Юлия Яковлева «Любовник»

иллюстрации: яков хорев

Юлия Яковлева — писательница, искусствоведка, театральная продюсерка и человек, который, кажется, умеет все: и рассказывать про балет так, чтобы было понятно и детям, и взрослым, и придумывать исторические детективы, в которых писатели разгадывают загадки, а мировые битвы переносятся на поля литературы («Даль»), и получать мировые премии за детские триллеры о сталинских временах («Ленинградские сказки»). В 2023 году вышли новые романы ее детективного цикла об обаятельном ротмистре Матвее Мурине, «Таинственная невеста» и «Случай в Москве», действие которых происходит во время Отечественной войны 1812 года. А также книга «Поэты и джентльмены», роман, вдохновленный японским фантазийным жанром ранобэ, где на полях Крымской войны вступают в бой русские и английские писатели — своими текстами, конечно же. В проекте The Blueprint Юлия участвует со сказкой, в которой, как и в ее прозе, гораздо больше неожиданного, чем кажется на первый взгляд!

Вика дома. Я чувствую это, едва вынимаю ключ и открываю дверь в квартиру. Когда в квартире никого нет, в ней совсем другая тишина, другие запахи и звуки.

— Я дома! — кричу.

Обычно Вика отвечает: «на кухне». Или: «в ванной». Или выходит в коридор. Мы женаты пресловутые семь лет, но мы всегда целуем друг друга, будто воссоединяемся не после дня на работе, а после кругосветной поездки или нескольких лет в плену. Полагаю, мы счастливы.

Но в этот раз никто не кричит в ответ «на кухне» или «в ванной». Я едва успеваю прислонить к стене стянутую сеткой новогоднюю елку, которую купил, когда из гостиной высовывается голова. Я столбенею, все мое тело застывает, столкнувшись с дилеммой, заложенной эволюционно: бей или беги... звони в полицию. Мой нос осязает хвойный запах от елки, прислоненной к стене, елке на все плевать, даже сейчас она делает свое новогоднее дело. Мои глаза прикидывают противника. Мужику на вид как мне. Может, чуть старше. Или чуть моложе. Он смотрит на меня секунду-другую, точно оценивает. Наверное, в его системе сейчас тоже воют сирены: бей или беги? Но разница в том, что квартира эта — не его, а моя. Моя с Викой. Бежать? Уж точно не мне. Значит, драка? Но вдруг он вздыхает и говорит:

— Ну, может, так даже и лучше.

И выходит в коридор. Неловко протягивает руку. Потом опускает:

— Хм. М-да. Глупо как.

Не бежит, не бьет.

— Какого хрена?

— Зато теперь все ясно.

Только сейчас я вижу в приоткрытую дверь, что в гостиной стоят две сумки. Две дорожные сумки. Молнии расстегнуты. Обе набиты, из одной торчит алюминиевый угол айпэда, поверх другой брошен Викин шарф с монограммами «Луи Вюиттон». Она ужасно его хотела. Даже откладывала деньги и в итоге совместила покупку с новогодним подарком в прошлом году. В этом году я готовлю ей сюрприз: кошелек с вожделенными монограммами. Какие идиотские мысли лезут в голову!

А мужик рассматривает меня. В глазах его я не хочу замечать то, что невозможно не заметить: сожаление. Потому что при виде этого шарфа у меня внутри все оцепенело. Все это как-то относится к Вике. К Вике и ко мне. Язык еле шевелится:

— Вы кто?

Какой мерзкий у меня голос. Он должен бы быть решительным, источать презрение. А он писклявый.

Мужик смотрит на меня, в глазах его — жалость.

— Я ее любовник, — говорит он просто. Земля круглая. Волга впадает в Каспийское море.

— Любовник? — переспрашиваю я. Усмехаюсь ядовито. То есть жалко. Мысли мои уже скачут: и давно это? Когда это началось? Она как-то изменилась в последнее время? Вела себя не так, как обычно? Когда это началось?

Мужик пожимает плечами.

— Может, так и лучше, — повторяет он. — Зато ясно.

Руки у меня дрожат. Как в дурном кино, мне хочется закурить, ломая спички, напрасно щелкая зажигалкой, роняя сигарету. Но даже ничего этого у меня нет, я не курю. Сглатываю. Слюна твердая и вязкая, горло узкое.

— Нормально так.

Я прохожу в гостиную. Смотрю на сумки. Глаза смотрят. Я не соображаю, что вижу. То есть понимаю очень хорошо. Она отправила этого мудака забрать ее вещи. Я просто не готов это признать. Вот так все между нами кончилось? Стоит ли говорить, что ничего этого я не предвидел? Что это за гром среди ясного неба? Она казалась мне довольной... Сука.

Я наклоняюсь, вынимаю айпэд.

— А вот это, — показываю мужику, — останется здесь. Это купил я.

Почти все остальное тоже купил я. Но женский шарф, даже и от «Луи Вюиттон», мне не нужен. Я не собираюсь дарить его другой женщине. При мысли о женщинах вообще меня мутит... Какая же сука. А я ничего и не замечал.

Мужик не спорит. Пожимает плечами. Подходит. Заталкивает шарф, эту пеструю гадину, в сумку, застегивает на обеих молнии. Там наверняка еще что-нибудь мое, но мне уже плевать. Меня распирает идиотский смех. Но мне стыдно вскрыться при этом козле. Нужно сохранять достоинство. Вернее, видимость, потому что какое уж тут достоинство... Сволочь. Сволочи. За моей спиной.

Мужик стоит рядом, я чувствую на своей коже его сочувствие. Он приоткрывает рот, набрав воздуха, хочет что-то сказать.

— Пошел отсюда на х***, — говорю. Цежу. Хоть это мне удалось. Ура.

Мужик закрывает рот, подхватывает сумки, по одной в каждой руке. Стоит так секунду-другую.

— Ну...

Но сказать ему нечего. Он выходит. Я слышу его шаги в коридоре. Потом слышу, как захлопнулась дверь. В ушах у меня звенит тишина. Реально звенит, а раньше мне всегда казалось, что это просто такое выражение. Колени подгибаются, я сажусь на диван, тупо гляжу на то место, где стояли сумки. Вот и все. Ну дела. Здравствуй, жопа, Новый год. Зато теперь все ясно? Мне вот не ясно ничего. Когда она это начала? Где они встретились? Когда она решила, что со мной у нее все кончено? Желание знать поднимается внутри, как лава. То, что у меня нет ответа ни на один из этих вопросов и, похоже, не будет никогда, причиняет боль. Я вынимаю телефон. Пальцы идиотски дрожат. Самому противно. Звоню Вике. Я заору, нет, я холодно осведомлюсь: ну и когда ты собиралась мне сообщить? Или: а мне ты сказать не собиралась?

Но абонент не отвечает. Я понимаю: симка давно выброшена. Этот номер больше мне не ответит. Сука. Трусливая и лживая сука. У нее наверняка был другой телефон. Все это время. Чтобы созваниваться и переписываться с ее этим козлом. А я ничего и не замечал. Как же я ничего не замечал? Сердце колотится так, что стучит в висках. Перед глазами все слегка едет в сторону. Поэтому, когда Вика появляется на пороге, я сперва принимаю ее за глюк. Потом вскрикиваю, точно меня ущипнули за жопу. Я весь — одно колотящееся сердце. Я весь — язык, прилипший к небу.

— А чего дверь-то не заперта? — спрашивает она, расстегивая пальто, одной ступней стаскивая ботинок с другой. — Заходи, мол, бери что хочешь?

Она улыбается. По темени у меня пробегает дрожь. Я не могу издать ни звука. Я только таращусь на нее. Потому что она такая... такая... обычная. Ровно такая, как всегда. А думаю я только одно — точно сам наблюдаю себя со стороны: как бы инфаркт не хватил.

Вика исчезает. Потом входит, неся елку, втиснутую в пластиковую сетку-чулок.

— А, круто, ты купил! Давай сразу поставим?

Я тупо смотрю на айпэд, который швырнул на диван. И тупо думаю: хорошо хоть швырнул не на пол. А ведь мог бы.

— Ты чего какой-то? — спрашивает она. — Что-то на работе? С мамой?

Я смотрю в ее лицо. Такое... такое обычное.

...Потому что, хоть тело все еще охвачено этой спасительной, как обезболивающее, тупостью, до меня постепенно доходит. Тело отпускает, как после укола у зубного. Вместо ватной нечувствительности проступает ясность. Шарф, конечно, жальче всего. Он ей нравился.

Вика сдвигает брови.

— Точно все нормально?

Садится рядом. Я не в силах пошевелиться в ответ. Собираю все силы, чтобы голос звучал нормально. Он не будет звучать нормально, я знаю, но хотя бы достаточно, чтобы я мог сказать ей: ерунда, приболел немного, или устал, или: видимо, подцепил какой-нибудь грипп или ковид. Выдавливаю.

— Давай ставить елку?

А потом думаю: но какой молодец! Какое самообладание. Блин. Крутой мужик. Не то что я. На его месте я бы... И тут я прыскаю. Хохочу, хохочу, пытаюсь перестать, фыркаю, вижу встревоженное Викино лицо, но все равно прыскаю опять. Ща.

— Что?! — уже сердита она.

Я качаю головой.

— Прости. Фигня. Полная фигня. Если расскажу, то дурость получится полная. А так — смешно.

Она скептически качает головой.

— Давай лучше ставить елку, — говорю и поднимаюсь. Ноги все еще ватные. Но во всем теле какая-то легкость. Как после бани. Или как в детстве, когда долго рыдал, а потом не знаешь, с чего.

Шарф только жалко. Но я потом что-нибудь придумаю. И замки придется поменять. Но это я тоже как-то ей потом объясню.

Я иду на кухню, вынимаю ножницы, потом разрезаю пластиковую сетку. И елка сразу растопыривает все свои ветки, все свои колючие пальцы, как будто только этого и ждала.

Аудиоверсию «Сказок Нового Года 2024», которая записана Полиной Цыгановой и Макаром Хлебниковым при поддержке книжного сервиса Строки, слушайте здесь