Егана Джаббарова «Şaxta Baba смотрит “Нетфликс”»

иллюстрации: артем филатов

Егана Джаббарова — поэтка, исследовательница, преподавательница литературы и одна из самых заметных современных писательниц, последовательно говорящая о деколонизации как в своих сборниках поэзии, так и в дебютной книге прозы, вышедшей в конце уходящего года. «Руки женщин моей семьи были не для письма» — это книга о теле, где Егана, азербайджанка, выросшая в России, последовательно изучает, как ее собственные руки и ноги, голова и плечи, волосы и брови связаны с поколениями восточных женщин ее семьи, с обычаями и запретами ее культуры и с ее собственной попыткой освободиться. Сказка «Şaxta Baba смотрит „Нетфликс“» для проекта The Blueprint — это еще один шаг к деколонизации Нового года. Şaxta Baba — это азербайджанский Дед Мороз, и он любит ходить в голубом, ну а Qarqız — Снегурочка

Şaxta Baba спускается с белых и острых гор, опираясь на локоть Qarqız: они идут не спеша и несут за спинами новогодние подарки. Город весь целиком кажется тандыром: пахнет дымом приготовленной пищи. На самой высокой ледяной горе хранятся подарки для детей в других странах, дедушка методично вычеркивает азербайджанские фамилии мальчиков и девочек, живущих на чужбине. Когда-нибудь они вернутся на родину, верит Baba, и тогда он принесет им подарки, сиротливо ожидающие их. В свободное время они с Qarqız смотрят свой азербайджанский «Нетфликс»: мини-сериалы про детей, растущих на чужбине, с субтитрами. Сегодня они выбрали выпуск про меня.

Это, кажется, 2001 или 2002 год. Мы с родителями живем в медицинской общаге и ждем новогоднюю ночь. Мне девять лет. Папа, как всегда, заранее купил фейерверки-хлопушки, мама готовит салат оливье, жареную курицу с картошкой, раскладывает маринованные грибы и чеснок на длинную вытянутую тарелку. Обычно отец всегда ложится поспать на два-три часа перед речью президента и боем курантов. Он просыпается аккурат за пять минут до полуночи, спешно протирает глаза, включает телевизор, открывает шампанское и разливает по тонким бокалам. Все встают перед синим экраном и смотрят на белый вытянутый овал официального лица — не помню ничего из того, что оно говорило, помню только, что, когда его рот закрывался, звучали куранты, смесь колокола и треснутого стекла, на экране появлялся большой циферблат и звучал гимн. Папа натягивал несуразную пушистую шапку, накидывал дубленку и выбегал во двор. Он вставал прямо напротив наших окон и устанавливал фейерверк, пока мы с мамой и сестрой наблюдали из дома. Всякий раз мне было страшно: вдруг он не успеет отбежать и с ним что-нибудь случится, сердце падало куда-то внутрь тела, как на аттракционе. Когда папа успевал отбежать и ловко встать рядом — я восхищалась, какой он смелый и ловкий, только ему подвластны эти странные хлопушки, исторгающие из себя все цвета радуги.

Все замирало, чтобы вспыхнуть, как цветные светящиеся браслеты, которые мать покупала нам с сестрой в цирке: чтобы в самый темный момент поднять тонкие руки наверх и оказаться источником света для акробатов и воздушных гимнасток, не ведающих гравитации. Ромка, наш кот, боялся и прятался под кровать, он прижимал тонкие усы-антенны к мордашке и ждал, когда это закончится, мы с сестрой поочередно ему говорили:

— Ромка, дурак, не бойся, это просто фейерверк.

Но Ромка не верил нам, он ждал тишины и только в два-три часа утра выползал из укрытия. Однажды в очередную новогоднюю ночь он убежал, мы искали его повсюду и долго плакали, но он не вернулся. Остались только фотографии с желтыми цифрами по краям, где мы с сестрой прижимаем его к себе и улыбаемся маме. Ромка, дурак, тебя же кормили бесплатно, а ты...

Мы стояли у окна, и пока отец грел руки, а яркие цветные разводы растекались по куску городского неба: я загадывала желание. Я закрывала глаза и говорила: «Боженька, пусть мама, папа, сестра и Ромка никогда не умрут, пусть у меня будет тот классный блокнот из „Магмики“, а мама приготовит индейку». Мне казалось, что весь мир: кусок городского неба, екатеринбургский двор, стены общаги дышат, что все они и даже мы с сестрой и мамой — рецепторы Бога. Передаем послания и молитвы из рук в руки, от одного медиатора к другому, пока, наконец, адресат не получит послание.

В хорошие годы, когда у отца шла торговля, он приносил домой индейку, как в американских фильмах. Мама долго мыла ее большое тело, набивала начинкой, смазывала соусом и отправляла в духовку на много часов. Я паслась, как овечка, у светящейся дверки духовки в ожидании, когда мама, наконец, скажет можно. Достанет это странное блюдо из американских фильмов и разрежет. В нашем доме никто не любил эту большую птицу, кроме меня, поэтому отец покупает ее только мне. Обычно я съедаю целую индейку за десять праздничных дней. Мы садимся за прямоугольный занимающий полкомнаты стол и долго едим. Это единственный день в году, когда отец отдыхает, а посуду можно не мыть. Подарков никто не дарит — у нас не принято, да и денег часто нет. Помню только маленький сборник стихов Лермонтова, который мне подарила мама, когда узнала, что он мой любимый поэт.

Şaxta Baba с Qarqız зевают, надо же, какая скучная серия: они только едят и ничего больше не делают, еще и русскую еду. Неужели они забыли про плов, бозбаш, долму, пахлаву. Qarqız подносит шекер-буру деду и наливает чай в армуд-стаканы. Она не понимает, зачем Şaxta Baba хранит подарки для всех этих чуждых детей: они вряд ли вернуться в страну, они больше не ведают языка, их рты позабыли еду, их ноги никогда не ходили по горным тропам, зачем он смотрит сериалы про их жизнь, ведь там ничего интересного не происходит, но Şaxta Baba каждый вечер садился за очередную серию.

Не помню, какой это был год: мы с сестрой отпросились и решили, как взрослые, праздновать не дома, а у друзей, как все одноклассники. Мы танцевали: было шумно, много незнакомых людей, шампанского и новой еды. Остается пять минут до курантов: все судорожно вырывают листочки из маленького блокнота и старательно выписывают все свои желания и мечты. Мы поджигаем их и кидаем в бокал, потому что только пепел блокнотного исписанного листа, выпитый под бой часов, способен совершить волшебство. Все сбудется: невозможное, важное, безумное, потаенное. Выходим на улицу, закончились фейерверки, четыре утра — мы идем домой в тишине, одни, как взрослые. Не помню, что написала, только, как зашла в квартиру, стараясь не шуметь, почему-то подумала про Ромку. А что, если он уходил умирать? Ведь, говорят, что коты и кошки умирают в одиночестве, — получается, он уберег нас от собственной смерти, и это был самый важный подарок, который кот может сделать человеку.

Şaxta Baba следил за любимыми персонажами, переживал их беды и трудности, как свои собственные, оплакивал их потери и неудачи, радовался успехам. Его седые волосы светлели с каждым днем, подобно волосам отцов и матерей из сериала. Возраст не щадил никого из них и распространялся по обе стороны экрана: дети вырастали, родители старели. Новогодние столы были то богаче, то беднее в зависимости от года. Стульев становилось все меньше: дети покидали родительские дома, новогодние празднества превращались в обычные ужины. Şaxta Baba знал, что не бывает праздников без семей, не бывает радости без любви, ребенка без родителя и дома без кота или собаки, поэтому каждую серию он ждал, когда в нашем доме появится кот. Отец был любимым персонажем деда, ведь он вечно таскал котов и собак в квартиру под бурчание жены: Baba хохотал и добавлял к списку подарков товары для животных.

Как-то, особенно устав после рабочего дня, он включил новую серию и с удивлением обнаружил, что дети покинули дом. Теперь отец и мать сидели одни, они редко ели вместе, в основном они будто бы ждали чего-то. Отец засыпал за пару часов до боя курантов и спал всю ночь, а мать ковыряла приготовленную в духовке рыбу. Дети уже не выписывали свои мечты на блокнотный лист, они больше не были детьми. Впервые Şaxta Baba осознал, что все подарки, что он собирал им долгие годы, теперь им не нужны. Скоро у них будут свои дети и другие желания. Он с грустью обошел склад и хотел уже раздать все предметы, как вдруг увидел между полок большие кошачьи глаза и вытянутые усы. Ромка просил у него еды.

Аудиоверсию «Сказок Нового Года 2024», которая записана Полиной Цыгановой и Макаром Хлебниковым при поддержке книжного сервиса Строки, слушайте здесь