С точки зрения цветов

ФОТО:
БЕАТА ПРОХОРОВА, АРХИВЫ ПРЕСС-СЛУЖБ

В августе издательство Ad Marginem, которому в этом году исполнилось тридцать лет, выпустило книгу английской писательницы Оливии Лэнг «Сад против времени. В поисках рая для всех». Старший редактор культуры Иван Чекалов выбрал еще пять художественно-растительных текстов, а затем вместе с пианисткой и фотографом Беатой Прохоровой посетил главный московский ботанический сад, «Аптекарский огород», чтобы отыскать растения из них и поместить в виртуальный гербарий The Blueprint.

В пандемию Оливия Лэнг купила старый дом с садом в графстве Саффолк на востоке Англии. Принявшись за их восстановление, Лэнг задумалась о шлейфе смыслов, который тянется за образом сада. Набравшая в последние годы популярность объектно-ориентированная философия меняет фокус во взаимодействии человека и природы с иерархического (человек всегда выше) на горизонтальный (человек и природа равны). Многие издательства переиздают старые или выпускают новые книги, посвященные такому взаимодействию. В этих и прочих подобных работах культура растений, деревьев и цветов переплетается с человеческими историями. Из романтической метафоры флора трансформируется в главного героя произведения. За окном — конец августа, лето уже почти на исходе, поэтому если и изучать окружающую среду, то именно сейчас. Пройдя по «Аптекарскому огороду» с Вирджинией Вулф, Мариу ди Андради, Винфридом Георгом Зебальдом, Робин Уолл Киммерер и Генри Торо, можно лучше узнать и мир вокруг, и самих себя.

Larix sibirica
Orchidaceae

СИБИРСКАЯ ЛИСТВЕННИЦА И ОРХИДЕИ

Вирджиния Вулф «Королевский сад»

— 1 —

«...цвета играли уже на мясистом листке, обнажая глубоко запрятанные нити сосудов, и снова улетали и разливали свет на зеленых просторах под сводами листьев в форме сердца или загнутых язычков. Потом налетал более решительный порыв ветра, и, взметнувшись кверху, цветные огни летели в глаза мужчин и женщин...»

Дебютная книга Лэнг «К реке. Путешествие под поверхностью» была про Вирджинию Вулф — Лэнг прошла вдоль реки Уз, где утонула Вирджиния, и описала это в своем романе. Творчество самой Вулф тесно связано с растительным миром: что с цветами миссис Дэллоуэй в одноименной книге, что с поездкой к маяку в романе «На маяк» она переплетала человеческое и природное воедино. Для этого модернистка использовала, среди прочего, технику «потока сознания»; самое выразительное в этом плане сочинение — коротенький рассказ Kew Gardens, «Королевский сад».

Практически бессюжетная новелла описывает Королевские ботанические сады Кью: их цветы, стрекоз, улиток и проходящих мимо людей. Семейная пара с детьми вспоминает прошлое, двое мужчин рассуждают о «рае древних» — Фессалии, пожилые дамы обмениваются бессмысленными фразами, наконец, влюбленные не могут сказать друг другу самые важные слова. Каждый появляется в рассказе буквально на несколько абзацев и тут же растворяется в июльском цвете: навязчивом и немного символистском рефрене «красный, синий, желтый», орхидеях, палящем солнце и цветочной клумбе, смысловом замковом камне всей новеллы.

В «Аптекарском огороде» достаточно и цвета, и цветочных клумб, но то, что действительно сближает московский сад с лондонским — это орхидеи и сибирская лиственница, якобы посаженная Петром I в год основания парка. Лиственница Петра — это одно из старейших деревьев Москвы, символ сада и эпохи Просвещения. На самом деле, по словам дендрологов, дерево значительно моложе — оно было посажено лишь в 1828 году, но даже так нет ничего более подходящего аристократическому духу Вирджинии Вулф. А коллекционные орхидеи, которые можно увидеть за стеклом в Пальмовой оранжерее, символизируют элегантность и простоту этого маленького шедевра.

Psidium guajava
Acca sellowiana
Fuchsia
Campomanesia

БРАЗИЛЬСКИЕ РАСТЕНИЯ

Мариу ди Андради «Макунаима,
герой, у которого нет характера»

— 2 —

«Однажды, заплутав в лесных тропах, шли они, вконец измученные жаждой, а поблизости ни речки, ни пруда, ни болотистого игапо́. Даже сочный имбу́, плод которого набирает вдоволь влаги, там не рос, а меж тем Вей, Солнце, проникнув сквозь листву, нещадно хлестала путников по спине»

Модернизм — не прерогатива больших империй. Спустя столетие после провозглашения независимости бразильские писатели остро чувствовали не только все тот же коммуникативный провал, что и их заокеанские коллеги, но и груз ответственности перед страной, только-только начавшей формировать национальный миф. Одним из таких писателей был Мариу Раула Морайса ди Андради, эстет, философ и поэт, один из лидеров бразильского авангарда, а также теоретик музыки и критик. Для Бразилии фигура ди Андради знаковая. Крупнейшая публичная библиотека Сан-Паулу — родного города писателя — названа в его честь; странно, что она одна. Несложно представить себе и аэропорт им. ди Андради, и ж/д вокзал.

В России о Мариу ди Андради (как и о прочих деятелях бразильского модернизма) известно мало — ситуацию несколько исправил изданный в нынешнем году роман «Макунаима, герой, у которого нет характера». Это книга о поиске идентичности в индустриальном обществе. В центре повествования — Макунаима из амазонского племени, который в поисках волшебного амулета муйракитана проходит Бразилию вдоль и поперек. Текст сплошь состоит из непереводимых бразильских словечек, сказаний, легенд и, разумеется, описаний природы: мистической, неприветливой, экзотической. Она бывает смешной или пугающей в зависимости от того, какие боги покровительствуют тому или иному лесу, оврагу, отдельно взятому пню — так от страницы к странице «Макунаима» то веселит, то раздражает, то заставляет поразиться натуралистическим сценам секса или членовредительства на фоне галлюциногенной природы Бразилии.

Оранжереи «Аптекарского огорода» полны бразильскими растениями. Субтропические гуавы и вечнозеленые фейхоа, яркие фуксии и столетняя кампоманезия характеризуют нацию «без характера» ярче любой постколониальной монографии. Буйство природы, оплетенное дикими контрастами и гиперболическими размерами, находит свое отражение и в предельно живой, животной книге ди Андради. Сквозь конструирование языка проступают очертания государства, в котором кустарники и сорняки позволяют человеку жить.

Ericaceae

ВЕРЕСКОВАЯ ГОРКА

Винфрид Георг Зебальд «Кольца Сатурна: английское паломничество»

— 3 —

Более чем за два десятка лет до Лэнг на Саффолк обратил внимание немец Винфрид Георг Зебальд. В романе «Кольца Сатурна» 1995 года он описывает свое пешее путешествие по графству, наполненное культурными и историческими ассоциациями в диапазоне от барочных текстов Томаса Брауна и полотна Рембрандта «Урок анатомии доктора Тульпа» до опиумных войн и Шатобриана. Произведение, где есть чуть-чуть от всего: травелога, автофикшна, культурологического эссе, должно бы распадаться на части из-за обилия рассказанных историй, но умудряется сохранить композиционное единство благодаря сквозной теме — памяти, ускользающей, как частицы метеоритной пыли, из которой состоят кольца Сатурна, и природе, консервирующей фрагменты времени. Потерянность героя, а вместе с ним и уходящего тысячелетия («Я устал от двадцатого века», как писал поэт Владимир Соколов) передается через меловые пейзажи Саффолка, его болота, туманы и заброшенные побережья со множеством пустующих бухт и заливов.

«Все скоро поляжет, растут только сорняки, вьюнки душат кустарник, белые корни крапивы вылезают из-под земли, лопухи на голову выше человеческого роста, повсюду бурая гниль и клещи. И даже бумага, на которой с таким трудом выводишь слова и фразы, шершавая, словно вся в мучнистой росе»

Модернистским лексиконом Зебальд осмысляет конец времени как такового. Человеческое присутствие на Земле — всего лишь один эпизод из череды многих других. Тяжелые облака и заросли бурьяна жили здесь задолго до людей и задержатся сильно после. Одна из самых пронзительных историй книги — о Флобере, который раз за разом видит один и тот же сон: о захлестывающем все на своем пути песке. «Английское паломничество», как назвал свое путешествие Зебальд, не столько о культуре, сколько о памяти, навсегда сохранившейся в месте, где жил человек. Не зря существуют пешие маршруты по мотивам книги и целый документальный фильм «Терпение (по Зебальду)», посвященный «Кольцам Сатурна».

Дойдя до Вересковой горки в «Аптекарском огороде» и понаблюдав за рододендронами, тоже можно почувствовать отпечатки времени. Вересковые пустоши скорее типичны для севера, северо-запада Англии (описанного у Шарлотты Бронте в «Грозовом перевале»), чем для восточного Саффолка. Однако рыхлые почвы, обитые вереском, лучше, чем что бы то ни было, передают отчужденность героя книги от мира, мира от времени, а времени — от нас.

Bryophyta

САД МХОВ

Робин Уолл Киммерер «Жизнь в пограничном слое. Естественная и культурная история мхов»

— 4 —

Книге американского биолога (вернее, бриолога — специалиста по мху) Робин Уолл Киммерер «Жизнь в пограничном слое» уже двадцать лет, а ничего похожего так и не было написано. Ближайшее совпадение — «Этика пыли» Джона Рескина, философский трактат середины XIX столетия прикидывающийся циклом лекций, прочитанных в женском училище и оформленных в виде платоновских диалогов. Кажется, что «Жизнь в пограничном слое» — это чистый нон-фикшн, то есть нехудожественная литература. Видный американский ботаник, будущий лауреат стипендии Макартура на протяжении почти что трехсот страниц рассказывает о разных видах мха, встречающихся в городе, дождевых лесах Амазонии и на вершинах холмов в штате Нью-Йорк. Но первое впечатление обманчиво: на самом деле Киммерер интимна со своим читателем, как с дневниковой записью. Ученая происходит из коренного народа потаватоми, потому и взаимодействие со мхами наполнено для нее множеством значений. Мхи, даром что без корневой системы, покрывают искренний рассказ об институте, преподавательской деятельности, семье, рождая податливую фактуру книги о пространстве.

«...пусть мох сам расскажет, не надо писать за него. Мхи не говорят на нашем языке, они соприкасаются с миром не так, как мы. А потому, чтобы учиться у них, я решила сменить темп, поставить опыт, который будет длиться не месяцы, а годы»

Одна из глав «Жизни в пограничном слое» повествует о выходном дне Киммерер. Он начинается с того, что ученая включает радиопередачу про сестер, живущих на разных концах света и общающихся обо всем на свете: от феминизма до выбора продуктов в супермаркете. За окном барабанит дождь, и Киммерер спускается в домашнюю лабораторию, где под чириканье передачи изучает уже других сестер — мхи рода Dicranum. И здесь происходит настоящее волшебство: крошечные споровые растения оказываются удивительно похожи на людей, среди них тоже есть скромницы и модницы, консервативные дамы, даже лесбиянки. А еще «сестры говорят об уязвимости, которую несет с собой новомодная прическа, <...> и я смеюсь, понимая: <...> дикранумы больше чем любые мхи похожи на волосы, аккуратно расчесанные и уложенные на две стороны».

Два года назад в «Аптекарском огороде» появился крупнейший в России сад мхов под открытым небом с сорока видами этих растений — в том числе и упомянутых Робин Уолл Киммерер. Сад, имитирующий ландшафт лесного ручья, зимует под снегом, а весной оттаивает. Летом же — то есть сейчас — можно беспрепятственно сравнить мхи между собой и вслед за писательницей поразиться их сходству с людьми.

СТАРИННЫЙ ПРУД НА ГЛИНЯНОМ ЗАМКЕ С КОЛЛЕКЦИЕЙ ВОДНЫХ РАСТЕНИЙ

Генри Торо «Уолден, или Жизнь в лесу»

— 5 —

Но всех этих книг не было бы, если бы не другой американец — великий романтик XIX века Генри Дэвид Торо, автор труда «Уолден, или Жизнь в лесу». В середине сороковых годов Торо отправился жить на Уолденский пруд в штате Массачусетс, в лес, принадлежащий очередному видному автору — Ральфу Уолдо Эмерсону. Там он прожил несколько лет, самоизолировавшись «вдали от обезумевшей толпы». Торо своими руками построил хижину, ставшую на эти годы ему домом, сам добывал себе пропитание, рыбачил и, главное, сочинял, — правда, пока не «Уолден», а «Неделю на реках Конкорд и Мерримак». Романтическая идея (американские романтики называли себя трансценденталистами) заключалась в том, что счастье достижимо, только если избавиться от лишнего (под лишним понималась современная цивилизация) и уединиться с природой.

«...пруд оберегает свои берега, и деревья не могут на них закрепиться. Это — губы пруда, на которых не растет борода. Время от времени он их облизывает. Когда вода стоит всего выше, ольха, ива и клен, стараясь удержаться, опускают из своих стволов в воду массу красных волокнистых корней...»

Вроде бы классическая оппозиция «природа-человек» у Торо нечаянно разбивается о фантастическую внимательность автора к жизни пруда. Генри Торо был человеком своего времени, то есть романтиком до глубины души, но еще и гениальным поэтом. Так вышло, что, держа в голове романтическую автобиографию, он создал визионерскую поэму, понятую только в следующем столетии (Роберт Фрост и Джон Апдайк неоднократно признавались ей в любви). Торо — это прежде всего поэт, у которого сквозь вульгарный романтизм просвечивает новая философия, подхваченная Вирджинией Вулф, Робин Уолл Киммерер и Оливией Лэнг.

Старинный пруд на глиняном замке в «Аптекарском огороде» не так поражает величиной и глубиной, как Уолденский, но не менее красив. Выкопанный в начале XVIII века, выстланный привезенной из Гжели серой глиной, он стал домом для алоэ, камышей, ирисов и стрелолистов. С небольшого деревянного моста видны искаженные водной гладью отражения вавилонских ив. Август — последний шанс посидеть у летнего пруда, читая Торо, и не замерзнуть насмерть.