Ладно, не в темноте же сидеть. За полгода я научилась держать свечи под рукой. Фонарик на телефоне не включала, чтобы не разряжать аккумулятор. В темноте дом кажется злее обычного, поэтому шагала я осторожно: из зала в кухню — целое приключение, дорога в тысячу квадратиков. Поймала глазом отблеск зеркала на стене и неясную рябь занавесок у окна, услышала затухающее жужжание бойлера.

В большом городе ты никогда не остаешься с темнотой один на один. Свет окружает тебя со всех сторон, за окнами плещутся радостный неон билбордов и больничная белизна уличных фонарей. Ты в безопасности, говорит сияние. Смотри, ты можешь разглядеть все, что захочешь!

Ага, в безопасности, как же...

Кажется, я сказала это вслух. Да и пофиг, я же одна живу.

Свечи обычно лежали в стенной нише, где раньше стояли иконки и фотографии внуков хозяйки дома. Рядом нашелся коробок из-под спичек. Совершенно пустой! Я потрясла его, открыла, ощупала шероховатую внутренность пальцем. Ничего! Какой дебил додумался оставить пустой коробок вместо того, чтобы выбросить? Ну что я за человек такой...

Подкатил бессмысленный страх. Дом угрожающе заскрипел, зашелестел незнакомыми шелестами. Кто-то поскребся снаружи. Пульс зачастил, живот скрутило. Если ко мне вломятся, ни одна живая душа не поможет... Я подошла к двери, вооруженная только незажженной свечкой из вощины. В маленькое коридорное окошко просачивался бледный лунный свет.

Ладно, если что, заору! Я повернула ключ и приоткрыла дверь. Что-то мягкое и меховое оттеснило мою ногу, процокало когтями по коридору, фыркнуло и хрюкнуло несколько раз, как простуженный еж.

— Выдра, — произнесла я громко, чтобы успокоить себя собственным голосом, — ну ты охамела в край!

***

Выдра — не моя собака, если что. Небольшая, ростом со шпица, со смешной клювастой мордой и темными умными глазами, она живет на углу нашего тупичка. Как-то раз я имела неосторожность скормить ей сосиску, пока шла из магазина. С тех пор Выдра повсюду следует за мной.

Наше сближение произошло резче, чем я планировала. Сперва она стала поджидать меня за углом, ненавязчиво интересуясь, нет ли у меня еще сосисок. Я чувствовала вину перед ней. Бродячим собакам здесь приходится несладко, а мне же не трудно ее время от времени подкармливать. Впрочем, худой Выдра не выглядела. Спустя некоторое время я заметила у нее отвисшие соски. Потом ее пару дней не было, а когда Выдра опять появилась, то вся как-то сдулась, глаза потухли. Ее щенков я так и не увидела. Они в таких местах вообще живут недолго: машины, голод, паразиты ... Здесь весь мир рассчитан на то, чтобы их убить.

В тот раз я вынесла Выдре три сосиски, а когда она легла на коврик у входной двери снаружи, не стала ее прогонять. Это было в сентябре.

В октябре я сдалась: купила ей корм и две миски. Поставила обе на пороге — пускай приходит столоваться, мне не жалко. Выдра всегда являлась вечером в одно и то же время. Но в ноябре на улице сделалось совсем зябко, и я перенесла нашу временную столовку в коридор. Коридор — это же не дом, а Выдра — не моя собака. Она просто собака, которая приходит ко мне есть.

***

Вот и теперь я нащупала пакет с кормом, насыпала его в миску и с каким-то непривычным облегчением прислушалась к знакомому хрусту и похрюкиванию. Теплая, понятная Выдра... Я села на пол и потрогала ее за подрагивающий бок. Лунный свет проникал сквозь приоткрытую дверь, успокаивал. К нему примешивался теплый розовый отблеск — похож на электрический, но это вряд ли. Если уж тут свет отключают, то во всем квартале.

Все же я выглянула наружу, чтобы проверить. Гирлянда на двери дома напротив, где, как я думала, никто не живет, горела ровным теплым светом, а окна полыхали, как сентябрьская рябина. Сияние подрагивало — значит, это свечи. Сколько же их нужно, чтобы так осветить целый дом?

Где свечи — там и спички.

— Жди, Выдра, — скомандовала я, поднимаясь.

...Улицу я пробежала быстро-быстро, загребая снег в кеды, и замерла на чужом пороге, рассматривая огоньки в форме китайских фонариков. Они подсвечивали пар у меня изо рта, так что я стала похожа на огнедышащего дракона. Звонка не было, так что мне оставалось только постучаться.

Дверь открыли после второго удара. На пороге стояла молодая женщина. Из-за света гирлянды лицо ее выглядело странным, каким-то призрачным. Длинная темная коса была небрежно переброшена через плечо, широкие пушистые брови в полумраке казались угольно-черными. Серьги-колокольчики позвякивали при каждом повороте головы, а из-под подола необычного платья-халата с вышивкой бисером выглядывали мягкие тапочки.

Если бы мне понадобилось описать незнакомку одним словом, я бы выбрала «экзотичная». Раньше я ее никогда не видела и почему-то была уверена, что ее и быть здесь не могло. Она была словно не отсюда и вообще ниоткуда, как будто даже стран таких, где живут подобные ей, давно нет на карте.

Тут я поймала себя на том, что соседка так и стоит с распахнутой дверью, ожидая, что я скажу.

— Простите, пожалуйста! Я из дома напротив. Свет погас, а у меня нет спичек...

— Привет, — низкий голос с необычными мелодиками завораживал. — Ты что-то хочешь?

Я окончательно растерялась.

— Так спичек нет, — повторила неуклюже.

Соседка хмыкнула. Только теперь до меня дошло, что я так ни о чем и не попросила. Хочу ли я чего-то? А чего? Спичек? Взять коробок, поблагодарить, пригласить на чай, «как время будет», а потом вернуться в темный злой дом, чтобы коротать там ночь в компании сонной Выдры?

— Если вдруг у тебя есть время, хочу просто посидеть, выпить вина и поболтать, — выпалила я на одном дыхании. — Давно ни с кем не болтала не через экран.

Незнакомка улыбнулась и сделала шаг в сторону, пропуская меня в дом.

***

Это был самый странный дом из всех, какие я видела. Все свободные поверхности были заставлены свечами, увешаны гирляндами и завалены подушками. На низком столике стояли глиняный кувшин и набор для чайной церемонии с маленькими чашечками размером с наперсток. Я ужасно боялась уронить свечу и устроить пожар, но хозяйка двигалась стремительно и ловко — только дрожали язычки огня, вытягиваясь ей вслед. Пол под подушками устилали хвойные иголки, повсюду были зеленые ветки: воткнуты в притолоки, стоят в высоких вазах из темного стекла... Комнату наполнял сильный лесной запах, снежный и новогодний.

Хозяйку дома звали Данкой, хотя я не помню, в какой момент она назвала свое имя. Мы устроились на подушках, будто какие-нибудь Шехерезады из восточных сказок, и Данка разлила вино по маленьким чашечкам для чая. Оно было таким сладким, что я с трудом его глотала, а по вкусу напоминало сушеную хурму.

— Ты давно сюда приехала? — спросила я.

Она улыбнулась и отсалютовала мне вином, как старой подруге.

— Всю жизнь тут живу. Просто редко выхожу из дома.

— Я не видела раньше, чтобы у тебя горел свет...

— Рано ложусь.

Данка говорила о себе не то чтобы неохотно, скорее, без интереса. Так рассказывают люди, которые не хотят ничем делиться, будто шкатулки, ключик от которых валяется черт знает где. Зато обо мне она расспрашивала жадно. Откуда я? Кем работаю? Как меня сюда занесло?

Услышав, что я — воздушная гимнастка, Данка оживилась.

— Это как?

Я похлопала себя по карманам. Показать проще, чем рассказать, но, оказывается, телефон я с собой не захватила.

— Бывала в детстве в цирке? Видела артисток в блестящих нарядах, которые под куполом танцуют в кольце?

Невозможно показать кому-то отпечаток своего детского воспоминания — того, которое определило когда-то всю мою жизнь. Я всегда терпеть не могла цирки с животными, но переставала дышать, когда на сцену выходили эти женщины в сияющих одеждах и взлетали ввысь. Промучившись до двадцати трех лет в офисе, однажды случайно зашла в студию воздушной гимнастики и так ее больше и не покинула. Сначала совмещала работу и спорт, потом стала получать первые большие заказы и окончательно сменила профессию.

— Ты работаешь в цирке?

— Бывало. И в цирке, и на корпоративах, и на свадьбах, и в спектаклях... Это так устроено: тебе звонят, предлагают контракт. Бывает, что на месяц-два, а бывает, что на полгода.

Много бы я сейчас отдала за такой контракт!

— А в последнее время ничего не подворачивается?

Я промолчала. Сладость вина вязала язык, размягчала мысли. Давно я не пила алкоголь и теперь выпила больше, чем следовало, но ни о чем не жалела. Мне стало тепло, даже жарко. Я стянула через голову свитер, оставшись в одной футболке. Данка следила за моими движениями черными внимательными глазами, и от ее взгляда мне сделалось неуютно.

Раньше каждый год, начиная с середины декабря, я где-нибудь выступала и почти не появлялась дома. Я обожала праздничные мишуру и серебро, души не чаяла в своих сверкающих костюмах, заряжалась восторгом зрителей. А теперь что осталось? В лучшем случае меня позовут в местный ДК, но там я все равно свой реквизит не подвешу...

Что-то хрустнуло под подушкой, на которую я опиралась. Пошарив, я достала красный елочный шар, покрытый мелкой блестящей крошкой. На удивление он не треснул и даже не поцарапался. Я уставилась на свое выпуклое красное отражение.

Больше всего на свете я мечтала убраться отсюда.

— Хочу сделать тебе подарок.

Слова Данки меня почему-то совсем не удивили. Я села, готовясь принять что-то в шуршащей оберточной бумаге, но моя собеседница даже не шелохнулась. На меня она не смотрела — только на елочную игрушку у меня в руках.

— Говоришь, хочешь уехать?

Ничего такого я не говорила, только подумала. Кажется. Но, наверное, это было написано у меня на лице.

— Хочу. Устала от этого захолустья.

Неловко было так говорить о городке, где жила сама Данка, но вино развязало мне язык.

— И чтобы все было хоть немного по-старому: нормальная работа, в нормальной стране...

— По-старому не будет, — твердо возразила Данка. — А вот нормальная работа — это возможно. И страну поменяешь, если захочешь, но есть одно условие.

Тоже мне, волшебница! Хотя черт ее разберет, может, у нее большие связи... Или она какая-нибудь ясновидящая. Никогда в жизни я не верила в эту чепуху, но говорят же, что в кризис люди начинают бегать по гадалкам. Поэтому я не спешила ни спорить, ни смеяться.

Почему-то мне казалось, что Данка скажет, как в сказке: «Отдай то, что дома не знаешь». Но вместо этого она произнесла:

— Все, что дало тебе это место, ты оставишь здесь. Там же, где взяла.

Ха! «Все, что дало тебе это место»! Если она о дерьмовых наушниках, которые ломаются через две недели, или о порванных ботинках, или о трех клубках пряжи, что я купила, чтобы как-то скоротать время, — так я помножу это на два и оставлю здесь, если хочешь!

Но ничего из этого я не сказала. Настроение внезапно испортилось. Поблагодарив странную хозяйку за гостеприимство, я влезла в куртку и стоптанные кеды и нырнула в снежную тихую ночь.

Уже дома вспомнила, что так и не взяла спички.

***

Я ожидала, что после ночных посиделок и обманчиво маленьких чашечек с вином проснусь разбитой и с похмельем. Но пробуждение получилось легким и даже каким-то уютным. Рядом на коврике похрапывала Выдра. Помыть бы ее... Моя или не моя, но лучше пускай будет не-моя-чистая, чем не-моя-грязная.

Я смоталась в зоомагазин и разжилась ошейником, поводком и шампунем для собак.

— Вы песика завели? — уточнил продавец.

— Нет, — решительно ответила я, сгребая покупки, среди которых затесались еще таблетки от паразитов, щетка для шерсти и витамины. — У меня собаки нет.

Не-моя-Выдра терпеливо дождалась возле магазина. Витамины и глистогонку она проглотила, не разжевывая, и, к моему удивлению, позволила надеть на себя ошейник с поводком так, словно всю жизнь ходила в амуниции. Я смотрела на нее и думала, какая жизнь паршивая и несправедливая штука. Вот Выдра. Из нее получилась бы чудесная домашняя собака. Немножко суетливая, конечно, зато славная. Отличный компаньон. При желании можно даже под мышкой носить, словно какого-нибудь шпица...

Весь оставшийся день меня не покидало подозрительное ощущение свободы. Как будто, выговорившись, я передала Данке свои проблемы, а сама получила возможность идти дальше. Укладываясь спать, я почувствовала легкий толчок круглой попы в спину и тяжелый вздох. Так вздыхают только собаки, которые точно знают, где проснутся завтра.

***

— Что? Куда? Я ничего не понимаю, у нас четыре утра!

Я никогда не отвечаю на вызовы с незнакомых номеров. Но телеграм-звонок от Кристины застал меня врасплох. Я уже плохо помнила, кто она такая. Кажется, мы работали в одном номере года три или четыре назад...

— Привет, что делаешь?

— Сплю, — ответила я и, перевернувшись на спину, чуть не задавила Выдру.

— Слушай, сорри, очень неловко. — Ни капли раскаяния в голосе. — Писала тебе час назад сообщение, ты не ответила.

— Тогда было три утра.

— Да-да, я знаю, но дело очень срочное. Ты мигом проснешься! Короче, я сейчас работаю в большой постановке в Дубае. Контракт на полгода, условия — пушка! Полный пансион, костюмы огонь, никаких параллельных шабашек, гонорар высоченный...

— Я за тебя очень рада, но не от всей души.

— Первый выход — через две недели, — продолжала она, не обращая внимания на мое ворчание, — а девочка, которая должна была работать кольцо, слилась. Заболела, а нам кровь из носу нужно достать гимнастку.

Я села прямее, потянулась за водой на тумбочке. Сон и вправду слетел мигом.

— Полгода в Дубае? — переспросила я.

— Может, продлят. Я тебе все данные пришлю, уже афиша есть. Но надо, чтобы ты была тут как штык через неделю, чтобы успеть отрепетировать. Сможешь?

— Сейчас посмотрю рейсы...

Господи, да чего это я!

— Конечно, смогу!

Когда Кристина отключилась, так и не извинившись, что разбудила меня в четыре утра, я долго рассматривала фото, которые она мне прислала.

— Все, — вслух сказала я, чтобы как-то запечатать свое решение, овеществить его. — Выдра, мы летим в Дубай.

***

Не дожидаясь утра, я стала собирать вещи. Заснуть все равно уже не вышло бы.

«Главное, — напоминала я себе, — не брать ничего, что дало мне это место». Да как нефиг делать! Проживу без спиц, растянутого свитера и чашки с петухом (чашку жалко — она классная). Все остальное я привезла с собой откуда-то из старой жизни. Тогда мне казалось, что я вырвала из ее когтистых лап самое ценное. Но сейчас, очнувшись посреди незнакомого мира, я больше всего тосковала по глупым, но важным вещам: по старому календарю, который мне дарила мама, по бабушкиному шарфу, который я никогда не носила, но точно знала, где найти его в шкафу...

Наверное, должен наступить поворотный момент, когда все, что тебе когда-либо было дорого, потребуется швырнуть в костер новой жизни. Без этой жертвы ее не начать. Да будет так! Днем я успела смотаться в зоомагазин и купить Выдре переноску, чтобы разместить ее в самолете с комфортом. Взвесила: шесть с половиной килограмм. Значит, можно будет взять в салон, если верить сайту авиакомпании.

Вечером я перебрала все документы, проверила, чтобы все было на месте: паспорта, сертификаты... Выдра напомнила, что пора бы ее и покормить. Глядя на то, как собака с похрюкиванием уминает порцию, я вдруг сообразила, что на нее тоже нужны какие-то документы.

И села гуглить.

...Спустя два часа я все еще ни черта не понимала. Выяснила, что Выдре нужен паспорт. Допустим. Хорошо, что получать его надо не в МФЦ, а можно купить в любой ветеринарке. Потом прививки — ладно, это тоже объяснимо. Подстава в том, что после них нужно выждать тридцатидневный карантин.

— Ну нет, — сказала я Выдре, — карантин мы с тобой позволить себе не можем. Нам лететь через неделю. Придется что-то придумать.

***

— Тоже мне, нашли проблему! — Большой жизнерадостный ветеринар принимал прямо в зоомагазине, используя в качестве медкабинета складское помещение, где хранился корм. Набирая препарат в шприц, он попросил: — Только скажите честно...

Я подсела к собаке ближе. Кто знает, как она отреагирует на укол? Вдруг вцепится чуваку в руку? Тогда нам мало того что паспорт не дадут, так еще и стребуют денег за нанесение тяжких телесных.

— Зачем вам такая собака?

— Какая — такая? — уточнила я. — Это кстати, не моя.

— Маленькая. Вот у меня — курцхаар. Буду на охоту с ним ездить. — Он одной рукой что-то набрал на телефоне и показал мне фотографию серьезного вислоухого щенка, похожего на самого врача.

Я посмотрела на Выдру. Вариантов аналогичных забав придумать я не могла.

— Она мышей ловит, — зачем-то ляпнула я, но это, похоже, хоть как-то оправдало ее маленькость в глазах ветеринара. Он вкатил ей несколько вакцин и влепил пару наклеек в наш новенький паспорт. Я заглянула ему через плечо. Вакцины отметил задним числом. Хороший дядька, долгих лет ему и его курцхаару. Значит, не нужен нам никакой карантин!

— Спасибо вам огромное.

— Куда хоть летите? — дружелюбно поинтересовался врач, протягивая мне паспорт.

— Дубай.

— Там красиво, — одобрил он. — У вас титры уже готовы?

Я напряглась. Такой вопрос не предвещал ничего хорошего. Сунула паспорт в сумку и спустила Выдру на пол.

— Какие титры?

— На бешенство. Без них вы никуда не улетите. Там три месяца ждать со дня сдачи анализов.

Так, без паники! С вакцинами разобрались, и с титрами разберемся.

— А можем ли мы с ними поступить так же, как с прививками? У меня нет трех месяцев, через неделю надо вылететь. Билеты уже есть.

На сей раз он уверенно покрутил головой.

— Это серьезные анализы, их только ждать. Мы всю кровь отправляем в Германию, у нас таких лабораторий нет.

Ладно, думала я.

Что-нибудь придумаем. Не может же быть, чтобы никак не вывернуться.

***

Никак. Совсем никак. Об этом мне сообщили все ветеринарки, до которых удалось дозвониться. Я уговаривала, в красках описывала ситуацию, даже всплакнула разок — ничего не подействовало. У всех один и тот же ответ: кровь везем в Германию, других вариантов нет.

К вечеру я чувствовала себя совершенно обессилевшей. Что за бред? Мне предложили работу мечты, но этим шансом мне мешает воспользоваться маленькая дурацкая собака, которая хрюкает, когда ест?!

Надо выдохнуть. Всегда есть варианты. Три месяца, в конце концов, — не год.

...Данка, как и в прошлый раз, открыла почти сразу. Она что, под дверью дежурит? Теперь на ней было красное платье, как у Санта-Клауса, но украшений стало еще больше: несколько рядов разномастных бус и серебряные сережки-колокольчики в ушах. Внутрь она меня приглашать не стала, подперла плечом дверной косяк и вопросительно подняла брови.

— Привет. Надеюсь, не очень помешала. Мне неловко тебя просить, но у меня безвыходная ситуация...

Я попыталась в двух словах обрисовать свое положение. Нет, конечно, я не предлагаю ей взять Выдру насовсем. Только на три месяца, пока не придут титры, а потом я ее заберу.

— Нет.

Я ждала, что Данка добавит что-нибудь еще. Но она только опустила взгляд на мерзнувшую у моей левой ноги Выдру, которая поднимала то одну лапу, то другую.

— Это всего на три месяца!

— Ни на три, ни на месяц, — отрезала она. — Помнишь условие? Все, что ты здесь приобрела, ты оставляешь здесь. Так что собаку придется вернуть, где была.

Я оглянулась через плечо — на угол улицы, где раньше любила крутиться Выдра.

— «Где была» — это на улицу, в мороз, — пояснила я. Вдруг она не догоняет?

Но Данка догоняла.

— Можешь начать новую жизнь, — ответила она, пожав плечами, — но для этого надо избавиться от старой.

***

Сказать, что я была зла, — не сказать ничего. Я бы поняла, если бы Данка отказала мне из-за того, что у нее аллергия или срочный отъезд. Да и вообще человек не обязан идти мне навстречу и принимать у себя бродячую собаку. Но вот так токсично сослаться на собственное же пророчество — надо быть либо очень самонадеянным, либо крайне говнистым!

Я рвала и метала, но упускать свой шанс не собиралась. Ладно, отдавать местным нельзя — они посадят Выдру на цепь и будут кормить костями. Такая жизнь ничем не лучше уличной. Значит, надо найти передержку. Я обзвонила всех, кого только можно. Снова бесконечная череда разговоров, уговоров, уламываний... Нет, никак. Некуда.

Я смотрела на Выдру, а она спала на коврике у кровати, до конца не сознавая, что сейчас решается ее судьба. В конце концов, жила же она на улице до этого момента, и ничего — выживала, рожала щенков, ела сосиски. Всегда можно договориться с соседями, дать им денег, чтобы подкармливали. Та же Данка в дом не взяла, но вряд ли откажется помочь едой. Не могу же я всю жизнь перекроить из-за собаки, которая даже мышей не ловит!

Я провела рукой по теплой спине с выступающими позвонками. Выдра проснулась и поставила передние лапы на кровать, требуя, чтобы я взяла ее к себе. Она даже не успела привыкнуть, чего я боюсь? От того, что собака несколько дней пожила в доме, она не стала домашней. У нее еще столько проблем вылезет, что я триста раз пожалею, что ввязалась в это! А такие контракты предлагают редко. Если не схвачусь за этот шанс, точно буду жалеть. Каждый чем-то жертвует, вот и я должна буду оставить здесь все, что взяла. Справедливо, разве нет?

Выдра изловчилась и прыгнула на одеяло. Облизнулась. Ветеринар сказал, что у нее зубной камень скопился и пару зубов хорошо бы подлечить, но это под общей анестезией. Кто ей будет лечить зубы, если меня не будет? Я закрыла лицо руками и расплакалась — наверное, в тысячный раз за время, что тут жила. Выдра ткнулась носом мне в сомкнутые руки.

Говорят, собаки чувствуют человеческую боль. Я убрала ладони от глаз и уставилась в ее карие глаза. Она внимательно взглянула на меня, а потом от души чихнула мне прямо в лицо.

***

— Нет у людей какого-то ограниченного количества шансов, — поучала меня Данка, заливая кипяток в чайник. Дом больше не напоминал шатер: вместо подушек — добротно сколоченные деревянные стулья, стол, старенький бабушкин холодильник, который гудел так, что Выдра его облаяла в первую же минуту. Он замолк, она возгордилась. Вот так, знай свое место, бестолковый ящик!

При свете дня Данка выглядела гораздо старше, чем мне показалось накануне. В первый раз я приняла ее за свою ровесницу, но сейчас подумала, что ей около тридцати пяти или больше. Двигалась она медленно, как будто больше задумывалась о каждом шаге.

Меня с Выдрой она приняла без удивления. Ничего не спросила, за что я была ей благодарна.

— Хочешь сказать, я не зря отказалась от контракта? Что закрылись одни двери — откроются другие?

— Да черт его знает, — беззаботно ответила она, садясь напротив меня. — Нет никаких дверей. И окон нет. И высшего смысла — тоже нет. Иногда тебе звонят и предлагают поучаствовать в крутом шоу, о котором ты мечтала. А ты берешь и отказываешься из-за всратой собаки, которую подобрала неделю назад. Тебе за это ничем не воздастся, если ты об этом. Никто на тебя сверху не посмотрит и не скажет: «А неплохая она девчонка, собачку вот не выбросила! Надо ей еще контракт подсунуть». Это просто решение, написанное кровью сердца. Решение, с которым тебе самой будет спокойнее жить.

Я сделала горячий хвойный глоток.

— Но кровь на титры, — наставительно закончила Данка, — ты все-таки сдай.

перейти к остальным новогодним сказкам