Книги о правах, протестах и тюрьмах
До 28 марта в Москве будет проходить ярмарка интеллектуальной литературы non/fictio№ 22. Самой громкой книгой ярмарки стала книга, которую с ярмарки убрали – роман пресс-секретаря Алексея Навального — Киры Ярмыш* «Невероятные происшествия в женской камере № 3» . В еженедельной рубрике «Зачем читать» литературный критик Лиза Биргер рекомендует немедленно прочитать “Происшествия“, а затем и еще три книги политактивистов.
Кира Ярмыш* «Невероятные происшествия в женской камере № 3»
Презентацию книги Киры Ярмыш* на non/fictio№ 22 сначала перенесли из амфитеатра Гостиного Двора в маленький «авторский зал», а после отменили вовсе, переложив всю вину на холдинг АСТ, который якобы в последний момент убрал мероприятие из своей программы (кратко суммируя заявления Вари Горностаевой, главы издательства Corpus, в котором вышла книга, — это неправда). Не то чтобы книге Ярмыш* нужна была отдельная реклама: остатки очередного тиража со стенда издательства смели за три минуты.
Первое, что надо знать о книге Киры Ярмыш*, даже ее не читая, — это совершенно точно не политическая проза. Имя Алексея Навального не упоминается в ней ни разу. Да, действие романа на самом деле происходит в спецприемнике, куда главная героиня, Аня, попадает, подвернувшись под руку омоновцу на антикоррупционном митинге. Но ни про коррупцию, ни про митинги вам здесь не расскажут — разве что в форме стандартных диалогов «неужели вам за это не платят?». Политические взгляды героини, которые, собственно, привели ее в женскую камеру спецприемника, останутся за пределами сюжета — как и собственные убеждения писательницы, ради которых большинство этот роман и откроет.
В женской камере № 3 тоже не до митингов — здесь сидят женщины за самые разнообразные поступки: одна за вождение без прав, другая за просроченные права, третья «мусора обматерила» и так далее. От модели с огромной грудью до заикающейся уголовницы, эти девушки казались бы бродячими стереотипами, если бы не богатый опыт в спецприемниках самой Киры Ярмыш*, подглядевшей героинь в своих многочисленных административных заключениях. Но она крайне удачно не сводит их к стереотипам (иначе это была бы очень скучная книжка), а с самого начала намекает на возможность какого-то другого взгляда. С первых секунд, когда Аня впервые заходит в камеру, на нее смотрят ее обитательницы, и кажется, будто это не люди, а идолы, вырубленные из камня. Стоит этим идолам заговорить, как морок сходит, но возвращается снова, то тревожным сном, то странной тенью на стене. И так весь роман: не то чтобы с Аней в камере что-то такое происходило — но ей все время что-то мерещится — скорее из области мифологии, чем политики. Сокамерницы играют в крокодила, рассказывают о жизни на зоне, стреляют сигареты и кипяточек, а также делятся историями. Героиня иногда и рада бы их не слушать и уткнуться в книгу — но литература ее ни от чего не защищает (только разок Аня «заметила, что читает Достоевского»). Тогда она уходит в собственные флешбэки: о студенчестве в МГИМО, окончившемся скандалом с обнаженными фотографиями в журнале «Афиша», о стажировке в МИДе и неловком сексе с хищным дипломатом.
Книга Ярмыш* не расскажет о политическом состоянии дел в России больше некоторых общих картин: молоденьких ментов, ругающих и демонстрантов, которых им надо разгонять, и государство, которое им за это не платит («Аня попыталась робко заметить, что между воровством и митингами налицо прямая связь, но ее конвоир в собеседнике не нуждался»), машины исполнительной власти, скорее отрешенной от человека, чем действительно злобно уничтожающей его. Но это точно феминистический роман — то есть в нем довольно много сказано о существовании женщины в России и ее роли. Сама Аня задумывается об этом поначалу в рамках общей протестной деятельности «теперь, четко относя себя к социальной группе „женщины“, она воинственно отстаивала свои права — раньше, пока она никуда себя не относила, она и не чувствовала себя ущемленной». Но понемногу, слушая истории, наблюдая, разматывая какой-то клубок событий и связей в своей голове, она приходит к открытию именно женского мира и сверхмира.
Лучшее в этом романе — как раз то, за что его ругают: как непринужденно Кира Ярмыш* связывает мифологию и реальность, с какой легкостью переводит политический текст в метафору, как ее ярость молодой русской женщины превращается в образы и мифы. Потому что в нем очень много сдерживаемого, неочевидного гнева, глубокого протеста против состояния всех вещей, который в итоге принимает почти сказочную форму. В книге совершенно неразделимы разговоры о допустимости употребления слова «телочка» (маленькая победа — кажется, пока писался роман Ярмыш*, это слово и правда стало абсолютно недопустимо) и «дремучий ужас, где женщины боролись за право оставаться целыми, невредимыми и живыми». В камере оказывается, что все это связано, что вся Россия наша тюрьма, а нам остается только осознать свои оковы и силу своей злости, и тогда стены, возможно, и правда рухнут, рухнут, рухнут — но это не наверняка.
Еще три книги о протестах, правах и тюрьмах
Наталья Горбаневская «Полдень. Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади»
Поэт Наталья Горбаневская — одна из восьми людей, которые в полдень 25 августа 1968 года вышли на Красную площадь в протест против вторжения советских войск в Чехословакию. Ее книга «Полдень», в советские годы распространявшаяся в самиздате, была официально издана в России только в XXI веке. Это история поступка, который нельзя было не совершить, сегодня читается как важный урок сопротивления. И, кстати, один из поводов оказаться на ярмарке non/fictio№ 22 — чтобы купить там книгу для детей об этих событиях «25 августа», которая недавно вышла в издательстве «Самокат» и популярно объясняет, что такое мирная демонстрация, как наши поступки способны повлиять на судьбы народов, что такое свобода и зачем за нее бороться, почему эта борьба была важна вчера и остается не менее важной сегодня.
Ирина Ратушинская «Серый — цвет надежды»
Писательница Ирина Ратушинская рассказывает, как в 80-е годы оказалась в лагере за несколько стихотворений: семь лет колонии строгого режима за буквально несколько строк: «Ненавистная моя родина!/ Нет постыдней твоих ночей./ Как тебе везло/ На юродивых,/ На холопов/ и палачей!» Это самый большой срок лишения свободы за политическую деятельность, на который была осуждена женщина после смерти Сталина, и единственная книга, описывающая быт женского лагеря 80-х. Кто, как и за что сидел, во что верил и как у зечек отобрали швейные машинки, потому что Валентина Терешкова пожелала, чтобы никто не был одет лучше нее, — оздоровительное чтение.
Олег Навальный «3 1/2. С арестантским уважением и братским теплом»
Братья Навальные остаются примером мужества перед лицом тюремной системы — а еще редкого остроумия, потому что Олег Навальный, отсидевший 3 1/2 года за то, что был братом своего брата, предисловие к своей книге начинает с доброй россыпи шуток. И хотя он не советует читать ее как руководство по тюрьмам — и все истории заключения индивидуальны, иначе чем объяснить, что у Навального-младшего изъяли диск Бьорк, а диск группы «Ноль» не изъяли, где, вопрошает он, «хваленая прозорливость гэбни» — так вот, хотя сам он свою книгу руководством не считает, это, конечно, редкое пособие по выживанию в абсурдной системе и умению взаимодействовать с этим абсурдом.
*Признана иноагентом
