Интернет, который сбылся

Полина Колозариди

Современный человек за редким исключением живет одновременно в двух не параллельных, а пересекающихся мирах: физическом с почтовым индексом, улицей и номером дома и цифровом — с аккаунтами в почте, соцсетях и на маркетплейсах. И если на заре интернета казалось, что свобода в обоих мирах будет лишь расширяться, то теперь пространство возможного как будто сжимается на глазах. Полина Колозариди, руководительница магистерской программы по цифровым методам в гуманитарных исследованиях Университета ИТМО, призывает не отчаиваться, а вместо этого трезво взглянуть в прошлое интернета и с надеждой — в его неясное будущее.

етом 2025 года впервые на русском языке вышла книга с текстами Джона Перри Барлоу: активиста и визионера, известного «Декларацией независимости киберпространства»1. Как исследовательница интернета, я написала к ней предисловие и поучаствовала в презентациях. На одной из презентаций мы читали текст «Декларации» вслух по очереди. Это красивый небольшой текст, написанный в 1996 году. И в 2025 году он звучит чудно. Например там сказано, что «утомленные гиганты из плоти и стали», то есть государства и корпорации, не имеют власти над пользователями Всемирной паутины. И даже что «у наших сущностей нет материальных тел, поэтому, в отличие от вас, нами нельзя управлять с помощью физического принуждения».

Действительно, в 1996 году, если вам не нравилось что-то происходящее в интернете, можно было просто выйти из него. Выключив компьютер, люди жили обычной жизнью. Ни в одной стране мира не было больше 1% пользователей.

Через три десятилетия все изменилось. Даже дворник вынужден использовать телефон, чтобы отправить начальнику отчет об убранном снеге. Отсутствие аккаунта в мессенджере или социальной сети считается странным. В большинстве стран действуют законы, ограничивающие доступ к разным материалам: от порносайтов до научных статей и художественных работ. Каждый день мы узнаем о том, что в России вводятся новые ограничения по поводу использования не отечественных программ, иностранных информационных ресурсов и платформ. В итоге три десятилетия спустя слова Джона Перри Барлоу звучат как горькая ирония.

При всем колоссальном масштабе сдвигов мало кто понял, как именно произошло изменение интернета. Национализация промышленности в Советской России была закреплена декретами и идеологически мотивирована. Приватизация активов в постсоветской России 1990-х стала камнем преткновения и даже линией общественного раскола. А вот медленное, но неуклонное изменение иерархии в интернете долгое время оставалось только предметом ворчания активистов. Эти изменения, впрочем, во многом закономерны. Интернет-утопии были устроены как либертарианские. Это значит, что подавляющая часть их свободы лежит в экономической плоскости. В этой плоскости у свободы почти нет предела роста: маленькие стартапы и гаражные инициативы разрастаются до сервисов с миллиардами пользователей, обрастая по дороге миллионом правил и ограничений. Ведь экономическая свобода не гарантирует ни гражданскую свободу, ни политическую.

Получается, технология свободы неизбежно обернулась бы «цифровым концлагерем»? Нет, ведь история интернета не была ни единой, ни безальтернативной.Вероятно, самая полная и авторитетная история Всемирной паутины на текущий момент зафиксирована Джанет Эббат в книге «Изобретая интернет»2.

Эббат рассказывает, что сетевые технологии появлялись во многих странах: СССР, Чили, Франции, Индии, Японии. И лишь затем в США одна из них, ARPANet, вышла за пределы военных ведомств и университетов. Компьютеры с сетями стали продаваться в корпорациях и распространяться по разным организациям. Кстати, изначально они не были популярными: ведь можно было позвонить коллеге или отправить факс. Компания IBM шла на разные меры по продвижению и откровенно демпинговала: сетевые компьютеры стоили дешевле, чем обычные. Многие сотрудники были не в восторге от происходящего: машины не упрощали их труд, а требовали новых навыков, скучной рутинной работы3.

Отношение к сетям изменилось в 1980–1990-е, когда, во-первых, появились киберкультуры: хакеры, любители научной фантастики, программисты (начинавшие порой, как в СССР, с программируемых калькуляторов).

Свой вклад внесла и поп-культура: в новых книгах и фильмах компьютеры все активнее определяли судьбы отдельных людей и всего человечества, но, в отличие от классического «Метрополиса», эти машины были сходны с теми, что люди видели вокруг себя, а значит, и обещанное будущее казалось уже не таким далеким.

С распространением сетей совпали и колоссальные общественные перемены 1990-х. Распад СССР, распространение экономической модели западного блока, институты рыночной экономики и ощущение безальтернативного либерально-капиталистического конца истории стали частью идеи об интернете. А ведь судьба всемирной сети все еще не была предопределена: продолжали существовать и другие сети: французский Minitel4 или Фидонет, был протокол x25 (на нем работали банки). Американский ARPANet стал нашим общим интернетом не сам по себе, а в результате долгих переговоров между политиками и инженерами. И формирование этого «единого» интернета не закончило альтернативные ветки развития, но вытеснило их на обочину истории «магистральной». Зато целый ворох идей, образов и соображений возник насчет того, каким может быть этот огромный общий интернет, до которого все вроде бы договорились.
Эти образы продолжают до сих пор вдохновлять людей. Они сделаны не в брендинговых компаниях для продвижения. Строго говоря, у них нет цели, KPI и выполнимой задачи. Они просто отражают потребности, чаяния или интересы миллионов.

Тот самый Джон Перри Барлоу, с которого я начала рассказ, был хрестоматийным активистом с собственной музыкальной группой и онлайн-сообществом. Сейчас он мог бы вести телеграм-канал или паблик и выкладывать музыку на «Саундклауде»: ведь его творчество было новаторским и заметным даже тогда, когда столь удобных инструментов самопрезентации не существовало. В разгар тех самых необъявленных переговоров об интернете Барлоу отказался идти на встречу с госчиновниками в Давосе и вместо этого написал «Декларацию независимости киберпространства». В каждой строчке его текста — уверенность американских отцов-основателей, переложенная на «мир», который имеет границы, но не имеет материальности. В нем главенствует информация, а люди всегда могут договориться. И кажется, именно в этом смысле интернет состоялся, но продолжает обрастать новыми идеями и технологиями.

В целом интернет перерастает сам себя едва ли не с первых дней своего появления. Уже в 1996 году, когда была написана «Декларация», пользователи американского интернета в ужасе писали о нашествии варваров и разрушении: это «по карточкам» пришли пользователи первых коммерческих интернет-провайдеров. Русскоязычный сегмент интернета 1990-х, где было много писателей и журналистов, неизбежно разбавился более «айтишным», а потом и вовсе непрофессиональным сообществом, и это тоже вызвало разговоры о «смерти» интернета.
Был интернет блогов, и он тоже «умер» (хотя неясно, чем он отличался от современной реальности телеграм-каналов). То же говорили о социальных медиа (они должны были изменить мир и стереть границы), крипторомантиках (их миссией было прощание с традиционной экономикой и переход к чему-то безусловно
полезному людям).

Что же было помимо этой магистральной линии? Это все еще является предметом исследований. Например, вместе с коллегами мы несколько лет ездили в разные города России и узнавали, что в Воронеже, Переславле-Залесском, Томске, Казани и других городах есть локальные истории интернета, совсем не похожие на то, что описано в книге Барлоу. Мы узнали про интернет для детских садов, городские сети и бизнес-инициативы родительских сообществ. Никакого киберпространства там не было.

Интернет — это необычная технология. В ней важную роль играла (и отчасти продолжает) материальная составляющая: провода, компьютеры, столбы. Все эти вещи складывались в каждом городе, в разных сообществах как-то по-своему и долго позволяли людям создавать почти все, что угодно. Возможность развернуть независимую распределенную сеть или создать хотя бы простое локальное соединение и сегодня доступна человеку. Она не требует огромных знаний или невероятных затрат, но у этих локальных инициатив нет и пока не предвидится шансов бросить вызов глобальному интернету.

Свобода отцов-основателей США, перенятая Барлоу в его декларации, стала свободой новых инфраструктур и социальных моделей. Медленно, но верно из непрочной федерации штатов выросло государство, которое постоянно и неоднозначно меняясь, внутри себя остается одним из самых сильных и влиятельных в мире. И именно на его примере мы видим, как за протестом и попыткой «освобождения», обретения независимости следует превращение обретенной свободы в предмет заботы и защиты, а значит, в причину возникновения новых ограничений и правил.

Когда идеи воплощаются, они порой не нравятся самим создателям. Более того, иногда они превращаются во что-то противоположное своей изначальной идеологии. Хиппи становятся яппи, а эмансипация оборачивается эксплуатацией. Но это не значит, что нам не стоит мечтать и придумывать. «Кризис воображения», о котором часто говорят сегодня, — следствие общественного страха перед воплощением того, о чем «мы» так много мечтали.

В самом деле иногда странно видеть последствия задуманного. Пожалуй, самое перверсивное последствие интернета — реплики ИИ-чат-ботов, наученные на том, что мы, пользователи, на протяжении десятилетий загружали в интернет: делясь своими фантазиями или гордясь сделанным ремонтом, хвастаясь написанным текстом или помогая выбрать хороший товар. Все, что находится в публичном доступе, сейчас становится материалами для оцифровки и алгоритмизации. «Общаясь» с нейросетями, мы можем с удивлением узнать черты самих себя: но не освобожденных благодаря интернету, а нашедших очередную форму самовыражения. Возможно, это ощущение требует своего манифеста, похожего на «Декларацию». Он может быть не таким оптимистичным. Но ведь все манифесты технологий отличаются друг от друга. Читая и сочиняя их, мы можем толком понять, с какими технологиями и отношением к ними живем сегодня, а с каким — хотим жить.

Декларации и манифесты не меняют реальность сами по себе. Они напоминают о том, что мир может быть гибким, а технологии и слова — это то, что позволяет людям его менять.

Л

1 Джон Перри Барлоу «Декларация независимости киберпространства и другие тексты». directio libera, 2025.

Полина Колозариди • есть тема

Полина Колозариди • есть тема

2 Abbat J. (2000) Inventing the Internet. MIT Press.

3 Turner, F. (2010). From counterculture to cyberculture: Stewart Brand, the Whole Earth Network, and the rise of digital utopianism. University of Chicago Press.

4 Mailland, J., & Driscoll, K. (2017). Minitel: Welcome to the internet. MIT Press.