Blueprint
T

Как смотреть современное искусство из коллекции Fondation Louis Vuitton в Пушкинском музее

{"points":[{"id":1,"properties":{"x":0,"y":0,"z":0,"opacity":1,"scaleX":1,"scaleY":1,"rotationX":0,"rotationY":0,"rotationZ":180}},{"id":3,"properties":{"x":-103,"y":258,"z":0,"opacity":1,"scaleX":1,"scaleY":1,"rotationX":0,"rotationY":0,"rotationZ":180}}],"steps":[{"id":2,"properties":{"duration":258,"delay":0,"bezier":[],"ease":"Power0.easeNone","automatic_duration":true}}],"transform_origin":{"x":0.5,"y":0.5}}
{"points":[{"id":1,"properties":{"x":0,"y":0,"z":0,"opacity":1,"scaleX":1,"scaleY":1,"rotationX":0,"rotationY":0,"rotationZ":180}},{"id":3,"properties":{"x":-103,"y":258,"z":0,"opacity":1,"scaleX":1,"scaleY":1,"rotationX":0,"rotationY":0,"rotationZ":180}}],"steps":[{"id":2,"properties":{"duration":258,"delay":0,"bezier":[],"ease":"Power0.easeNone","automatic_duration":true}}],"transform_origin":{"x":0.5,"y":0.5}}

видео:

superbasic.tv

ПРОДЮСЕР:

КАТЯ ПАВЛОВА

Макияж и прическа:

Катя Горелова, PENG MOSCOW

Арт-директор:

Сергей Пацюк

МуЗыка и СВедение:

POKO COX

МЕНЕДЖЕР:

АЛИ МУРАТКАЛИ

Ассистент оператора:

Виталий Подолянский

Московская выставка «Коллекция Fondation Louis Vuitton. Избранное» стала поводом для The Blueprint поговорить о том, чем красота современного искусства отличается от канонов искусства классического — и какая она, красота свободы и красота логики. 


В Пушкинский на гастроли приехали 65 произведений больших современных художников — таких как Баския, Ив Кляйн и Марина Абрамович. Это часть знаменитой коллекции Fondation Louis Vuitton, который собирает знаковые имена второй половины XX века и современности. 

Смотрите видеоэкскурсию выставки

слушайте аудиогид по выставке

Александра Данилова, куратор выставки, ГМИИ им. А.С. Пушкина

Коллекция Fondation Louis Vuitton — хороший повод поговорить о разнице красоты. Конец XIX — начало XX века сильно изменили наше представление о прекрасном в искусстве. Это время дало понятие множественности и неоднозначности красоты. А XX столетие добавило еще и представление об относительности этого понятия.


Вы помните сказанные еще в середине XIX века слова Карла Розенкранца, что даже безобразное может быть прекрасно, а прекрасное за счет унылого повторения превращается в безобразное. В классическом искусстве есть некие императивы, каноны красоты, по которым мы ее можем оценивать. А искусство ХХ века — это понимание красоты множественной, красоты, которая может быть найдена в обычном. Это эстетика некрасивого, как у Баския, — грубость и сырость, жизненность, которая воспринимается как эстетика. 


Кликайте на картины чтобы узнать подробности

1

{"points":[{"id":10,"properties":{"x":0,"y":0,"z":0,"opacity":1,"scaleX":1,"scaleY":1,"rotationX":0,"rotationY":0,"rotationZ":0}},{"id":12,"properties":{"x":0,"y":0,"z":0,"opacity":1,"scaleX":0.7,"scaleY":0.7,"rotationX":0,"rotationY":0,"rotationZ":0}}],"steps":[{"id":11,"properties":{"duration":0.1,"delay":0,"bezier":[],"ease":"Power0.easeNone","automatic_duration":true}}],"transform_origin":{"x":0.5,"y":0.5}}

2

3

Альберто Джакометти.

«Трое идущих», 1948 (вид экспозиции в Fondation Louis Vuitton)

4

Иза Генцкен.

«Букет», 2004 (вид экспозиции в Fondation Louis Vuitton)

6

5

Аннет Мессаже.

«Маленькая балерина», 2011

Пьер Юиг.

«Путешествие, которого не было», 2005 (вид экспозиции в Fondation Louis Vuitton)


8

7

Еще один взгляд на выставку — ассистент куратора Елена Коротких провела видеоэкскурсию по главным работам.


Красота силы духа, полета и свободы

Здесь и красивая идея, и красивое воплощение, и, в конце концов, в самом выборе темы заключена красота. Тема прекрасного женского тела — стержневая в истории искусства. Каких бы феминистских или антифеминистских позиций мы ни придерживались, мы понимаем, что женщина является для искусства неким синонимом красоты. И Кляйн наследует эту линию.


Идея классической красоты соединяется у Кляйна с его идей чистого духа, нематериального. Вообще «нематериальное», кляйновский полет — это очень красивая идея. Эффектен и метод реализации этой идеи, когда Ив Кляйн в «Живых кистях» превращает процесс создания произведения в некий перформанс. Он делает красивым и самого художника, который больше не пачкает руки краской, а ходит в костюме и белых перчатках. Этакий художник-демиург, который усилием своего духа, усилием мысли заставляет красоту проявиться на холсте.


Кстати, кляйновский синий цвет — тоже воплощение красоты. Особенный цвет неба над Ниццей. А что может быть прекраснее неба над Ниццей? Увидев это небо, художник решил, что это и есть цвет абсолютной свободы.


Ив Кляйн.

Антропометрия без названия, (ANT 104), 1960


Красота относительности

В первую очередь Рихтер — это о красоте живописи, о фактурах. Но масштабная «Сирень» — это абсолютная красота цвета. Во время подготовки выставки мы с коллегами много дискутировали о том, как переводить название этой работы. Она называется Lilak, что одновременно может значить и «сирень», и «сиреневый». Только сиреневого цвета на картине практически нет, доминирующий цвет там зеленый. Я обычно шутила, что это куст сирени — и я думаю, что так это и есть. Когда я смотрю на это полотно, сразу видится свежая, яркая весенняя зелень, которая перебивается всполохами фиолетового, оранжевого, розового, синего.


Рихтер как раз со времени «Сирени» — это начало 1980-х годов — начинает работать вместо кисти со своими знаменитыми резиновыми швабрами и шпателями. И это уже не жесткий «травматичный» мазок, как у обычного мастихина, это мягкий плавный переход цвета — с одной стороны, фактурный, и в тоже время делающий границы цвета почти незаметными.


Герхард Рихтер.

Сирень, 1982

Красота живой памяти

«Анимитас» — это фантастическая работа. Красота у Болтански — это зловещая красота, в ней всегда присутствует тема смерти, тема прошлого и тема памяти. Хотя в данном случае это еще немножко и экзотическая красота, потому что источником вдохновения для Болтански в этом произведении становится чилийская пустыня Атакама: фантастическая бескрайняя природа и вместе с тем еще и некий народный мемориал. Чилийцы уходили в пустыню, чтобы там сделать небольшие алтари в память о тех, кто погиб во время диктатуры Пиночета. «Анимитас» — это и тема природы, и тема памяти, тема оплакивания.


В этой пустыне Болтански создал свой мемориал. 800 японских колокольчиков на длинных металлических стержнях он выстраивает в пустыне Атакама очень интересным способом. Эти дебри «засохших» металлических цветов на самом деле очень строго организованы — так, чтобы получилась карта звездного неба в момент рождения художника. Я уже в интернете встречала попытки разработать на основе этой инсталляции натальные карты Кристиана Болтански. Поэтому «Анимитас» — это тема цикличности жизни, это тема рождения и тема смерти одновременно.


Кристиан Болтански.

Animitas, 2014


А затем Болтански делает очень простую вещь. Он берет статичную камеру и одним планом снимает эту инсталляцию из японских колокольчиков в течение светового дня — от рассвета до заката. И 12-часовой фильм, который у него получается, и составляет основу этой инсталляции. Во время экспонирования он предлагает этот фильм дополнить пустыней Атакама, которая словно вырывается из экрана — настоящей сухой травой и реальными цветами, которые видит зритель в пространстве зала. Реальное и иллюзорное сливаются в единое пространство тишины. И в этой тишине появляется звук — японские колокольчики, которые, дрожа на ветру, поют песню ветра, песню рождения и песню смерти одновременно.

Красота гармонии человека и вселенной

Мы показываем не самую типичную инсталляцию Марины Абрамович — это «Обновитель астрального баланса». Марина Абрамович больше известна как художница, которая работает собственным телом, собственными идентичностями, с проблематикой женского. Здесь она выступает как художник-метафизик.


Красота этой инсталляции в ее абсолютной простоте. В зале находится 5 метрономов, которые задают определенный ритм, перед каждым из метрономов стоит шезлонг: задача зрителя погрузиться в шезлонг, в который зритель может погрузиться. По мысли Абрамович, через 45 минут человек должен достичь гармонии с вселенной. И это абсолютная, высшая красота. С другой стороны, это тема необходимости остановки, необходимости гармонии с собой, гармонии с космосом, гармонии с окружающим миром. Это чистая созерцательность и чистая умозрительность.


Марина Абрамович. Обновитель астрального баланса, 2000


Красота современности, постмодернистской игры, «трудностей перевода»

Абсолютной противоположностью этому становится работа Бертрана Лавье, который вообще всем известен как мастер нео-поп, потому что это поп-арт, помноженный на постмодернизм. Бертран Лавье часто заимствует у других художников темы и приемы, потом переосмысляя их в новом контексте: он, например, может поставить диван-губы Дали на холодильник и создать ощущение, что это обычная мебель во время переезда или ремонта.


Эта работа со светом, и не просто со светом, а с мощными неоновыми лампами, озаряющими все пространство зала. Очень чистый розово-голубой свет обладает почти гипнотическим эффектом, напоминая о магнетизме улицы, о магии вывесок ночного города. Но за основу своего произведения Бертран Лавье берет работу знаменитого минималиста Фрэнка Стеллы, работу 1960-х годов, самого минималистичного периода, который был у этого художника. И «полосатость» этих аскетичных работ Стеллы, в которых он обсуждает проблемы формы и языка, натолкнула Бертрана Лавье на мысль об использовании неоновых трубок. Он переводит почти монохромную работу Стеллы в яркую, красочную вывеску. И обсуждение важных художественных проблем становится фактом массовой городской культуры, урбанистической культуры, которая дает этому произведению новые средства и новые возможности.


Бертран Лавье. 

«Императрица Индии II», 2005

Красота другого

Нет ответа на вопрос, почему Баския — это красота. Да, он очень точно передает дух своего времени, и мы понимаем, что Баския для Нью-Йорка, для Америки — это сердце очень специфических мест, это сердце Бруклина и Бронкса. Это та самая молодежная культура, которая взорвала Нью-Йорк и которая, если бы не Баския, обречена была бы оставаться на периферии. И в этой системе измерений Баския — это социально неблагополучные районы, это черная культура, это рэп и хип-хоп. Только проблема как раз в том, что сам Баския — это не рэп и не хип-хоп, а би-боп, то есть джаз, совсем другое искусство. Это парадокс Баския.


Баския — это первый чернокожий художник, который добился популярности, и это художник, который своей не очень широкой грудью прокладывает эту дорогу для «другого» искусства на американский олимп. Если мы говорим о 1980-х, то Баския — это как раз и есть красота «другого». И это не принятие сложности мира (на самом деле красота-то — она одна), это понимание многообразия возможностей, осознание того, что современный мир говорит другим языком.


В этом смысле живопись Баския, в том числе и представленная у нас на выставке, очень интересна своей откровенностью, потому что это язык ментального процесса, это красота обычных вещей. Это такие разговоры с самим собой, которые художник ведет в пространстве картины. Причем они возникают в очень сложном пересечении разных культур.


Жан-Мишель Баския

Грилло, 1984

Красота математики/абсурдной логики


Франсуа Морелле — это красота, построенная по законам математики, ясная и логичная. Геометрические построения, которые художник возводит на холстах, завораживают своей правильностью. Но для Морелле это игра. Поклонник Пита Мондриана и его теории «божественной математики», Морелле вроде бы также строит свои композиции на основании четких математических формул. В частности, в работах, которые представлены на выставке, мы увидим мотив сетки из простейших математических знаков. Та волшебная «паутина», которая возникает на поверхности картины, на самом деле — просто тире или знак минус, что тоже по-своему символично. Эти сетки «отрицания» накладываются друг на друга под разными углами, и в результате мы получаем изображение-ковер. Рисунок этого ковра бесконечный. Он отсылает нас к пространству, которое лежит за пределами картинной плоскости. Так что, с одной стороны, в основе произведения — четкая логика математической формулы. При этом углы в 18 или 108 градусов — это произвол художника, чистый абсурд. Это тот элемент случайности, который делает работы Морелле художественными произведениями, а не иллюстрациями в учебнике по математике. И это математически красивое решение — свободная работа этих абсурдных и вместе с тем логичных систем.


Франсуа Морелле.

6 сеток 0 °- 18 °- 72 °- 90 °- 108 °- 162 °, 1971

Красота нестабильности

«Ночной колпак» написан с помощью индиго, покрытого спиртовым лаком. Эти два компонента запускают на поверхности картины химический процесс — он очень медленный, но он не прекращается до сих пор. Алхимическая лаборатория Польке — это понимание искусства как процесса творчества, причем процесса теперь уже не зависимого от художника, а диктуемого природными законами. И, соответственно, это абсолютная непредсказуемость результата, потому что никто не знает, что случится с этим произведением через сто лет. И это произведение, которое никогда не будет таким же, каким оно было вчера, потому что химический процесс меняет цвет краски на поверхности — это живое произведение искусства, которое все время находится в движении.


Эксклюзивные материалы о выставке доступны на канале Пушкинского музея в Яндекс.Дзене.




Зигмар Польке.

Ночной колпак I, 1986

{"width":1200,"column_width":65,"columns_n":16,"gutter":10,"line":30}
false
767
1300
false
true
{"mode":"page","transition_type":"slide","transition_direction":"horizontal","transition_look":"belt","slides_form":{}}
{"css":".editor {font-family: tautz; font-size: 16px; font-weight: 400; line-height: 21px;}"}