Эффект бабочки

ФОТО:
ЮЛИЯ МАЙОРОВА, АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ

В Музее Фаберже в Санкт-Петербурге открылась выставка ювелира и художника Ильгиза Фазулзянова «На свет из темноты». Обладатель двух гран-при конкурса International Jewellery Design Excellence Award в Гонконге попал в профессию случайно, но все дальнейшие успехи — следствие недюжинного таланта, упорного труда и бесконечного любопытства. Юлия Савельева поговорила с Ильгизом о традициях народных украшений, революционных материалах, коммерческих амбициях и творческом призвании.

МАСТЕР-САМОУЧКА

Если бы я получил профессиональное ювелирное образование, то не состоялся бы как мастер. Так и шел бы по узкому коридору, который мне выстроили учителя. В профессии тебя обучают азам — технологическим приемам, за которые ты потом не выходишь. Ты можешь и даже должен выбрать специализацию закрепщика драгоценных камней, гравера или обработку металла и работать уже в этом направлении. В итоге большинство наших мастеров — узконаправленные, потому что их так обучали, и в этих рамках они движутся дальше. А когда ювелир вдруг хочет внедрить нечто новое в свое изделие — он ищет специалиста, который это для него сделает.

ПАТЕНТЫ И НОУ-ХАУ

Я же сам изучал многие ювелирные техники, в том числе и все виды эмалей — с одной стороны, от безысходности — если я хотел реализовать задуманное, то должен был сделать это сам, с другой — и из-за природной неуспокоенности, азарта. А они должны присутствовать у любого художника. Вот и мои ноу-хау рождаются из-за того, что без образования мне приходится самому искать какие-то нестандартные технологические приемы. Но при этом у меня нет ни одного патента — зачем? Уже веками все до нас сделано и придумано. Разница в том — в каком дизайне и качестве это преподнести. Реальные достижения важнее патентов.

ОТ ХОЛСТА К ВЕРСТАКУ

Я родился в городке Зеленодольск под Казанью и с детства твердо знал, что хочу быть художником. Родители не считали это профессией, но спорить с моим решением не стали. Образование живописца я получил в художественном училище Казани, где моим преподавателем был Фарид Тухватуллин, ученик прославленного классика модерна Николая Фешина. В итоге он мне очень хорошо поставил руку «под Фешина», и я понимал, что если сейчас эту технику доведу до совершенства, то буду только менять сюжеты. И сколько бы я так протянул в искусстве? А ювелирным искусством можно заниматься до бесконечности — столько в нем разных стилистических и технических аспектов.

После окончания училища я работал в мастерской своего же педагога, которая занималась изготовлением и реставрацией витражей. Мы даже прошли стажировку в Таллине, на единственном предприятии в СССР, где витражи делали вручную, по старинным технологиям. Но тут другая наша педагог, которая сегодня управляет всеми музеями Казани, рассказала, что частная компания ищет людей, готовых обучиться ювелирному делу для дальнейшей работы. Мой наставник сказал: попробуй, в жизни все пригодится. Это было начало 90-х, еще никто не думал о деньгах и не понимал, как их можно зарабатывать, просто все время была нужна какая-то работа. Мы с товарищем даже открыли кооператив и организовали охраняемую стоянку для транзитных грузовых фур, чтобы их товар был по ночам в сохранности — на этом и зарабатывали. Но попробовать себя в ювелирном деле я согласился.

РЕМОНТ УКРАШЕНИЙ
И НЕ ТОЛЬКО

Обучаться нас почему-то отправили в Таджикистан, в горные аулы, к пожилым мастерам, которые делали национальные украшения. С тех пор я могу из слитка металла выстучать проволоку молоточком. А когда мы уже спустились с гор в Душанбе, там начался государственный переворот — власть менялась, связи с Россией никакой, еле оттуда выбрались. По возвращении из Таджикистана моей «карьере» поспособствовала мама, которая была уверена, что художник — это не профессия, а ювелир — всегда кусок хлеба. Она объявила всем друзьям и соседям, что я теперь ювелир, — и мне понесли украшения на переделку и ремонт, маму подвести я не мог, пришлось быстро осваивать все аспекты профессии по ночам. Первые инструменты я набрал у стоматологов — некоторые у меня до сих пор сохранились, и многие мастера их и сегодня используют. А днем, чтобы нормально зарабатывать, я делал капитальный ремонт госучреждений — покраска стен,
штукатурка, побелка...

ТРАДИЦИИ И ПОБЕДЫ

Уже тогда, в начале 1990-х, начал сотрудничать с частным культурным фондом «Туран», который развивал национальные традиции волжских татар и заказывал мне украшения в старинных техниках. На меня вышло Министерство культуры Татарстана и предложило мне участие в Международном фестивале народов Востока, который проходил в Пакистане под эгидой ЮНЕСКО в 1994 году. За четыре месяца я сделал драгоценную обложку для Корана и хасите, национальное украшение наряда булгарских женщин, и занял первое место — эта премия была первой из многих. Награды хороши как свидетельство того, что ты идешь по верному пути. Но второе или третье место лично меня всегда подстегивало, появлялся драйв сделать нечто еще круче. А сегодня для меня важнее, когда для моих произведений открываются двери музеев.

КОРОЛЬ ЭМАЛИ

В 1994 году после победы в конкурсе мне выделили мастерскую на территории Казанского кремля — помещение, где раньше была душевая, я сам отремонтировал и поставил обычную муфельную печь для обжига, которую используют в школьных лабораториях, — уже тогда я начал свои первые эксперименты с эмалью. И когда через два года меня по той же линии ЮНЕСКО пригласили участвовать в антикварной выставке во французском Пуатье, я привез туда 40 своих украшений в технике горячей эмали, и они вызвали фурор. К тому моменту я уже использовал различные виды эмали — выемчатую и перегородчатую. Кто-то из местной прессы назвал меня «королем эмали из России», и этот неофициальный титул закрепился надолго и неоднократно повторялся в европейской прессе. Кстати, я смотрю на эти свои работы сегодня и сам не понимаю: как это я сумел сделать технически, при отсутствии должного оборудования!

КАЗАНЬ — ПАРИЖ

Франция, конечно, дала мне очень многое — это был первый скелет моих нынешних творческих «крыльев». Живя и работая в Казани, я не ездил по стране, чтобы изучать музейные коллекции, книг по искусству в моей семье не было, да и печатали их тогда редко. Гораздо позже осознал, что хорошо бы в Эрмитаж съездить, в Бриллиантовую кладовую, я и не знал даже, что такая есть. И в Оружейную палату в Москве я попал случайно: когда мне заказали копию Шапки Казанской Ивана Грозного для нашего Казанского кремля, надо же было на нее посмотреть-изучить вживую — сегодня эта копия выставлена в Национальном культурном фонде «Казань». А тогда в Пуатье я сразу попал в международную художественную среду, впервые в жизни увидел живьем работы Рене Лалика, держал их в руках, изучал со всех сторон. Приходил в отель и все зарисовывал, делал технические заметки. Люди приходили на стенд и произносили слова «ар-нуво», «ар-деко», «горячая эмаль» — все были очень образованными и понимающими, они глубже воспринимали мои работы — в России тогда такого уровня понимания еще в принципе не было, только у профессионалов.

ВИЗИТ НЕЗНАКОМЦА

Потом я впервые приехал в Париж и отправился Вандомскую площадь с дерзкой мыслью зайти в какую-нибудь ювелирную компанию показать свои изделия. Сначала зашел в Lalique — это имя я уже хорошо знал, хотел познакомиться и предложить сотрудничество. Знакомство состоялось, мы даже обсуждали идею воссоздания стиля Рене Лалика спустя сто лет, но тогда было дико сложно оформить на работу мастера из России и ничего из этого не вышло. Следом я тогда зашел в Cartier, толком ничего не зная об этом доме, — просто понравились витрины. Мне назначили встречу с главой отдела дизайна, и тот заявил, что мне самому нужно открывать здесь магазин. И этим тоже открыл мне мой личный путь, позови он меня тогда на работу — я бы, конечно, согласился, получал бы хорошие деньги, засел бы там на всю жизнь, и не было бы никакого Ilgiz F.

ВЫСТАВКИ И КОНВЕЙЕР

У меня все было отлично в Казани: я работал для Казанского кремля, при президенте [Татарстана Минтимере Шаймиеве], ездил на международные выставки... Но все же оказался случайно в Москве — нужно было купить инструменты, и стало интересно, кто что делает. Так я попал на выставку Гильдии ювелиров в Сокольниках. Меня пригласили к участию на следующий год — в 1998 году у меня был свой стенд в Сокольниках. И вот там мне немного «снесло башню» — это была коммерческая выставка, и у меня скупили все украшения с эмалью, я получил такие деньги, что стал делать «серийку» — более простые, коммерческие вещи, дизайн которых повторялся. К счастью, через два года я опомнился и сказал себе «стоп». Если бы я ушел в массовую историю, то я бы схлынул в том потоке или выдохся.

По той же причине я всего лишь раз участвовал в швейцарской выставке Baselworld — в начале 2000-х. Да, ко мне на стенд приходили байеры, узнавали, например, что кольцо весит 12 граммов, и просили сделать 20 или 40 килограммов такого же изделия и даже готовы были оплатить 50% стоимости заказа. Оказалось, что никому там не нужны были уникальные работы, и тогда я понял, что Baselworld — это не мое. Но все же успел почувствовать интерес к подобным работам в Москве, постепенно перебрался в столицу и открыл здесь первую мастерскую Ilgiz F. — это название я зарегистрировал еще в 1992 году.

ГОРЯЧАЯ ЭМАЛЬ

Из-за этой сложной ювелирной техники меня часто сравнивают с Фаберже, и я всегда немного злился — никакого отношения я к нему не имею, даже стиль ар-нуво повлиял на меня сильнее. Я и работы Фаберже-то увидел в книгах позже, чем работы того же Лалика в Пуатье живьем. И потом эмали в моем творчестве возникли логично. Во-первых, я занимался витражами, а это очень сходные техники, только масштаб иной. Но главное, что мне, как живописцу по образованию, не хватало в украшениях цвета. Даже палитра драгоценных камней не дает тех возможностей, которые дает эмаль.

У меня так устроено сознание, что я сразу вижу любое украшение в цвете. Даже во время учебы, когда нужно было сделать портрет в карандаше, — я никогда не мог добиться сходства с героем, а в живописи — вообще без проблем. Живописного момента мне очень не хватало, пока я случайно не увидел баночки с эмалевыми красками. А уж когда во Франции меня назвали «королем эмали» — это завело меня на долгие годы. Этот процесс бесконечен, освоишь техники — перейдешь на стили, школы. Вот русская школа, а в ней — Ростов, Москва, Петербург — у всех свой разный подход, своя манера, а есть японская школа или английская... Этот трудоемкий и дорогостоящий процесс познания не отпускает меня до сих пор.

ЗА КРЕМЛЕВСКОЙ СТЕНОЙ

Еще в нулевых у меня были амбиции сделать персональную выставку, и я даже обращался с этой идеей в пару важных музеев, но там объявляли такую коммерческую стоимость, которую я осилить никак не мог.

Но вот в 2014 году в Московском Кремле открывалась выставка «Индия: драгоценности, покорившие мир», в Москву приехали музейщики, частные коллекционеры и бизнесмены из Индии, Европы и Америки. И вдруг мне позвонила Лариса Пошехонова, хранитель коллекции современного ювелирного искусства в Оружейной палате, и озвучила, что некие гостьи высказали желание посетить мастерскую Ильгиза Фазулзянова, одна из Индии, потомок семьи махараджей, другая дама — из Лондона. К тому времени я уже «засветился» в Лондоне — обо мне писали статьи, я продавался в мультибренде Harrod’s, там в определенных кругах меня знали даже больше, чем в России.

Елена Юрьевна Гагарина, директор Музеев Московского Кремля, тоже приехала на встречу. Почетные гостьи просидели у меня четыре с половиной часа, и вдруг одна из них, жена адвоката британской королевской семьи, спросила: «Почему бы вам не сделать в Кремле выставку Ильгиза?». И действительно, Елена Юрьевна предложила мне организовать выставку через два года, и она стала первой выставкой современного российского ювелира в Кремле. Людей пришло чуть меньше, чем на проходившую в 2007 году выставку «Cartier. Инновации XX века», но у Cartier было два зала — Звонница и Патриаршие палаты и выставка шла шесть месяцев, а у меня только Звонница и четыре месяца.

СОЮЗ С BOVET

В начале 2000-х швейцарская компания Ambassad организовала мое участие в закрытой выставке в Цюрихе. Туда пришел Паскаль Раффи, владелец швейцарского часового бренда Bovet 1822. Их часы когда-то отличались эмальерными композициями, и Раффи тогда только-только начал возрождать это искусство у себя на мануфактуре. Когда он увидел уровень моих эмалей, то он тут же предложил мне сотрудничество и полный карт-бланш. И я создал для них четыре вариации циферблатов моделей Amadeo Fleurier с изображением голубков, маков и всадников апокалипсиса, — резонанс был огромный.

БЛИЗОСТЬ С VAN CLEEF
& ARPELS

В 2018 году одной моей работой — серьгами «Стрекозы» — заинтересовался Van Cleef & Arpels и приобрел ее для своей музейной коллекции. Они были впечатлены не столько эстетикой, сколько техникой — витражную эмаль толщиной в 1,1 миллиметра никто никогда не делал. После этого они пригласили меня читать лекцию в L’Ecole, открытой ювелирной школе, которая организована под эгидой этого французского ювелирно-часового дома. Я детально рассказал слушателям о своем творчестве, и мы расстались, довольные друг другом. И вдруг где-то через год друзья сообщают мне, что на плакатах Van Cleef & Arpels к какому-то событию в Париже напечатано мое кольцо без указания авторства. Моя знакомая адвокат из Парижа связалась со штаб-квартирой и даже думала судиться, так как они сначала попытались ее убедить, что это архивная работа дома, но потом быстро все убрали и долго извинялись. А там кольцо «Гортензия» с граненым жемчугом — какой граненый жемчуг сто лет назад?! Тогда и культивированного еще не было. Судиться мы в итоге, конечно, не стали, хотя у адвоката руки очень чесались.

За несколько лет до этого на Антикварном салоне в Париже молодой человек на стенде Van Cleef & Arpels заприметил на запястье моей жены браслет «Ирисы у пруда» с горячей эмалью и бриллиантами. И опять же восхитился: «О, у вас есть наша антикварная работа! Мы узнаем ее, как же, как же!». Мы посмеялись, но не стали их разубеждать. Что-то есть у нас, по-видимому, общее в эстетике c Van Cleef & Arpels.

ВЫСТАВКА КАК СИСТЕМА

Я давно понял, что мне интереснее всего задумывать выставки и создавать для них изделия в единой концепции. В 2022 году была выставка «Лукоморье» в Музее России, где мы представили первый совместный проект с часовщиком Константином Чайкиным — уникальные настольные часы по мотивам пушкинской «Сказки о царе Салтане». Затем была выставка «Эмоции. Магия» на ВДНХ, следом — выставка «Пробуждение» в Петергофе. И к каждой новой выставке я создаю совершенно новые украшения. Да, это большая ответственность. Но у меня есть свои цели и задачи как у художника. Мне теперь свои произведения интересно продавать целыми коллекциями. Чтобы эти уникальные вещи продолжали «работать» и на мое имя, и на самого владельца — потом он сможет их выставлять в тех же музеях или в галереях. У меня есть клиенты, которые обладают уже небольшими частными собраниями Ilgiz F. — у каждого даже есть своя тема. Почему Щукин и Третьяков переключились с антикварного искусства на современное? Потому что сохранить имя можно только через современников, через искусство дня сегодняшнего — тогда ты передаешь его следующему поколению. Приобретая современные предметы искусства и создавая полноценные коллекции с ними, вы можете остаться в истории, сохранить память о себе. Юбилейная коллекция «Великие вершины мира», которую я создал к 30-летию своей деятельности — 30 колец в виде всех известных мировых вершин, от Эльбруса до Чогори, была задумана именно таковой. И вот сейчас на нее нашелся покупатель.

БАБОЧКИ И ИХ ЦЕЛЬ

На афише выставке в Музее Фаберже — мужчина с крыльями бабочки за спиной — это буквально иллюстрация к ее названию «На свет из темноты». За прообраз была взята именно бабочка, потому что это насекомое, которое миллионы лет проходит одну и ту же трансформацию — из гусеницы в куколку, из куколки — в бабочку. Этот вечный ритуал в моей голове соединился с кардинальной трансформацией общества, которая происходит последние четыре года социальных и политических перемен на планете.

Так и возникла идея бабочек — всего на выставке 39 работ в разных вариациях этого символического существа, каждая со своим философским содержанием. Я замыслил только один зал, но музей попросил сделать еще и ретроспективу, чтобы в Санкт-Петербурге увидели то, что было и в Москве, и в Петергофе. Так что два зала — концептуальные, с бабочками. Остальное — ретроспектива, куда я тоже добавил 20 совершенно новых работ. И еще отдельный ювелирный арт-объект, который называется «Цель» — 13 драгоценных предметов, которые соединены в единую композицию высотой восемь метров. Это мое художественное противостояние тому, что человечество идет по пути уничтожения всего живого на земле не первую сотню лет и не задумывается о последствиях.

ВЕЛИКИЕ КАМНИ

В моем дизайне всегда первична идея, я никогда не «сочиняю» его от драгоценного камня, как у многих больших домов. Я изначально «вижу» украшение и только потом собираю его по материалам. Кстати, ставя в украшение очень дорогой камень, нужно четко понимать, что еще предстоит найти клиента, который купит украшение за такие деньги. И здесь у ювелира тоже должен быть определенный рост — сначала у вас клиенты, которые могут купить нечто стоимостью $5000, затем — до $10 000, и так далее. Найти людей, которые готовы заплатить полмиллиона долларов за high-jewellery-творение, — это тоже большое умение и другой профессиональный шаг. У меня нет таких клиентов — это совершенно особый социальный круг очень богатых людей мира сегодня, и я в него не вхож. Однажды я создал уникальное кольцо с редким кашмирским сапфиром, который приобрели несколько партнеров — и мы не смогли продать его на Sotheby’s. Причем, аукцион меня убеждал, что к нему большой интерес, и даже снял с торгов до финала, так как вроде бы появился заинтересованный клиент, но тот вдруг резко начал занижать цену, и мы сами отказались от продажи — там тоже свои сложные игры. Хотя другие вещи Ilgiz F. — баланс моего стиля и классики, скажем, маки из эмали и бриллиантов — вполне успешно продавались на Christie’s и Bonham’s.

И НОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ

В последние два-три года я начал работать с наноситалом — искусственно созданным камнем, который повторяет свойства природных самоцветов. И это новое, паралелльное направление моей деятельности. Почему я стал с ними работать? Нетрадиционными, новыми материалами в ювелирном искусстве сейчас сложно что-то назвать — уже все давно использовано. Для меня наноситал — новая возможность и иное средство художественной выразительности. Я его использую там, где сложная нестандартная огранка, — натуральные камни гранить в такую сложную форму немного безумие, очень дорого и слишком радикально, и у них может не быть высокой инвестиционной стоимости. Если вдруг клиент захочет, я могу то же самое сделать с натуральными камнями, но это будут уже другие деньги. Я считаю, что ювелирное дело — это не обязательно драгоценные материалы, важнее сохранить технику и мастерство. Ведь и над наноситалом огранщик проделывает ту же самую сложную работу.

ПИАР & ПАБЛИСИТИ

Молодое поколение считает, что у меня не очень мощный пиар для человека, который выставляется в Кремле и продается на Christie’s. Но я никогда не ощущал нехватки освещения в прессе, если честно. Обо мне писали специализированные ювелирные журналы — но они давно исчезли. У меня в загородном доме стоят коробки журналов с публикациями — там есть и Harper’s Bazaar, и L’Officiel... Но я сам в какой-то момент понял, что это только имиджевая история и она никак не влияет на продажи или на клиентов. Есть понятие «деньги любят тишину» — это про мои украшения. Серьезные коллекционеры, которые собирают мои вещи, на публикации вообще не обращают внимание. Они сами давно во всем разобрались и оценили. И потом, если вдруг от потока пиара ко мне придут новые клиенты, кто будет производить для них украшения? В моей мастерской создается около 300 изделий в год — это немало, но мы не успеем больше ни за что.

Концептуальные работы, которые я задумываю и создаю специально к выставке, оказываются «замороженными» в экспозиции на несколько месяцев, а ведь еще нужно на чем-то зарабатывать, чтобы содержать производство и семью, — что-то должно быть в стоке. К тому же у меня есть высокий критерий качества, и я никогда не опущу эту высокую планку ради коммерческой выгоды. Опять же есть клиенты, которые не хотят, чтобы приобретенное ими крутое украшение где-то «светилось». Существуют изделия Ilgiz F., которые никто никогда не видел за пределами нашей мастерской, и я никогда их не опубликую...

РАБОЧИЙ ПРОЦЕСС

Главное в профессии ювелира — это усидчивость и терпение. А я не самый усидчивый человек. У меня в мастерской даже стоят два верстака — и я скачу от одного к другому. И все время переключаюсь на разные процессы — только тогда я могу провести в мастерской сутки. Украшение не должно быть вымученным, работа над ним должна быть вдохновенной! Как только у меня появляется некий новый импульс, я ухожу в процесс с головой. И сам себя умею заводить — если вдруг заскучал в процессе, то параллельно придумываю что-то новое и ставлю новую задачу. Тогда все идет нормально. Вот сейчас мы открыли выставку в Музее Фаберже, а уже 3 октября я устрою презентацию новой капсульной коллекции в галерее. Поэтому я делаю очень разные работы — если я устал от одной или она не идет почему-то, то я от нее «отдыхаю», берусь за другую.

УЧЕНИКИ

За 32 года я обучил ювелирному мастерству 240 человек — столько прошло через мою мастерскую. Где они все сейчас? Сегодня многие мои ученики работают в других фирмах, что обидно, конечно, я их всему обучил, и теперь они трудятся на чужое благо. А своим ювелирным делом серьезно занимается только Елена Латышева — у нее камерная марка Beenamel, и она работает с эмалью в своей авторской манере. Еще одна талантливая девочка продает серебряные изделия на маркет-платформе, это размывает уровень искусства, конечно. Но профессиональное образование нужно как раз для того, чтобы понять: это твое или нет?

Кстати, в ювелирных учебных заведениях Китая и Японии на занятиях изучают мои работы как образцы. Два года назад я читал лекцию для Объединенного университета искусств в Китае — вместо двух часов я общался с аудиторией четыре часа. Слушателей онлайн было 1 600 000 человек — студенты, педагоги, художники. Не знаю, все ли они хотят стать ювелирами, но большой интерес налицо.

МАСТЕРА

Всех мастеров, которые приходят работать ко мне в ателье, я переучиваю. Но не нужно учить
всех тому, что умеешь сам, лучше найти в ученике его сильные стороны. И наоборот — бывает, что некоторые инструменты мастеру не надо брать в руки, не чувствует он их тактильно, ему нужны другие инструменты или другой профиль работ.

Уходят от меня по трем причинам. Первая — я всему научился и теперь могу работать сам. Хотя где он возьмет нужных специалистов, финансы и клиентов? Вторая причина — недовольство зарплатой, но я честно предлагаю — пусть она будет сдельной: я плачу за определенный объем работы фиксированную сумму. Кстати, и ювелиров тоже губят гаджеты — они слишком много тратят времени на них в течение рабочего дня, а, казалось бы, взрослые люди. Третья причина — это слишком тяжелая, напряженная работа, и многие ее просто не выдерживают.