Книги о шуме времени
Как и всегда по пятницам, в совместной рубрике The Blueprint и Bookmate Лиза Биргер говорит о книгах — как старых, так и новых, но всегда безусловно важных. На этой неделе она рассуждает о том, как научиться постигать время с помощью музыки, которая в это время звучала. Научиться благодаря книгам, разумеется.
Максим Семеляк «Значит, ураган. Егор Летов: опыт лирического исследования»
В своей книге «Значит, ураган» журналист Максим Семеляк пишет, что «Гражданская оборона» была «разовой акцией», историей одного человека, который смог найти точку соединения между грязным и возвышенным, пакостным и смертным, «х** на все на это, и в небо по трубе». Вот это «и» никто больше не смог повторить, и значит, история о Летове всегда будет историей индивидуальной — о том, что испытал лично ты, чему лично ты научился.
Но на деле «Значит, ураган» только притворяется книгой об отдельном музыканте, а оказывается историей страны. А если совсем точно — тех людей, с которыми ты хотел бы эту историю прожить. Вполне возможно, что книгу откроют люди, никогда не слушавшие «Гражданскую оборону», не заставшие культа Летова, к попсификации которого, как утверждает сам Максим Семеляк, и он сам приложил руку. Но автор здесь и не призывает читателя стать летовским фанатом. Он объясняет, за что сам любил музыканта — и чувство это к концу книги не просто становится понятным. И вот вы готовы разделить его с автором, даже если панк мертв, а слушать Летова вы все так же не собираетесь (хотя почему и нет?).
В начале рассказа Семеляк поминает Гете, который «как известно, рекомендовал не рассуждать о том, что когда-то произвело на тебя сильное впечатление». В его книге нет рассуждений о природе лирики Летова, или, например, о философском значении его песен. Все, что пережито здесь, пережито лично им — но под непременный аккомпанемент этой музыки. Способна ли жизнь измениться под влиянием набора песен? Какая эта будет перемена? Как между музыкантом и слушателем случаются точки соприкосновения? Ведь с какого-то момента они начинают жить соседней жизнью, сталкиваясь и да, влияя, причем в этом случае взаимно, друг на друга?
Максим Семеляк — ровесник Летова, и хотя в детстве они не встречались, оказалось, что у них есть некая точка пересечения — поселок Красково, где оба они, 19-летние и еще не знакомые друг с другом, отдыхали летом 1983 года.
Уже первые абзацы «Значит, ураган» можно считать тайным посланием ценителям Летова: «Это была чистая река, которая текла, никого не таясь» и затем сравнение водорослей с утопленницами, Офелиями. Это, конечно, развернутая цитата летовской «Офелии», посвященной Янке Дягилевой. Но знающий пусть знает, а Семеляк обращается ко всем. Он с одинаковой легкостью упоминает Гете и Кьеркегора, детские книги и Бориса Виана. Что опять роднит его с героем, который живет в пространстве литературного текста, в реальности, вычитанной из книг. Отсюда и первое разочарование слушателей в Летове — они ждали сибирского богатыря, а получили худого длинноволосого очкарика с тетрадками, исписанными чем-то про холотропное дыхание.
Но книга Семеляка не разочаровывает — возможно, именно потому, что это рассказ о себе. Летов в ней присутствует текстом, постоянно звучит фоном. Его песни с самого начала были «скорее похожи на декреты о непримиримости, основные из которых гласили: „пошли вы все на х**“, „все летит в п***у“ и „все в порядке з***сь“. Сейчас это звучит не так уж удивительно (хотя опять-таки противозаконно), но в 1989 году столь насыщенно разверзшейся программы не мог предложить решительно никто». Но и дальше, оказывается, никакой программы не возникло.
У «Значит, ураган» есть хронология, и это хронология страны: как все стало странно в 1990-е; как рассказчик вместе с писателем и критиком Львом Данилкиным торговал на Тишинском рынке домашним скарбом; как прилавки книжных были завалены эзотерикой, а сам Летов объединялся с писателем Лимоновым в обреченной попытке возрождения коммунизма. И наконец, нулевые, в которые Летов стал нужен и мог бы стать «частью попса», если бы частью чего-нибудь остался. И вот теперь он все сильнее нужен — просто как автор новой мифологии, умевший емким словом свести разговор к чистому экзистенциализму, «поданному в стилистике самовольной расклейки объявлений».
И это, оказывается, крайне необходимый способ разговора в любые насильственные времена. Возможно, именно потому Летов так тяжело переживал выход из неформального сообщества, свою внезапную славу, концерты, где уже его самого охраняла от фанатов милиция. Теперь же его ответ снова звучит актуально — и в небо по трубе.
Еще три книги о шуме времени
Документальная история о панк-сцене от расцвета до заката, рассказанная ее участниками, — знаменитая книга, про которую Егор Летов говорил, что она должна быть на столе у каждого из «наших». Этот бурный, невероятно увлекающий и закономерно утонувший мир — небесный прообраз и российской панк-сцены, и любой книги о панке. Прежде всего потому, что оторваться от нее действительно невозможно: столько здесь действия, безумия, протеста и свободы.
Феликс Сандалов «Формейшн»
Юрий Сапрыкин «Наблюдательные пункты»
Рассказ об андеграундном подполье и его расцвете в 1990-е, о том, откуда возникли и куда канули группы вроде «Соломенных енотов», главных героев этого текста, и, наконец, о том, почему это должно нас волновать. Вообще получается, что 1990-е пока можно осмыслить только как культурный феномен. Не делать из той эпохи общих выводов про путь России и все такое, а увидеть неожиданную красоту в том, как поезд сбился с пути и ненадолго отправился куда хотел. «Формейшн» — это прежде всего история про людей, которые были другими, вычитывали себя сами из тонн советской фантастики, воспитывали себя во дворах, бунтовали. И в итоге построили «такой двор короля Артура: абсолютно медиевистский, с бесчисленными финтифлюшками, мир».
С архивом журнала «Афиша» случились всякие печальные вещи, и скоро уже подрастет поколение, которому придется объяснять, почему один журнал для нас так много значил. Но колонки главного редактора, музыкального журналиста Юрия Сапрыкина сохранились в виде книги, и уже сейчас эти письма из прошлого, из периода с 2007 по 2012 год, читаются как краткие свидетельства счастливой жизни, где-то до покорения Крыма. И видно, как постепенно становилось, что называется сейчас в соцсетях, «невозможно говорить ни о чем другом». Вот ты еще обсуждаешь Олимпиаду и Стаса Михайлова, а вот уже Хамовнический суд, протестные движения и политический кризис. Дальше — тишина.
