«Кожа» Евгении Некрасовой 

Как и всегда по пятницам, в совместной рубрике The Blueprint и Bookmate Лиза Биргер размышляет о новых (хотя и не только) книгах, их авторах, героях и контексте. Главным литературным событием этой недели, по ее мнению, стал запуск книжного сериала (в том числе и в аудиоформате) «Кожа» Евгении Некрасовой, вызвавшего бурные дискуссии: может ли белая русская женщина писать об опыте афроамериканцев, тем более опыте рабства. Впрочем, Лиза не обнаружила в этой истории больших новоэтических проблем.

В этом выпуске рубрики — об одной из первых в России попыток книжного сериала и одной из первых в России попыток вырастить новую русскую литературу из тела «черной» литературы. А еще лучше — скрестить их и посмотреть, что получится. Писательнице Евгении Некрасовой уже досталось и достанется еще за культурную апроприацию и то, что в ее истории русской крепостной крестьянки оказалась вписана полноценной соучастницей черная рабыня с американского Юга. Но мне кажется, что если кто и способен увидеть все эти истории как единой болезненное целое, то это только она, и на все обвинения лучше всего ответит сама книга.

Евгения Некрасова «Кожа»

Евгения Некрасова — писательница, одна из основательниц «Школы литературных практик» и один из немногих голосов, которые в России звучат удивительно свежо поперек тяжелого наследства великой русской литературы. Ее роман «Калечина-Малечина» вышел в 2018 году и попал в шорт-листы всех литературных премий. За ним последовал сборник «Сестромам. О тех, кто будет маяться» и спектакль в театре «Практика» «В кольцах» по повести «Несчастливая Москва», премьера которого состоялось этой весной, и билетов в маленький зал пока не достать. Теперь Анастасия Великородная, актриса поставившей спектакль «Мастерской Дмитрия Брусникина», читает для «Букмейта» эпизоды сериала «Кожа» под музыку группы «АИГЕЛ». Всего их девять, выходят по четвергам, сейчас ждем третьего, но ценного в «Коже» далеко не только расписание и саундтрек. Во-первых, это безмерно увлекательная книга. Во-вторых и главных, это редкая попытка деколонизировать Россию и русскую литературу.

«Кожа» — это два в одном, история американской рабыни и крепостной крестьянки, от одного описания сюжета которой может начаться гигантский срач про культурную апроприацию. Не надо его начинать, «Кожа» не для этого написана и довольно быстро сходит со скользких рельсов «русская белая женщина пишет про заокеанское рабство». Тем более что еще в предисловии Евгения Некрасова говорит, что при том, как сильно ее восхищает «черная» литература, она чувствует, что этот опыт ей близок, что у нас и своего рабства хватает, и среди ее предков были крепостные. Это правда: слепо перенимая американское «белый человек не может писать про черного человека», мы забываем, что происходим из страны, которая колонизировала себя сама, и наша кожа, как правило, не означает автоматически никаких привилегий и не делает нас автоматически угнетателями. Не превращается черная кожа и трагедия черных людей в Америке у Некрасовой и в фетиш. Скорее, в символ общего на всех угнетения.

В первых сериях «Кожи» истории идут параллельно. Сначала — об американской рабыне Хоуп, рано отнятой от матери и проданной в чужой дом, где она учится прислуживать и мечтает летать. Затем — о русской крепостной крестьянке Домне (гениальный выбор имени, Domina, госпожа, но еще и доменная печь, и это нам тоже пригодится в дальнейшем), проданной от матери в господский дом, теряющей свою душу, прислуживая хозяйской дочери. Понемногу их истории встретятся и станут чем-то третьим, не оммажем Тони Моррисон и Майе Анджелу, не повестью о русском крестьянстве, а историей борьбы за свободу и свои права, вне зависимости от цвета кожи и места действия.

Интересно, что в России никогда не было литературного переосмысления крепостничества. О страданиях крепостных девушек писали исключительно белые мужчины. Своих травм, конечно, хватало на каждый писательский век, да и школьный литературный курс не давал забыть про народные страдания. Но ведь это не какая-то забытая история из мифологического прошлого. И сегодня, особенно в больших городах, где прямо рядом с барбершопом и корнерами существуют подвалы с мигрантами, нас, невидимо только, обслуживают все те же женщины с усталыми лицами, разобщенные со своей семьей и страной, которых мы легко опознаем по цвету кожи. Здесь видится огромное поле умолчания, словесная дыра, простор для романиста. Литературный истеблишмент, однако, тянется скорее к господам.

В недавнем романе Марины Степновой «Сад», например, есть почти болезненный эпизод с «девкой», которую, по мягкому замечанию симпатичных хозяев, «пороть и только пороть!». «Порка, как, впрочем, и ласка не могли произвести на нее никакого впечатления. Ей вообще было все равно — в самом страшном, самом русском смысле этого нехитрого выражения». Степнова продолжает: «на каменное это, безнадежное „все равно“ невозможно было повлиять никакими революциями, реформами или нравственными усилиями хороших и честных людей, которые век за веком чувствовали себя виноватыми только потому, что умели мыслить и страдать сразу на нескольких языках да ежедневно дочиста мыли шею и руки». Даже Степнова, писательница с почти бесконечным словесным калибром и фирменным легким презрением к персонажам, не берется вытянуть литературу из этого крестьянского равнодушия. Что умерло, то умерло.

Во второй серии «Кожи» и у Евгении Некрасовой есть эпизод, где Домна понимает, что вот-вот лишится души, и прячет ее последний остаток в куклу. Однажды этот запрятанный кусочек вылетит и спасет ее. «Моя душа нема, мое тело тюрьма», — поет группа «АИГЕЛ» в песне, написанной специально для саундтрека. Ключевое слово — «поет». «Кожа» — история очень физическая, про тело, даже немного про еду (история сахара и хлеба, тела, которые кормят и воспитывают едой, побольше чтобы работала, поменьше чтобы училась). Но прежде всего это история об обретении голоса теми, у кого и права на собственную историю так долго не было.

Тут к «Коже» неизбежно предъявят претензию, да и уже предъявили, что это — не личная история Евгении Некрасовой. Не пристало русской белой женщине писать про опыт чернокожих рабов. В какой-то другой ситуации эта претензия имела бы основания — например, если бы жизнь чернокожей рабыни в Америке XIX века была темой всего сериала. Но это не так, и пространство, да даже и время действия, настолько условно и иногда даже волшебно, что бессмысленно предъявлять ему за географию. Да, «Кожа», конечно, испытала влияние афроамериканских писательниц, в первую очередь Тони Моррисон. Но мне кажется, это влияние было не столько на уровне сюжетов и тем, сколько на уровне интонации — что можно рассказывать историю своих людей, что это важно. Начавшись на сахарных плантациях, история Хоуп переместится совсем в другое место. И чем уж точно повлияла на Некрасову антиколониальная «черная» литература, так это прорастанием мифа в реалистичный сюжет. Героини ее не верят в чудеса, но чудеса происходят: то грянут заморозки на американском Юге, то у русской крестьянки вырастет восемь рук и она быстро справится с тяжелой работой.

Собственно, именно это предчувствие чуда и завораживает в «Коже», как и в любом тексте Некрасовой. С одной стороны — она свободно играет с несвободой языка, превращает канцеляризм в какой-то новый языковой закон. «Работающие» и «неработающие», «очень сильные» и «среднесильные», «надзирающие» и «капиталисты» есть по обе стороны океана, это некая рамка, клетка. В которой может случиться невероятное, героиня может полететь, кукла ожить и ругаться древними ругательствами, мир вдруг сделается полным, округлым, живым. В основе «Кожи» — коллективная русская травма, трагедия несвободы, в которой от перемены времен ничего не делается. Но, как и всегда, Евгения Некрасова показывает и возможность освобождения, хотя бы через мечту, через чудо и через единение опытов угнетения, настоящее равенство и братство народов.

Еще три книги, где цвет кожи действительно важен

Марлон Джеймс
«Черный Леопард, Рыжий Волк»

Ямайский писатель Марлон Джеймс, лауреат Букеровской премии за роман «Краткая история семи убийств» о покушении на Боба Марли, книгой «Черный Леопард, Рыжий Волк» начал эпическую трилогию о древней Африке. В этом темном фэнтези, густо заселенном мифическими персонажами, вымышленные и реальные миры сложно отличить друг от друга даже их обитателям.

Пол Бейти
«Продажная тварь»

В 2016 году Пол Бейти, он же Битти, получил за роман «Продажная тварь» заслуженную Букеровскую премию. Это совершенно непристойный, неприлично смешной монолог героя, который попытался вернуть рабовладельчество и сегрегацию в один затерянный американский городок.

Зэди Смит
«Белые зубы»

Дебютный роман британской писательницы ямайского происхождения Зэди Смит вышел в 2000 году и рассказывает о соседстве и дружбе в Лондоне нескольких семей — выходцев из Бангладеш, богатых евреев и простых англичан из рабочего класса. Удивительно, но роман так и не полюбили в России, хотя это одна из лучших книг именно о соседстве культур и о том, как послевоенный английский мир стал мультикультурным и, к сожалению, очень сложным.