Традиционная ценность

ФОТО:
GETTY IMAGES, АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ

Когда мир решает сойти с ума и пускается во все тяжкие, кто-то должен остаться в лавке. Это втройне верно для кино и моды, которые первыми наглядно страдают от общественной неразберихи. Во времена студенческих волнений, сексуальной революции и движения хиппи рубежа 1960-1970-х годов эту миссию — сторожить лавку — взяла на себя французская актриса Стефан Одран, призвав в соратники Карла Лагерфельда.

УРОКИ ХОРОШИХ МАНЕР

Лисья шапка рыжих волос, огромные синие глаза навыкате, прямой тонкий нос, высокие острые скулы, впалые щеки и выдающаяся верхняя челюсть, вылепленная словно специально для того, чтобы вгрызаться в жиго, и оставляющая губы всегда чуть приоткрытыми, — о таком женском профиле могли лишь мечтать чеканщики монет решительно любых великих эпох.

«Лани», 1968

Тон ее кожи был бронзовым, выдавая в ней любительницу солнечных ванн — или жительницу Сен-Тропе, каковой являлась героиня фильма «Лани», принесшая в 1968 году Одран ее первый актерский трофей, приз лучшей актрисе Берлинского фестиваля. Чтобы подчеркнуть неподражаемую лепку своего лица, выдающиеся скулы над впадинами щек, она охотно использовала румяна — тоже бронзовые. Губы красила исключительно в морковный, веки — в фиолетовый, как ее ресницы оставались безукоризненно стрельчатыми и почти доставали до собеседника — знали только Господь Бог и ее визажист. Волосы она стригла коротко, но так изобретательно варьировала заколки, шляпы и чалмы, что за один-единственный фильм, казалось, сменяла больше причесок, чем Барбра Стрейзанд — шиньонов. Конечно, высшего пилотажа она достигла во владении искусством повязывания платков — тех самых, атласных, с узорами, на которые неистощимы умельцы Hermès. Только в «Ланях» она, в зависимости от ситуации, демонстрирует три способа их повязывать — 1) по-дорожному, на затылке, когда возвращается за рулем из Парижа в свой дом на Лазурном Берегу и приветствует прислугу и домашних, 2) на манер обруча, когда идет на местный рынок выбирать продукты и кое-какие грошовые наряды для своей юной протеже, и 3) под подбородком, а-ля бабушка — когда выезжает «в город» уже на пассажирском сиденье в качестве невесты архитектора, которому, как и все в своей жизни, картинно, напоказ, уступила коронное место за рулем. И если об ушах Одран мы не сказали ничего особенного, то просто потому, что черные камни в хороводе бриллиантов и массивные серьги в форме цветов всю дорогу отвлекали от них внимание публики.

«Лани», 1968

«Скромное обаяние буржуазии», 1972

Что до манер, то держалась она с царственной невозмутимостью, которую человек поверхностный мог принять за надменность, однако она редко проявляла себя — словом ли, жестом — все по кодексу чести светской женщины, которая, будучи не дома, занимает в собрании особое место где-то на полдороге между суфлером и дирижером. Она внимательно слушала, вникая в разговор, надувала губы и хмурила брови, когда спор заходил в тупик и стороны не могли договориться, и озаряла залу такой улыбкой, словно зажгли все люстры разом, — когда спорщики приходили к обоюдоудобному решению. Как, например, в той щекотливой сцене из самого элегантного ее фильма, принесшего ей приз Британской киноакадемии, — «Скромного обаяния буржуазии» (1972, режиссер Луис Бунюэль), когда к мужу ее героини епископ приходит устраиваться садовником.

«Скромное обаяние буржуазии», 1972

У себя дома она говорила более охотно: «Вынуждена, господа, поторопить вас к столу, а то боюсь, как бы моя баранина не пережарилась», «Сейчас подадут суп из шпината. Я приготовила его сама. Не хотела испытывать на вас свои кулинарные способности, но потом подумала: какой же обед без супа?», «Сегодня у нас телятина под грибным соусом и омлет с трюфелями» — вот лишь немногое из сказанного ей в «Скромном обаянии». В советской версии фильма Одран дублировала на русский язык Татьяна Васильева, с теми же интонациями, с какими озвучивала шахматных королев и карточных дам в мультфильмах про кэрролловскую Алису (кстати, героиню Одран в том фильме звали Алисой), поэтому даже если вы не улавливаете тонкости французской словесности и интонирования, вам не составит труда понять, как говорила Одран, если посмотрите копию ленты именно с советским дубляжем: это медово-надтреснутый голос искусительницы, чья речь бежит так бестревожно, что в итоге ей удается убаюкать не только всех окрест, но и саму себя.

«Неверная жена», 1968

КЛОД И КАРЛ

После парижских баррикад мая 1968 года на Лазурном Берегу высадилась юная англичанка Джейн Биркин, изменив иерархию французских див. Ее простоволосые босоногие героини надолго потеснили тогдашних королев экрана, Жанну Моро и Катрин Денев, растерявшихся, как и их Пигмалионы, Пьер Карден и Ив Сен-Лоран, соответственно. И в том же самом 1968-м второй главной звездой экрана стала именно Стефан Одран, противопоставившая расхристанности Биркин совершенное владение собой и ситуацией, а в качестве отправной точки работы над ролью называвшая выбор костюма. Причем именно в тот момент, когда на нее начали валиться фестивальные награды, а американцы посходили от нее с ума (ее фильм «Неверная жена», 1969, стал так популярен за океаном, что, правда много позже, там был сделан ремейк с Дайан Лейн и Ричардом Гиром, «Неверная», 2002), она рисковала, вслед за Моро и Денев, оказаться дезориентированной, чтобы не сказать беспомощной: бессменный дизайнер ее нарядов Мишель Альбрей уезжал в Америку. Но подлинные звезды никогда не бывают далеки от тех образов, что хранят о них зрители. С теми же невозмутимостью, собранностью, практической сметкой и, что немаловажно, хорошим вкусом, что отличал ее героинь, Одран, по ее воспоминаниям, взялась штудировать модные журналы и нашла статью о четырех самых перспективных дизайнерах. С безошибочным чутьем своей Алисы из «Скромного обаяния» она поставила на Карла Лагерфельда — и так родилось одно из самых плодотворных и нерушимых содружеств дизайнера и актрисы, кино и моды.

Стефан Одран и Карл Лагерфельд

«Мясник», 1969

Любопытно, что за 10 лет до своего взлета в 1968-1972 годах в качестве противоядия тогдашним бунтарским настроениям она и сама была фигуранткой, можно сказать — частью обстановки другого бунтарского движения: французской «новой волны». Она снималась у Шаброля с самых первых его фильмов, когда он, как и соратники по «волне», Годар, Трюффо, исповедовал свободу как кинематографическую — от павильонных съемок, выстроенного света, плавного движения камеры, так и свободу нравов. Но в этих фильмах вы едва ли выделите Одран в хороводе с виду циничных молодых людей, пренебрегающих моралью. Дочь версальского доктора, Одран исправно посещала актерские курсы, служила Мельпомене — но театралы не обращали на нее внимания. История начала было повторяться в кино. Шаброль процветал, Одран вращалась в хорошем обществе, могла позволить себе лучших модистов, курорты, уход и при этом выработала несколько пренебрежительное отношение ко всему, что связано с высокими материями, в том числе — к своей профессии: ведь как актрису ее не принимали всерьез. Пока все вокруг болтали о кино, она одна знала, как, с чем и в каком наряде грамотно подать гусиный паштет и сделать это с максимальным изяществом, в котором сквозило бы глубокое безразличие к успехам в искусстве... Так родилась ее особая манера, тот неповторимый шик, который Шаброль решил увековечить в «Ланях», даже пригласив на роль ее жениха первого мужа Одран, Жана-Луи Трентиньяна. Получился роскошно отщелканный кинопортрет подлинной женщины, любопытной самой по себе — и клавшей с большим прибором на всю эту революцию и Джима Моррисона в придачу. Фильм вышел — и музыку стало не остановить.

«Кровавое распутство», 1973

Эскизы Карла Лагерфельда

В 1971 году Одран вместе Лагерфельдом схватили, собрали и уточнили образ, который рисковал уплыть в совершенно неинтересную, сто раз обследованную кинематографом 1930-х территорию «женщины-загадки из неизвестной страны». В предыдущие три года в фильмах ее мужа Клода Шаброля Одран сыграла, во-первых, красавицу богачку из «Ланей», которой для полного счастья нужны приживалы, всем своим существом страдающие оттого, что ее счастье им недоступно; во-вторых, «Неверную жену», настолько разнообразно и всегда уместную — в хлопковом платье в цветах с рукавами до середины предплечья за завтраком, с черным глубоким декольте за званым ужином, в кремовом шелковом пеньюаре перед сном, — что под сомнение ставится не столько ее верность, сколько то, что будь она неверна, не было ли бы и это данью расхожему светскому обычаю. И наконец, директрису школы из «Мясника» (1970), которая после неудачного романа 12 лет назад отказалась от любви, но, не краснея, сообщает новому увлекшемуся ею мужчине, что есть масса способов «порадовать» себя, не прибегая к помощи мужчин. Эти ее такие неоднозначные дамы волновали американцев безмерно. Но, будучи людьми прямодушными, они не удосужились вникнуть в деликатные психологические cвязи ее героинь, и, начав активно звать Одран к себе в экранизации главных детективных романов XX века: от «Дамы в очках и с ружьем в автомобиле» (1970) до «Десяти негритят» (1974) и вообще списали ее по ведомству порока и женщины шикарной, но, что называется, «с прошлым». В шею эпохе хиппи дышала эпоха ретро, когда — впервые! — песни, наряды, сюжеты 30-40-летней давности стали возвращаться, и англосаксы решили использовать Одран как вешалку, на которую можно было бы накинуть образы Гарбо, Дитрих, Мишель Морган и Бетт Дэвис в придачу. Визуальным воплощением их к ней отношения служит тот наряд, в котором в «Даме в очках» ее героиня приезжает в Орли, чтобы лететь в Женеву: поверх платка, завязанного на затылке, на нее нахлобучена еще и массивная черная шляпа, вроде тех, в каких ходят раввины.

«Дама в очках и с ружьем в автомобиле», 1970

«Мясник», 1969

ТЕНЬ ПОРОКА

В первой же своей совместной работе, картине все того же Шаброля «Перед тем, как опустится ночь» (1971), Лагерфельд и Одран в качестве базового для героини остроумно и предупредительно выбрали черный цвет — коль скоро американцам она уже виделась посланницей порока. Но крой, необычный для женщин того времени, — нет, не кричал, а ласково и утешающе говорил о домашнем уюте. Черные брюки, черные рубашки с мужским воротником, покрытые узором из маков, лютиков и цикория, а поверх — шерстяные черные жилеты с желтыми и красными — как на немецком флаге — широкими полосами на правом боку. Элен — жена, мать двоих детей, которых она исправно возит в школу и обратно на мотоцикле, и хозяйка в роскошном доме, который выглядит так просто потому, что его в качестве то ли пробы пера, то ли дипломной работы спроектировал, будучи студентом, друг ее мужа, архитектор. Спальни и кабинеты расположены галереей на втором этаже, из каждого можно, отдернув штору, выглянуть в окно и увидеть, что происходит в гостиной, столовой и кухне, не подрались ли дети, узнать, не пора ли спускаться к обеду, да просто поорать друг на дружку из окон, как в послевоенных итальянских комедиях (эту красоту создал еще один превосходный дизайнер, архитектор Жак Амоньо). Уже на этом фильме Лагерфельд успешно испытывает беспроигрышное для рыже-сине-бронзовой масти Одран сочетание черного с васильковым: васильковая спортивная куртка с черными брюками и водолазкой, васильковая блуза с тремя черными слониками на груди; впоследствии это цветовое сочетание перекочует и в «Красную свадьбу» (1973), и в домашний халат героини Одран в американской криминальной комедии «Черная птица» (1975, кстати, по мотивам еще одного знаменитейшего детектива — «Мальтийский сокол») — черный с васильковыми воротником, обшлагами рукавов и отстрочкой карманов.

«Перед тем, как опустится ночь», 1971

«Красная свадьба», 1973

«Черная птица», 1975

Черно вокруг уютной суеты семейной жизни Элен: убита, задушена неизвестным во время полового акта жена друга-архитектора. Сцена похорон — актерский шедевр Одран: она набегалась по снегу с детьми и застала дома свекровь, открыла на радостях шампанское, чуть перебрала и теперь, у гроба, дует пьяные губки под заунывную речь священника о Лазаре, закатывает глаза от нетерпения перейти к поминкам и догнаться, от скуки задерживает взгляд на неизвестной женщине, чтобы в итоге надуться еще больше: уж больно дешев, побит молью и негож к надетому на той черному пальто мех его воротника.

«Дама в очках и с ружьем в автомобиле», 1970

Воротнички мужских рубашек украшают большинство нарядов Алисы в «Скромном обаянии», лучшем фильме дуэта Одран — Лагерфельд, настолько шедевральном, что платье баклажанного цвета с двумя ромбообразными вырезами на спине, в котором Алиса отправляется на прием к полковнику, Одран специально пасла до окончания съемок, будучи уверена, что иначе его стащит жена исполнительного продюсера. Рыжая Алиса дружит с блондинкой Симоной, героиней невесомой Дельфин Сейриг, но это две очень разные женщины: когда незнакомый лейтенант рассказывает им в чайной печальную, призрачную и поэтичную историю о том, как в детстве убил своего отца, бывшего ему на самом деле отчимом, в конце его рассказа глаза Сейриг полны ужаса и неодобрения, в то время как подперевшая подбородок ладошкой Одран мечтательно улыбается невидящим взглядом и, сморгнув его ресницами, дарит лейтенанту кивок поддержки. Сейриг изменяет мужу — Одран сбегает от гостей, не подав на стол, охваченная нестерпимым порывом заняться любовью, но заняться ею с мужем своим, собственным. Ее мужские воротнички, которыми щеголяют самые разные наряды — от красного в белые журавлики хлопчатобумажного халатика на поясе до шифонового салатового платья до колен — противопоставляют практичность, дружелюбие, здравый смысл накрахмаленному белому банту, оборонительно торчащему лицемерием, спесью, прикидывающейся женственностью, под шеей Сейриг поверх ее черного строгого платья, скроенного по лекалам школьной формы. Так, пока героини добродушно болтают сплошь о портвейне да о виолончелях, за них, поверх их голов, улыбок и болтовни, весь фильм пикируются Лагерфельд и молодой Жан-Поль Готье, наряжавшие каждый одну из этих героинь.

«Скромное обаяние буржуазии», 1972

Неотразимо первое появление Алисы: ансамбль из шелковой бледно-розовой удлиненной блузы на поясе с шифоновыми рукавами, расшитыми шелковыми палыми листьями, набегающими над длинными манжетами, и того же оттенка расклешенных брюк. Светский французский вариант традиционного индийского шальвар-камиза пять лет спустя Лагерфельд пародийно переработал для Одран, когда она играла роль иранской потомственной контрабандистки в комедии с Майклом Кейном «Серебряные медведи» (1977): там все то же выполнено в салатовом цвете, но рукава и подол накидки, теперь — расклешенной, оторочены неуместным кроличьим мехом, а на голову водружена серебристая парчовая чалма. Эта комедия тоже относится к аферистским, но, хотя в англо-американском кино Одран сохранила статус женщины-вамп из фильмов с криминальным душком, в отличие от прежних ее детективных героинь, дамочек с гнильцой, способных на убийство, эти, лагерфельдовские, были безобидны и игривы, как пузырьки шампанского, и, собираясь в дорогу ко второй половине жизни, искали лишь беспечной старости и, если повезет, того, кто так же подустал от хлопот и будет рад разделить их счастье с собой.

«Серебряные медведи», 1977

Стефан Одран и Карл Лагерфельд

Но главное — Лагерфельд уверенно увел Одран из тени порока, в которую ее, здравую и здоровую женщину, увлекал не столько кинематограф, сколько восприятие увлекшихся ею американцев. Эпоха хиппи, очень молодых людей, сметая буржуазные ценности, навесила на церемонность званых ужинов или секса, которому приличествуют атласные комбинации и предшествует некая ироническая игра, клеймо пережитков. Одран в трудные для церемонности времена стала цербером ценности, осознание важности которой приходит с возрастом: высокого искусства разжигать аппетит.

Эскиз Карла Лагерфельда