The Chiffon Trenches

18 января в США в возрасте 73 лет умер легендарный модный журналист, бывший креативный директор американского Vogue и икона стиля Андре Леон Телли. Его бывшая коллега по российскому Numéro Алена Исаева рассказала, каким человеком и профессионалом он был, а теперь слово самому Телли — голос которого будет всегда звучать в его мемуарах, вышедших весной 2020-го. Публикуем отрывки из этой книги.

О журналах

Когда я был подростком, Vogue был моим вдохновением. Другие дети вешали на стены карточки с изображениями бейсбольных игроков, а стены моей комнаты украшали страницы самого влиятельного модного журнала. Для меня двенадцатилетнего, росшего на сегрегированном Юге, сама мысль о том, что с моим цветом кожи можно будет играть какую-то роль в этом мире, казалась невозможной. Вспоминать, откуда я пришел и кем в итоге стал, просто удивительно.

О пережитом насилии

В детстве мою невинность разрушил человек, который жил на соседней улице. Его звали Кокс Браун. Он заманил меня в сарай прямо рядом с моим домом, и там на сырой темной земле воспользовался моей юностью и наивностью в том, что касалось сексуальных отношений. Застегивая ширинку, он сказал: «Это наша тайная игра». Я понятия не имел, происходило ли подобное с другими мальчиками моего возраста. Я думал, так должно быть, и это действительно происходило снова и снова. Спрятаться от собственного стыда и молчания я мог только в церкви и бабушкином доме. Но эта травма поглотила меня, приостановила мое эмоциональное развитие. Когда я уехал в колледж, подальше от издевавшихся надо мной, я повзрослел и понял, что через все это проходили и другие люди.

1.

2.

О встрече с Дианой Вриланд

[В университете] я подружился с Джейн Кляйнмэн. Ее отец был главой компании Kayser-Roth, производившей трикотаж. Он порекомендовал меня сотрудникам Института костюма Метрополитен-музея, где набирали волонтеров для грандиозной выставки Дианы Вриланд. Это сработало, и меня взяли. Я работал бесплатно, но меня это нисколько не волновало, ведь я собирался встретиться с Дианой Вриланд — величайшей женщиной в модной индустрии. В первый день стажировки мне вручили обувную коробку с металлическими дисками, плоскогубцы и сказали: «Почини это». Я выложил все на стол, быстро сориентировался, как все исправить, и в конце концов мне удалось собрать из металлических дисков платье.

— Кто это сделал? — спросила мисс Вриланд.

— Новый волонтер.

— За мной, — сказала мисс Вриланд. Мы пришли в ее кабинет, она села за стол, крупными буквами написала на бумажке мое имя с подписью: «Помощник» и сказала: «Ты будешь помогать мне днем и ночью, пока мы не проведем шоу. Пойдем, парень. Приступим к делу!»

3.

Об Энди Уорхоле и работе в Interview

С Энди каждый мог быть самим собой, для него все были равны — и дрэг-квин, и богатые наследницы. На «Фабрике» (знаменитой нью-йоркской студии Энди Уорхола. — Прим. The Blueprint) действовало негласное правило: если вы были интересны, вы попадали в тусовку. И хотя каждую ночь его видели на вечеринках, каждое утро Энди ходил в церковь, чтобы поблагодарить Бога за жизнь, деньги и свою мать. Энди мог вести себя неприлично. Он мог быть очень порочным, но я его так не воспринимал. Время от времени он клал свою бледную руку мне на ширинку (всегда на людях, а не когда мы с ним были вдвоем), и я просто отмахивался он него, как от назойливых летних мух у себя дома на Юге. Энди был очень наивным, и ничего из того, что он делал, меня не обижало. Внутри он был ребенком и смотрел на мир через калейдоскоп. Однажды, когда Энди работал над серией «Окисление» (ака картины, написанные мочой), он попросил меня принять участие. Я тут же сказал: «Нет, спасибо, Энди». Я представил, как об этом услышат бабушка, мать и отец. Мочиться ради искусства? У мамы разбилось бы сердце, если бы она узнала, что я трачу свою жизнь (хотя в Нью-Йорке я и добился успеха) на картины, написанные мочой.

О первом интервью с Карлом Лагерфельдом

Мы разговаривали о XVIII веке: о стиле, культуре, коврах, женщинах, платьях, о том, как развлекались французы, как они сервировали стол. Карл, кажется, был впечатлен моим желанием учиться и дал мне отличное интервью. Нетрудно представить, насколько уверенным и дерзким может быть молодой редактор журнала Interview. Потом мы все пили чай. Это было так изысканно! Затем Карл шепотом попросил меня пойти с ним в спальню. Я нервно улыбнулся. Когда мы пришли в спальню, Карл открыл шкаф и бросил мне красивые шелковые рубашки со словами: «Возьми их. Они тебе пойдут. Бери-бери, мне надоели эти рубашки». Это были рубашки Hilditch & Key. У них были длинные рукава и красивые пуговицы, как у халатов. Я с радостью принял их.

4.

5.

О съемке Мадонны для обложки Vogue

Одним из моих первых важных заданий была обложка Vogue с Мадонной, которую снимали в 1989-м. Я был в Париже, писал о [новых] коллекциях, и мне пришлось срочно вылететь в Лос-Анджелес с одеждой для съемки. Дом Мадонны был просторным, с минималистским интерьером. Когда я представился, Мадонна тепло улыбнулась мне и сказала: «Привет, я Мадонна, хочешь минет?» «Нет, спасибо», — ответил я. Уверен, она просто шутила или пыталась снять напряжение, ведь до этого мы не встречались. Я был польщен и продолжил распаковывать большие черные чемоданы из Парижа.

6.

О роли креативного директора

Что именно делает креативный директор, мне никто никогда не говорил. В мире моды ничего не объясняют. Анна Винтур увидела во мне что-то, чего не видела в других. Я понимал это так: я всегда должен быть рядом с Анной Винтур и поддерживать ее видение.

О Карле Лагерфельде

Я был негласным редактором Карла Лагерфельда. Моя роль в редакции во многом была завязана на мои отношения с Карлом. Он был очень важен для Vogue: как для редакции, так и для рекламного отдела. Я отвечал за то, чтобы и Карл, и Vogue были счастливы, и когда я был связующим звеном между ними, получался идеальный союз. Мне не приходилось организовывать созвон между Анной и Карлом Лагерфельдом. Вместо этого, когда мы смотрели на платья, она спрашивала, что я думаю, зная, что таким образом она узнает мнение Карла.

7.

8.

О том, как Condé Nast утратил влияние

Говорят, что Condé Nast уже не в списке самых могущественных компаний. Обычно Vogue ни о чем не беспокоился, потому что у него были рекламодатели. Сейчас из-за развития цифровых технологий Vogue истекает кровью. Реклама уже не та, что раньше, и знаменитостям больше не нужны журналы, которые рассказали бы о них всему миру. Vogue нужно придумать, как переизобрести себя. Понятия не имею, как он это сделает. Выход должна найти Анна Винтур.

9.

О кризисе глянца и потере привилегий

Когда я работал там [в Vogue], на показы в Париже отправляли 22 человека. Редакторов, сотрудников рекламного отдела и, может, одного-двух фотографов. А сейчас единственные, кто останавливается в отеле Ritz [на время показов], это Анна Винтур и коммерческий директор Сьюзен Плэйджменн. Ключевые таланты вроде Тонн Гудман, Грейс Коддингтон, Филлис Позник сами оплачивают билеты в Европу и посещают показы по сокращенному расписанию. Эти женщины достигли определенного возраста и за время своей карьеры привыкли к привилегиям Condé Nast. Так же, как и я. Раньше Грейс Коддингтон останавливалась в Ritz и ездила на лимузине с личным шофером. Сейчас она должна стоять в очереди в аэропорту, чтобы взять такси. В свои 70 с лишним.

О встрече с Анной Винтур

В 1983-м, спустя два года после моего первого собеседования в Vogue, Грейс [Мирабелла] пригласила меня в свой офис. <…> Она расспросила меня об интервью с Карлом Лагерфельдом и похвалила за него: «Очевидно, вы знаете, как разговаривать с дизайнерами. Попробуем сделать вас редактором модных новостей». Я сказал «Большое спасибо» и сбежал, пока она не передумала.

По пути к лифту я увидел Анну Винтур, которую недавно назначили креативным директором Vogue. Мы не были знакомы лично, но я многое знал о ее репутации. Она вежливо улыбнулась мне, но мы не сказали друг другу ни слова. Когда я добрался до своей квартиры (она была в двух станциях от офиса Vogue), курьер передал мне записку со словами: «Добро пожаловать в Vogue. Буду рада совместной работе с вами. Анна Винтур». Быстро она! Тогда я понял, что в Vogue у меня есть союзник. Могучий союзник.

10.

11.

И их ссоре

Анна Винтур, со всей своей надменностью и холодностью, определила мой потолок и, видимо, решила, что более высокой должности я не достоин. Я, например, не мог стать консультантом Института костюма Метрополитен-музея, в то время как другие талантливые редакторы курировали шоу. Анна не видела меня в роли куратора. Это было обидно. В конце концов, я учился у лучшей — Дианы Вриланд.

У нас с Анной не было крупной ссоры или большого скандала. Я просто вышел из ее нью-йоркского офиса, захлопнув за собой дверь. Не помню, что я тогда сказал ей или что заставило меня так поступить.

Я помню, что решил: с меня довольно.

Когда я добрался до дома, я купил билет в Париж и решил не отвечать на звонки из офиса Vogue. Карл Лагерфельд изо всех сил постарался меня образумить. «Тебе лучше вернуться, когда она будет в добром расположении духа», — сказал он.

12.

О борьбе с лишним весом

Однажды я немного опоздал и заявился [в офис] в комбинезоне, который, возможно, не надевал раньше. Я зашел в комнату, и она [Анна Винтур] бросила на меня оценивающий взгляд, но ничего не сказала. Вскоре после этого она позвонила мне, когда я сидел за своим рабочим столом, и сказала: «Ты должен записаться в тренажерный зал».

Меня не обидели ее слова. В то время мода превозносила худобу. Я набрал вес в Дареме (туда Андре Леон Телли на некоторое время уехал вскоре после смерти бабушки. — Прим. The Blueprint) и привез свои пищевые привычки в Нью-Йорк. Примерки одежды ясно давали понять, насколько я пополнел. Я все еще носил прекрасные костюмы, но было очевидно, что я набрал вес. Если Анна Винтур хочет, чтобы я пошел в зал, я это сделаю. Плюс она предложила оплатить его, так что я должен был серьезно отнестись к тренировкам. Зал, находившийся недалеко от офиса Vogue, был очень дорогим и изысканным местом. У меня был личный тренер, но я не изменил рацион и потому не мог сбросить вес. Один друг предложил попробовать капустную диету. Люди сидят на ней, когда готовятся к операции на сердце. Диета сработала, и я быстро сбросил вес — прямо к Миланской неделе моды.

Об увольнениях в Condé Nast

Когда Полли Меллен, которая проработала в Vogue 30 лет, заставили уйти в отставку, они устроили в ее честь коктейльную вечеринку на цокольном этаже Barneys. Я пришел на нее и весь вечер был в полном замешательстве. В этом не было никакого смысла, это было так недостойно. Они могли бы устроить в ее честь званый ужин, чтобы она сама составила список приглашенных. Подарить золотые часы, Bentley, Rolls-Royce, что-нибудь! Она бы решила сохранить это или продать, но небольшая коктейльная вечеринка в подвале Barneys! Эйджизм в худшем его проявлении. Они хотели избавиться от нее, чтобы освободить место в Vogue для кого-то другого.

13.

14.

О том, почему Анна Винтур не любит одежду (и обожает власть)

Анна не очень разговорчива. Она всегда опиралась на редакторов, экспертов, их мнение о платьях и коллекциях. Возможно, она не чувствовала себя уверенно, выбирая одежду для журнала. Она никогда не появлялась на съемках [для номера] с тех пор, как возглавила Vogue. За ней всегда было последнее слово, и ей на самом деле блестяще удавалось принимать быстрые решения, но она никогда не испытывала особой страсти к одежде. Ее страстью была власть, и Анна блестяще умела ею пользоваться, чтобы строить карьеру.

О том, как они общаются сейчас

Я думаю, что Анна Винтур все еще чувствует духовное родство со мной, иначе она бы не приглашала меня на свои примерки Chanel. Я пишу эту книгу, оставаясь в списке редакции Vogue [на странице журнала, где указана команда Vogue], как Тонни [Гудман] и Грейс Коддингтон. Люди из Vogue всегда остаются верны бренду и его идеалам. Оглядываясь назад, я понимаю, что все те бурные и часто прекрасные <…> годы Анна, сохраняя молчание сфинкса, действительно заботилась обо мне и моем здоровье. Теперь, когда я вспоминаю ее вмешательство в мою жизнь, шикарный частный тренажерный зал с инструктором, я знаю, что она поддерживала меня (пусть даже тогда мне так и не казалось). Нас связывает какая-то невидимая шелковая нить, и в решающие моменты она хочет услышать мое мнение, еле слышно спрашивая: «Андре?». Как будто говоря: «Выскажись, каково твое последнее слово?».

15.

16.