Молодость простит

ТЕКСТ:

МАРИЯ ПАНОВА

При упоминании словосочетания «героиновый шик» многим на ум придут Кейт Мосс в фотосессиях Calvin Klein и кухонный реализм «Деток» Ларри Кларка. Однако лучше вспомнить погибшего в девятнадцать лет Давиде Сорренти — фотографа, который гнался за правдой, а не формой, который любил снимать друзей-скейтбордистов и Миллу Йовович, увлекался оперой и ужинал со сливками нью-йоркского общества. 9 июля Давиде могло бы исполниться 46 лет. Рассказываем, как он жил, веселился и снимал.

Династия Сорренти и детство под софитами

Давиде родился в семидесятых годах в Неаполе — и пронес через всю жизнь все черты неаполитанского scugnizzo («беззаботный уличный мальчишка») из фильмов Витторио де Сики — как называла его мать Франческа. Улыбчивый, кокетливый, общительный и совершенно безрассудный — Франческа вспоминает, как Давиде твердил: «Если я умру, то плевать. Все равно буду делать то, что хочу». Фотограф вырос в творческой семье, где его амбиции и потенциал поддерживали и развивали всем домом.

Мать Франческа была героиней культурной тусовки той эпохи. В Нью-Йорке в 1960-х днем она работала в модном бутике с будущим режиссером «Бэтмена», а тогда дизайнером Джоэлом Шумахером, а ночью тусовалась в легендарном клубе Max’s Kansas City вместе с Фрэн Лебовиц, Эди Седжвик и Дэном Грэмом. После короткого брака, жизни в Италии (где в 1976 году родился Давиде) и работе в Fiorucci она снова приезжает в Нью-Йорк и начинает работать стилистом и модным фотографом.

В это время трое ее детей, Ванина, Марио и Давиде, уже успели вырасти — в быстром темпе жизни, блеске софитов и перьях. По приезде в Нью-Йорк ни один из них толком не говорил по-английски — и это еще больше сблизило их. Сейчас семью Сорренти называют "Корлеоне от фотографии", потому что все они более чем успешно вошли в индустрию.

Редкая болезнь 

и жизнь на грани

Давиде родился с талассемией, или болезнью Кули, которая вызывает нарушения в выработке гемоглобина — каждые две недели ему требовались переливания крови. Мальчик был заключен в больное тело 80-летнего старика. Франческа вспоминала: «Он всегда был немного жестче, чем я... потому что был болен. Больные дети растут с мыслью: „Почему я?“. Давиде привык жить на лезвии ножа, как будто зная о скором приходе смерти. Он ощущал каждую эмоцию как последнюю, потому что знал постоянство физической боли».

«Давиде мог видеть вещи, недоступные другим. Мистика, детали, счастье — он видел сквозь вас. Все было священным и ценным для него. Только тот, кто жил на грани, кто знал мимолетность жизни, может понять значение красоты каждой секунды» — слова принадлежат его последней любви и музе, модели Джейми Кинг. Один из самых известных снимков Давиде Сорренти: Джейми Кинг, лежащая на кровати в разорванной одежде с разбросанными вокруг фотографиями известных людей, пострадавших от наркотиков: Курта Кобейна, Сида Вишеса и Джерри Гарсии — именно этот кадр стал эталонным снимком эпохи, которую назовут «героиновым шиком».

Гольф, «Травиата» и ужин с Франкой Соццани

Давиде был всеобщим любимцем, который мог влиться в любую компанию. Он ходил во французскую школу, пока жил в Италии, умел играть в гольф, любил оперу и петь «Травиату» в душе. В Нью-Йорке на поруки его взял модный фотограф Глен Лахфорд (один из самых юных фотографов в штате The Face).

Однажды на модном показе в Париже он познакомился с главным редактором итальянского Vogue Франкой Соццани — и тут же захотел ее снять. Она вместо этого взяла его с собой ужинать — в тот вечер он ел в азиатском бистро с ней и Хельмутом Ньютоном и обсуждал современное искусство — как взрослый.

Ричард Пандисио, бывший креативный директор журнала Interview, был тоже в восторге от Давиде — они познакомились на общем ужине с матерью Франческой и говорили о том, как Ричард хочет сделать историю о школьном выпускном Давиде. После этой встречи он познакомился с редактором Interview Ингрид Сиши, которая дала ему первую официальную работу.

My Beutyfull Lyfe: автобиографичность, меланхолия и Милла Йовович

Американские девяностые стали воплощением современного «века джаза» — безудержная гонка за удовольствием, регулярные вечеринки, в которые идеально вписались тяжелые подешевевшие наркотики, ставшие атрибутом гламурной жизни, а не маргинальных притонов. «90-е были не лучшим временем для взросления в Нью-Йорке. Все хотели быть гангстерами. Все употребляли наркотики, потому что они хотели почувствовать, что чувствовал Курт Кобейн. Хотели почувствовать, о чем пел Сид Вишес. Хотели фоткаться, как Нан Голдин». Модели и агенты становились все моложе, а климат на съемках все напряженнее — модели и фотографы употребляли прямо во время работы.

Впервые Давиде начал фотографировать в 17 лет — на Рождество ему подарили Contax, но Сорренти пользовался всеми камерами, что были в их семье, включая Mamiya старшего брата Марио. «Давиде был как губка, он впитывал все из семьи», — говорила Франческа. Давиде предпочитал определять свои работы как репортаж — ускользающая реальность, которая всегда не идеальна, пугающая и правдивая. Давиде никогда не выходил из дома без камеры в руках — он снимал везде и все, даже когда был совсем один в комнате (именно поэтому осталось так много автопортретов). Давиде не нравился лоск гламура, ему хотелось реальной жизни. «Это мой мир, и мой мир состоит из меланхолии», — говорил он.

Занимавший в 90-е должность креативного директора журнала Detour Лонг Нуен вспоминает, как поначалу принял Давиде за доставщика еды. Он пришел к Лонгу в середине декабря 1995 года с толстым блокнотом, полным фотографиями и рисунками. «Я понял, кто он такой, не в разговоре, а через рисунки и снимки, которые могли показаться случайным набором картинок, но на самом деле были фрагментами автобиографии», — поделился Лонг в книге My Beutyfull Lyfe, посвященной фотографиям Давиде. Давиде болел дислексией и писал слова так, как их произносил, — этим объясняется название книги, которое цитирует запись из личного дневника фотографа.

Моделей он снимал так, как снимал друзей, — когда они не смотрят. Скейтбордист Гарольд (тот самый Гарольд, который появляется в «Детках» Ларри Кларка), спящая Милла Йовович на крыше многоэтажки в Нью-Йорке, освещенная огнями ночного города Джейми Кинг на фоне машины для попкорна. Его герои существовали между сном и реальностью.

Финал

«героинового шика»

и смерть в 19 лет

Давиде периодически курил марихуану, чтобы справиться с болью в теле. Впервые он попробовал героин незадолго до смерти — по той же причине — и сразу же попал в больницу. За всю свою жизнь он употребил героин не более пяти раз — и не он стал причиной смерти фотографа. Хотя сразу же после смерти его окрестили главной жертвой героинового шика.

Через несколько месяцев аутопсия подтвердила смерть от почечной недостаточности на фоне хронического заболевания — «в его крови было недостаточно героина, чтобы убить муху». Перед смертью у Давиде несколько недель не было переливания крови — он со своей семьей был на отдыхе в Мексике. Там же Давиде сделал свой последний снимок «Рыба» — женская рука крепко держит живую рыбу, которую Давиде поймал и отдал девушке, увидев, что та не сумела выловить ее сама.

Франческа Сорренти говорила, что после смерти сына получала письма со всего мира: от наркозависимых подростков, которые после смерти Давиде решили завязать («Для них это был стимул сказать себе „хватит“»), от страдающих болезнями детей, которые поняли, что могут продолжать творить, несмотря на недуг. Франческа считает, что «Давиде был рожден, чтобы преподать урок. Это его наследие, и оно прекрасно».