Человек-(не)видимка
В издательстве Penguin Press вышла книга A Visible Man — долгожданные мемуары Эдварда Эннинфула, знаменитого стилиста, главного редактора британского Vogue и редакционного директора европейских версий журнала. The Blueprint первым прочитал автобиографию одного из лидеров мировой модной индустрии и публикует избранные цитаты.
Карьера Эдварда Эннинфула началась в 16 лет в лондонском метро. Именно там cтудента колледжа Кингсуэй заметил стилист i-D Саймон Фокстон, который тут же предложил Эннинфулу поучаствовать в съемках. «Я был ужасной моделью. Я ненавидел кастинги, всю эту объективацию, — позже вспоминал Эннинфул. — Но мне полюбилось искусство создания картинки». Этим он вскоре и занялся под началом директора моды i-D Бет Саммерс. В 18 лет Эдварда назначили главой отдела моды журнала. Эту позицию Эдвард Эннинфул, снимавший заодно для итальянского и американского Vogue, занимал на протяжении 20 лет, пока не перешел в W. Осенью 2017-го Эннинфул приступил к обязанностям главного редактора британского Vogue. Назначение Эннинфула должно было провозгласить новую эру в истории британского издания — эру инклюзивности и разнообразия (спойлер: в общем и целом так оно и вышло). В 2020 году Эдварда Эннинфула повысили: с тех пор он отвечает за контент не только британского, но и французского, немецкого, испанского и итальянского Vogue. Головокружительной 34-летней карьере Эдварда в индустрии моды посвящена основная часть мемуаров A Visible Man, которые вышли в издательстве Penguin Press 6 сентября 2022-го. В книге Эдвард пишет про проблемы с принятием себя, работу на износ, проблемы с алкоголем, судьбоносные встречи и расизм. Вот самые яркие цитаты.
Про судьбоносную визитку
Саймону [Фокстону — стилисту i-D] нравились темнокожие парни. И в романтическом, и в профессиональном смысле — он любил их фотографировать. Позднее Саймон рассказывал, что остановил меня на улице, потому что я напомнил ему Джимона Хонсу — американского актера и модель бенинского происхождения, который снимался в клипе Джанет Джексон Love Will Never Do Without You. Саймон был мастером уличного кастинга. Он часто вытаскивал людей из толпы и звал их на съемки. <..> Когда эйфория от встречи с Саймоном прошла, я понял, что не смогу стать моделью без разрешения родителей. Учеба в колледже Кингсуэй шла хорошо: я изучал английскую литературу, социологию и политологию и получал высокие оценки, хотя на деле больше всего интересовался одеждой и клубами. Мой отец был не самым сговорчивым человеком, поэтому я сразу пошел к маме и протянул ей визитку Саймона. Она сильно не впечатлилась. «В модной индустрии полно забавных людей», — произнесла она, пристально глядя мне в глаза. До меня дошло, что речь шла про геев. Я не понял, почему она сказала об этом мне. Я ведь не гей. Нет, мэм, уж я-то точно не гей. Сто процентов.
Про сексуальную ориентацию
Он был старше меня, лет тридцати. Со светлыми кудрявыми волосами и голубыми глазами. До встречи с ним мне казались красивыми только темнокожие мужчины. Я не знал, что делать, но взял себя в руки и подумал: «Эдвард, ты живешь той жизнью, о которой всегда мечтал. Тебя здесь никто не знает. Ты свободен». Я направился к нему, и сердце мое ушло в пятки. Я не успел опомниться, как мы начали целоваться. Раньше я старался не задавать себе вопрос о сексуальной ориентации, но теперь он отпал сам собой. Внутри меня взорвался фейерверк. Я уже нашел себя в моде, а теперь понял, кто я есть в этом мире.
Про начало карьеры
Практически все свободное от учебы время я проводил в офисе i-D в Шордиче. Порядки там устанавливала Триша, жена Терри Джонса (соучредителя i-D. — Прим. The Blueprint). Главное правило Триши заключалось в следующем: никаких стерв и выскочек в компании. Она постоянно читала нотации о том, что все должны быть добрыми и вежливыми, приносила пирожные и печенья и спрашивала, не голодны ли мы. Меня, впрочем, вполне устраивала моя диета: сигареты и то, что удавалось перехватить по пути на съемки. Если я не ассистировал Саймону, то писал новости под руководством Бет Саммерс — редактора моды, которая отвечала за весь контент журнала. Бет многие боялись, и не только потому, что она внушала страх своим видом (Бет всегда одевалась в черное и носила армейские ботинки). Она была очень прямолинейна. Она часто повторяла, что у нее нет времени возиться с идиотами и притворщиками. Бет относилась ко мне хорошо, и когда в Париже началась неделя моды, меня отправили освещать показы. Мне оплатили билет и сказали писать только про коллекции самых авангардных дизайнеров, которые интересовали читателей: Джона Гальяно, Хельмута Ланга, Жана Колонны, Мартина Маржелы, Йоджи Ямамото, Жан-Поля Готье, Вивьен Вествуд и Рэи Кавакубо (она была моей любимицей).
Про любовь к журналам
В Лондоне я вечно торчал у стойки с журналами, просматривая новые Vogue и Harper’s & Queen (так раньше назывался Harper’s Bazaar), Blitz, Smash Hits и Number One. До меня вдруг дошло: если я возьму из дома какой-нибудь дурацкий журнал, то смогу оставить его на полке и незаметно прихватить с собой что-нибудь новенькое. Схема оказалась рабочей, и я стал проделывать это постоянно. Казалось, страницы журналов излучают свет. Было ощущение, что до них, да и до их героев тоже, рукой подать. Ведь я уже в Лондоне — я проделал такой огромный путь. Я постоянно думал: почему я не смогу оказаться на страницах этих изданий или прикоснуться к их созданию? В этом есть доля иронии: от кражи глянцевых журналов с полок я перешел к работе в них. Единственное оставалось неизменным: что тогда, что сейчас они казались мне безусловной ценностью.
Про любимые клубы
Саймон [Фокстон, стилист] был первым открытым геем, с которым я познакомился. Благодаря ему я стал часто шататься по гей-барам. Нам нравилось ходить в Wag — это был не столько гей-клуб, сколько место, в которое все хотели попасть. Он находился на Уордор-стрит в Сохо. Там постоянно ошивались Мадонна и Джон Гальяно, к тому моменту уже показавший первую коллекцию и ставший звездой. Клуб Heaven считался главным местом встречи всех геев. Там были суровые фейсконтрольщики. Собираясь в Heaven, я всегда надевал белую майку и джинсы в облипку.
Про Стивена Мейзела
У Стивена были такие высокие стандарты, что даже когда он находился в хорошем расположении духа и постоянно шутил, мне казалось, что я все время *** [лажаю]. Однажды мы фотографировали купальники, Стивен взглянул на то, что я выбрал для съемки, и рассмеялся: «Это самая безвкусная вещь, которую я когда-либо видел». Если ему что-то не нравилось, я все переделывал. Те три месяца, что мы особенно плотно работали вместе, у меня не было никакой личной жизни. Зато Стивен держал меня в тонусе. Я даже не пил спиртное, потому что понимал: через пару дней предстоит следующая съемка с Мейзелом, и мне нужно быть на высоте.
Про отношения с алкоголем
Чтобы оставаться трезвым на протяжении шести месяцев и отказаться от всего (кроме сигарет), мне пришлось от всех спрятаться и сконцентрироваться на работе. Я просто не брал трубку. Я не отвечал Кейт [Мосс], Ли [Маккуину], Гвидо [Палау, стилисту по волосам]. Я всех избегал — это был единственный способ не выпивать.
Про знакомство с Наоми Кэмпбелл
Мы познакомились в 1993 году. Обложку i-D должна была снимать Дженни Хоуорт — бывшая модель и подруга Наоми. Съемку назначили сразу после показа Chanel (тот модный сезон для Наоми выдался запоминающимся — помните ее знаменитое падение на шоу Vivienne Westwood?). Она вышла к нам с мокрыми волосами и в облегающем платье Anna Sui. Из-за прически она походила на Уитни Хьюстон. Наоми заговорила со мной так, будто нас связывала долгая дружба. «Ты должен поехать со мной в Дублин после съемок!» — сказала она спустя пять минут после нашего знакомства. Я вспомнил, что у меня осталось совсем немного денег (да и те я занял у друга) и ответил: «Может, в следующий раз?»
Одежда на той съемке была очень простой — нам хотелось свежести и сдержанности. У Дженни [фотографа] было винтажное платье с косым вырезом. Я взял ножницы и отрезал низ. Дженни пришла в ярость, но в итоге платье попало на обложку. В Наоми меня поразило еще и то, что во время съемки она не просила показывать ей, что у нас получается. Она работала в полную силу, полностью нам доверившись.
Про обиду на американский Vogue
Мир начинал обо мне узнавать. Все больше дизайнеров обращалось ко мне за консультацией: я помогал стилизовать кампании и показы Giorgio Armani, Fendi, Valentino, Lanvin, Sonia Rykiel, любимых Comme des Garçons. Позицию в i-D я совмещал с работой над обложками разных изданий Vogue, и было бы логично, если бы мне позвонили из его американской редакции. Но по какой-то причине никто из команды журнала со мной не связывался. Шли месяцы, и из-за отсутствия внимания Vogue US я снова начал чувствовать себя неуверенно. «Стивен, твоя подруга Грейс Коддингтон меня ненавидит», — как-то сказал я Мейзелу о легендарной рыжеволосой стилистке родом из Великобритании, которой Анна Винтур доверяла больше всех. Стивен ответил: «Странно, что ты так считаешь, потому что она не раз говорила мне, как сильно ей нравятся твои работы». Я воскликнул: «Пффф, ты серьезно?» Одобрение Грейс было выше всяких похвал. Но все-таки: почему мне не звонили из американского Vogue?
И вот в 2005 году я ел мороженое в Мидтауне и жаловался подруге на модную индустрию, как вдруг зазвонил телефон. Это была она. «Эдвард, я бы хотела познакомить тебя с Анной», — сказала Грейс. Камилла Никерсон, работавшая в отделе моды вместе с Грейс, уходила в журнал W, и в элите Vogue освобождалось редкое место. На секунду мне показалось, что это пранк. Я пришел в экстаз. Позвонил Стивену, Пэт, Наоми (она тут же заплакала). Потом заставил себя спуститься с небес на землю. Мне нужно было явиться на собеседование на следующий день.
Про первую встречу с Анной Винтур
В день Х я перемерил четыре разных черных костюма, пока не нашел идеальный. Казалось, работы в Vogue мне не видать, поэтому по пути в офис на Таймс-сквере я сказал себе: «Просто попытайся получить удовольствие». Я вышел из лифта, проскользнул мимо бесчисленных рейлов с одеждой и культовых фотографий Аведона и Пенна и осознал, что пребываю в хорошем настроении. Грейс [Коддингтон] проводила меня в залитый солнцем кабинет Анны Винтур и представила нас друг другу. Анна — с безупречной стрижкой и строгим взглядом — скрестила руки на груди. Я протянул ей свое портфолио. Пока она его листала, мы разговорились про Лондон. Анна задавала вопросы в духе: «Ну и как сейчас выглядит Портобелло?». Разговор длился несколько минут, а потом она подняла взгляд и спросила: «Есть ли фотографы, с которыми вы еще не работали?» Я вспомнил кадры, которые видел по пути в кабинет, и ответил: «Есть, но они мертвы». Она рассмеялась, видимо, подумав про себя: «Какой-то псих». Но скромничать я не собирался. Собеседование прошло успешно.
Про случай в отеле Ritz
Постоянные путешествия и многочасовые съемки вызвали серповидно-клеточный криз. Однажды во время парижских показов у меня случился приступ в отеле Ritz, и я попросил сотрудников вызвать мне врача. Тот пришел в мой номер, взглянул на меня и отказался давать морфий. Врач решил, что я наркоман — действительно, что еще могло случиться с редактором Vogue в пятизвездочном отеле во время недели моды? Старая расистская история, которая может случиться с любым (даже очень успешным) темнокожим: белые почему-то считают, что мы можем выдержать большую боль, и списывают наши болезни и мучения на театральность или наркотики.
Про ссоры (и примирения) с Александром Маккуином
Мы с Ли Маккуином вращались в одних профессиональных кругах, когда я работал в i-D. В 1990-х я написал для журнала рецензию на одну из коллекций Маккуина и обвинил его в расизме. Он очень расстроился, пришел в редакцию и прождал меня несколько часов, чтобы объясниться. Тогда я не захотел его видеть, но через какое-то время мы столкнулись на вечеринке и разговорились. Вскоре мы уже смеялись и выпивали. Когда в моей жизни наступил тяжелый период, я позвонил Ли. Все-таки у нас было много общего: оба выходцы из рабочего класса, оба одержимы культурой и модой. Его дерзость и громкий смех — идеальное лекарство от моей угрюмости. У Ли было опасное воображение, но другом он был отличным.
За год до самоубийства Ли в 2010-м мы сильно поссорились. Мы должны были вместе работать над одним из его показов, но он отменил все в последнюю минуту. Через несколько месяцев я не выдержал и позвонил Ли, чтобы сказать, что соскучился. Мы пошли ужинать вместе с Кейт [Мосс], Алеком [Максвеллом, креативным директором и партнером Эннинфула], Мертом Аласом и Маркусом Пигготтом — фотографами, с которыми я постоянно работал в Vogue. После ужина мы пошли в гости к Мерту и Маркусу, включили Диану Росс — любимую певицу Ли — и танцевали до утра. Несколько недель спустя мне позвонил Мерт и сказал, что Ли нашли мертвым. У меня полились слезы. Я был очень зол и не мог поверить, что потерял такого друга.
Про самый неожиданный
пресс-релиз в жизни
На встрече в лондонском офисе Vogue я представил свое видение редакционной политики журнала Николасу Кольриджу, управляющему директору британского Condé Nast. Я был очень вдохновлен и взволнован. И нервничал так же, как перед собеседованием в американский Vogue, когда решил, что не смогу получить работу в журнале для «белых женщин». Вскоре после этого я оказался в Париже на вечеринке Натальи Водяновой. Вдруг у меня зазвонил телефон. «Бросай все и мигом ко мне», — сказала Диана фон Фюрстенберг. Я приехал к ней в квартал Сен-Жермен, зашел в квартиру и сделал то же самое, что и всегда, когда Диана хочет дать какой-нибудь важный совет: сел у кровати и приготовился внимательно слушать.
«Эдвард, у тебя очень, очень хорошие шансы получить эту должность, — сказала Диана. Она была близкой подругой Джонатана [Ньюхауса, председателя совета директоров Condé Nast. — Прим. The Blueprint] и знала, о чем говорит. — Я хочу, чтобы ты был сильным и чтобы тебя окружали лучшие эксперты модного бизнеса. Недостаточно просто делать хороший продукт».
Как только я вернулся в Нью-Йорк, Джонатан связался со мной лично и пригласил в гости. Когда я пришел, Джонатан, как обычно, сразу же перешел к делу. «Можете взглянуть и внести необходимые правки?» — спросил он и протянул мне листок. Это был пресс-релиз, в котором сообщалось, что я стану новым главным редактором британского Vogue.
про кредо в работе
Когда свежий номер британского Vogue каждый месяц кладут на мой стол, я даже не читаю его — не говоря уже о том, чтобы отрефлексировать и поблагодарить себя за проделанную работу. Зачем оглядываться назад, когда можно смотреть вперед? Я выкладываюсь на все 100%, но как только работа сделана, я сразу переключаюсь на новые задачи. Меня больше волнует, что впереди. Будущее — моя стихия.
