Blueprint
T

Мир, труд и авангардное искусство


В центре конструктивизма «Зотов», который при поддержке ВТБ открылся на прошлой неделе, работает выставка «1922. Конструктивизм. Начало», посвященная формированию советского конструктивизма — стиля, который поменял восприятие города, тела, человека, пространства, искусства, его границ, целей и задач. Наиболее полно идеи конструктивизма, или «пролетарской эстетики», проявились в архитектуре, но они, конечно, присутствовали и в других видах искусства. The Blueprint рассказывает о трех незаслуженно малоизвестных героях 1920-х, чьи работы можно увидеть и услышать в «Зотове».


Алексей Гастев 
сделать из труда искусство 

В 1921 году в Москве открылся Центральный институт труда — первый в СССР научно-методический центр в области научной организации труда. За невнятным названием скрывался эксперимент, подобного которому не видели ни до, ни после, — это была попытка авангардного осмысления самого процесса труда. Проект возглавлял Алексей Гастев, который к этому моменту в стране уже был фигурой легендарной. Член РСДРП с 18 лет, сбежавший из ссылки к Ленину в Женеву, товарищ французских анархо-синдикалистов, знаменитый поэт, певец новой пролетарской культуры. В 1921 году он решил со всем этим завязать и революционизировать быт советского рабочего.


В ЦИТе, открывшемся, разумеется, при поддержке Ленина, Гастев скрещивал психологию, физкультуру, авангардное искусство и политику. Каждое движение советского рабочего должно было быть осмысленным — поэтому вместе с врачами и учеными в ЦИТе разрабатывалась специальная система упражнений, а также тренажеры, на которых советские рабочие отрабатывали будущие удары молотком. В рамках ЦИТа действовал также авангардный театр под руководством Соломона Никритина — там думали, как перенести на производство приемы биомеханики Мейерхольда. Стоит ли говорить, что документация трудов ЦИТа — это в принципе отдельное литературное произведение.


Может показаться, что проект был чистой утопией, но это было совсем не так. Программы Гастева внедрялись на «Уралмаше», в Магнитогорске, почти на всех главных стройках индустриализации. Многие ученые считают, что прорыв советских пятилеток — в том числе и заслуга Гастева с командой. Сам идеолог ЦИТа был расстрелян в 1939 году, когда идея о разумном использовании труда граждан в Советском Союзе была похоронена, как мы теперь знаем, навсегда.



Николай Фореггер

станцевать поршень


В «Зотове» показывают эскизы к постановкам Николая Фореггера — одного из самых интересных режиссеров и балетмейстеров советских 1920-х, который был одержим идеей срастить танец и индустриальное производство. Новому советскому человеку, рожденному в горниле технической и политической революций, требовался новый же рабочий театр — классический был признан буржуазным пережитком. В новом театре режиссер превращался в «машиниста», а само действо становилось чем-то вроде «предприятия индустриального типа». Фореггер, соратник Сергея Эйзенштейна, с которым они вместе работали в ГИТИСе, и один из первых, кто стал переносить на сцену поэзию Владимира Маяковского, был в авангарде этого движения.


Он сравнивал тело танцовщиков с машинами, а про их темперамент писал, что это «горючая смесь для мотора». Классический пример его подхода — спектакль 1923 года «Механические танцы», в котором актеры в том числе изображали машинный передаточный механизм или поршень. Вот что писала боевая подруга Фореггера Любовь Серебровская-Грюнталь, впоследствии известная балерина и главный балетмейстер Горьковского государственного театра оперы и балета им. А.С. Пушкина: «Я изображала что-то вроде поршня: ложилась на авансцене на спину, головой к зрительному залу, обхватывала руками ноги под коленями, а двое учеников актерской студии брали меня за щиколотки с разных сторон и раскачивали взад и вперед на протяжении всего номера, который длился минут двадцать! Зажмурившись, я с ужасом ждала, когда же они зацепят мною об пол, — и это снова происходило. На позвонке у меня образовалась незаживающая рана, но я молчала, боялась, что меня заменят какой-нибудь другой девочкой. А быть на сцене, участвовать в спектаклях — казалось нам невыразимым счастьем».


В 1930-х Фореггер, среди поклонников которого числился и Бертольт Брехт, был, считай, от профессии отлучен — в больших городах он больше не работал, и его имя было на некоторое время забыто. В 1939 году он умер от туберкулеза.



Арсений Аврамов

сыграть симфонию на пушках




В 1913 году Владимир Маяковский предложил желающим сыграть ноктюрн на водосточных трубах, а спустя десять лет композитор Арсений Аврамов, известный в Москве 1920-х под псевдонимом Реварсавр («революционер Арсений Авраамов») задуманное Маяковским выполнил — более того, он начиная с 1918 года пытался избавиться от классической музыки и даже приходил к Луначарскому с предложением сжечь все буржуазные рояли в стране.


Выполнил и даже перевыполнил — он сумел организовать и записать первую индустриальную симфонию, в которой музыкальным инструментом стал сам город. Легендарная «Симфония гудков» Авраамова, собранная из пушечных и пистолетных выстрелов, заводских гудков, свиста машин, рева самолетов и других «городских» звуков, исполнялась всего дважды — в 1922 году в Баку (к празднованию пятой годовщины Октябрьской революции) и в 1923 году в Москве.


Симфония оказалась слишком радикальной даже по меркам радикальных 1920-х. «Отрыв от интонационного материала, накопленного передовой музыкальной культурой, предвзятый отказ от выработанных историей средств музыкальной выразительности, игнорирование музыкальных инструментов традиционного типа — все эти нововведения не позволили Авраамову достичь желаемой цели — выразить революционные чаяния и переживания народных масс», — припечатала композитора «Правда».


Ревасавр с середины 1920-х про пушки забыл и увлекся планом электрификации страны: познакомившись со Львом Терменом, он становится одним из главных популяризаторов терменвокса и в 1927 году отправляется демонстрировать его на международную выставку во Франкфурте — в общем, становится ни много ни мало предтечей конкретной музыки, разработкой которой будут заниматься в 1950-х Джон Кейдж и Эдгар Варез.




{"width":1200,"column_width":75,"columns_n":16,"gutter":0,"line":40}
false
767
1300
false
true
true
{"mode":"page","transition_type":"slide","transition_direction":"horizontal","transition_look":"belt","slides_form":{}}
{"css":".editor {font-family: tautz; font-size: 16px; font-weight: 400; line-height: 21px;}"}