«Доктор Гарин» и еще три путешествия в сердце тьмы

Читать Владимира Сорокина в России так же естественно, как Чехова или Льва Толстого. В еженедельной совместной рубрике The Blueprint и Bookmate Лиза Биргер объясняет, чем новый роман живого классика разительно отличается от предыдущих, и называет еще три книги, необходимые, чтобы понять русскую жизнь и русскую смерть.

Владимир Сорокин 

«Доктор Гарин»

Владимир Сорокин — несомненно, главное имя в русской литературе сегодня. Роль заслуженная — его языковые эксперименты сотрясают мертвое тело русского текста еще с 80-х годов. Но еще важнее умение Сорокина постоянно обновляться, перепридумывать себя как писателя, находить новые темы и жанры, в которых он выстраивает свои странные миры. Десять лет назад, в 2010-м, он отступил от этих экспериментов, чтобы написать повесть «Метель», камерную историю доктора, который везет вакцину в село, охваченное странной зомби-эпидемией, и замерзает в лесу. В 2020-м, в берлинском карантине, писатель задумался — а что если его герой на самом деле не погиб в снегах. И Гарин выжил, отделавшись от вьюги только отмороженными ногами. Теперь он герой своего романа, перенесенный из футуристического XIX века в какой-то постапокалиптический 17-й год: все грохочет и взрывается, а задача Гарина — выжить, а затем вернуть и выстроить, несмотря на конец миров, свой уютный мир с сигарой, сладким послеобеденным сном в мягких подушках и любимой, конечно же.

В общем, главная новость «Доктора Гарина» — в том, что Владимир Сорокин написал приключенческий роман, и от этого романа не оторваться. Начинается все, впрочем, весьма актуально — доктор Гарин сидит главврачом в санатории Алтайского края для говорящих жоп, которых здесь ласково называют «бути». Жопы легко узнаваемы — истеричный Борис, самовлюбленный Джастин, шумный Дональд, строгая, вечно переживающая Ангела (единственная, к которой автор не может не испытывать симпатию) и Владимир, который умеет произносить только три слова: «это не я». Как выяснится позже, это political beings, мировые лидеры, клонированные, чтобы управлять государством, высиживая решения. Со временем от них отказались, и теперь в мире будущего все плохо и стреляют. Гарину недолго придется наслаждаться сладким послеообеденным сном в теплых перинах — его мир скоро сотрясется, и сотрясется снова, и придется бежать еще дальше на восток, и это будет бегство с препятствиями.

Препятствия — какой-то бесконечный веселый карнавал. В русских лесах обнаруживается и лагерь анархистов, поклоняющихся черным статуям Бакунина и Кропоткина, и русские графья с обязательной придурью, блаженной приживалкой и астрологом, и помещица с образцовыми деревнями, и черныши, искусственно выведенные люди, сбежавшие в болота и оттуда поклоняющиеся своему дикому богу, явившемуся сюда откуда-то из «Майнкрафта». В общем, как будто 1917-й, пропущенный через искусственный интеллект и напитавшийся от него образами нашего настоящего и будущего. Но помимо приключенческого раздолья и раздолья образов здесь есть вечное сорокинское третье — раздолье текста. Тут постоянно всплывают какие-то отрывки текстов, прошлых и будущих, литературные комментарии. А сам Гарин сопровождает свои злоключения чередой бесконечных, не шибко мудрых на первый взгляд прибауток: «Бежать — не тестикулами потрясать...», «Кровообращение — жизни вращение», «Голод не снег», «Праздник на воде — хрен беде», «Смерть не Коломбина».

Одна из этих поговорок, любимая гаринская «Не стирайте надежду. Надежда — не одежда», — объяснится еще в начале текста, в письме гаринского друга: «настоящая надежда пообноситься не может, ее невозможно снять, выстирать и надеть снова. Ибо, как только ты ее снял — перестал надеяться! И это уже не надежда, а одежда. Подлинную надежду надобно и грязненькой любить!» Это «грязненькой любить» кажется движущей силой сорокинского романа. При всей своей яркой карнавальности он не столько сатира, сколько стратегия надежды. В одном из интервью Владимир Сорокин говорит про Чехова, естественно вдохновившего его собственного литературного доктора, что его тексты были как таблетка, а сейчас наступило такое время, что литературное лечение не действует. Так вот, «Доктор Гарин» — это попытка придумать такое литературное лечение, что действовало бы. Протряхнуть читателя через барабан истории, где прошлое, настоящее и будущее неразрывны, и напомнить, что война войною, а обед, сигара и любовь по расписанию, и именно они, кажется, становятся здесь стратегией выживания.

Что перечитать перед «Доктором Гариным»

Владимир Сорокин «Метель»

Самый ясный сорокинский текст — о том, как мы замерзаем насмерть в объятиях ледяной русской литературы.

Лев Толстой «Хозяин и работник»

Небольшой рассказ о замерзающих в дороге барине и ямщике, вдохновивший Сорокина на «Метель», — помогает настроить слух на безжалостное звучание русской классики.

Антон Чехов «Остров Сахалин»

Путешествие доктора на самый край империи. Экспедиция на Сахалин подорвала и без того не слишком крепкое здоровье Антона Чехова, но именно там великий русский писатель увидел русскую жизнь в самом страшном ее обличье.