Место, где можно снять панцирь

Собираетесь в Стамбул? Обязательно загляните в Arter — один из главных турецких музеев современного искусства. До 27 августа там показывают сольный проект чешской художницы Эвы Котятковой «Иногда я представляю, что я рыба с ногами». Критик Антон Хитров увидел в Arter выставку-манифест, которая не только знакомит публику с художественной вселенной Котятковой, но и рассказывает о миссии искусства.

Как я облажался в музее современного искусства

Мне чуточку стыдно перед смотрителем Arter. Как только я зашел на выставку Эвы Котятковой и заметил рассыпанные по полу большие пластиковые пилюли, я схватил парочку, чтобы попозировать жене для смешной фотографии. Вот уже почти год я принимаю антидепрессанты, поэтому портрет с огромными пилюлями отлично смотрелся бы в моем инстаграме.

Стоило мне завладеть скульптурами, смотритель окликнул меня и велел опустить их на пол, а потом подошел и аккуратно разложил пилюли по местам, сверяясь со снимком в телефоне. Не буду объяснять, почему я принял объекты за интерактивные. Лучше расскажу, почему так важно было вернуть их именно туда, где они лежали.

Здание музея Arter спроектировал британский архитектор Николас Гримшоу, создатель ботанического сада «Проект Эдем» в английском Корнуолле. Выставочный зал на первом этаже — самый необычный в музее: одна из его стен — прозрачная и выходит на людный проспект. Горожан от искусства отделяет бассейн, вытянутый вдоль фасада, но разглядеть работы с улицы — все равно не проблема. Разумеется, для художников и кураторов это вызов, который невозможно не принять. Так вот, Эва Котяткова и кураторка выставки Эда Беркмен решили разложить у прозрачной стены пилюли с таблетками.

Инсталляция — двухсторонняя: она работает и для прохожих, и для посетителей. С улицы вы видите аптечную витрину. Когда вы попадаете внутрь, пилюли оказываются между вами и городом, как бы защищая вас от него. Получается, Котяткова и Беркмен обещают нам нечто, что, образно говоря, укрепит наш иммунитет. Но что именно?

Кто такая
Эва Котяткова

Эва Котяткова родилась в 1982 году в Праге. Она делает инсталляции, объекты, коллажи и перформансы. С 2010-х Котяткова выставляется на главных мировых арт-площадках, например, в Центральном павильоне Венецианской биеннале. Книгу с ее коллажами приобрел для своей коллекции нью-йоркский MoMA. Несколько работ художницы показывали на масштабной международной выставке «Многообразие. Единство» в Новой Третьяковке — одном из последних проектов Зельфиры Трегуловой во главе этого музея. В Турции Котяткову тоже знают — как участницу Стамбульской биеннале.

Монстры

Попробую составить краткий глоссарий художницы. Центральное понятие в ее вселенной — монстры. Изначально воплощения угрозы, природной или социальной, сегодня они, как правило, изображаются как жертвы иррациональных человеческих фобий перед непонятным и чужим. А поскольку борьба с этими фобиями — чуть ли не первостепенная задача искусства в XXI веке, чудовища стали его важнейшими героями. Достаточно вспомнить такие разные фильмы, как «Форма воды» Гильермо дель Торо, «Нет» Джордана Пила и «Корпорация монстров» студии Pixar.

Монстры не редкость и в современном искусстве. Мифические звери и странные безголовые существа встречаются, например, в перформансах российской художницы Данини, а знаменитый нидерландский скульптор Тео Янсен и вовсе сделал имя на механических ветряных чудовищах.

ДАНИНИ, «МИФИЧЕСКИЕ ЗВЕРИ»

Вынесенная в название выставки рыба с ногами — самый наглядный монстр, какого только можно представить: существо, которое не принадлежит ни воде, ни суше, в общем, никакому из миров. Во вселенной Эвы Котятковой тряпичные чудища — не то многоножки-гиганты, не то каракатицы — мирно сосуществуют с детьми и животными: и те, и другие в нормативном антропоцентричном мире — тоже своего рода монстры, обладатели категорически другой, менее «правильной» природы.

Глядя на работы художницы, легко прийти к выводу, что каждый человек — в той или иной степени «монстр» и вынужден прятать от общества свою «монструозную» суть. Котяткова пришивает к одежде хвосты и щупальца, а потом одевает в эти костюмы перформеров, чтобы те представали в «неправильных» и в то же время — нисколько не угрожающих образах.

Клетки

Где монстры — там и клетки. Первое понятие неизбежно порождает второе: чудовищ нужно держать за решеткой, уверены те, кто их боится. Одно из любимых решений художницы — заключить перформера в необычную клетку-контейнер, которая нередко бывает похожа не на помещение, а на очередной костюм.

Впрочем, у Котятковой металлические прутья защищают не столько тех, кто снаружи, от тех, кто внутри, сколько наоборот. В Arter, например, она предложила зрителям забираться в клетки-убежища с мягкими, как одеяло, полами (убежище — ее сквозной сюжет). Я называю их клетками, но вообще в них можно увидеть и паутинки с детской площадки: игра — еще один важный мотив в работах Котятковой.

Художница делает из прутьев и такие конструкции, куда человек при всем желании не поместится. Они похожи на тренировочные рисунки по построению формы, только трехмерные: принципиально неоконченные, открытые к нашим домыслам скульптуры. Мысленно дорисовать объект — тоже своего рода игра, что-то вроде «обведи и раскрась».

Игры

Работы Котятковой отсылают и к другим играм. Например, к игре в куклы. Или в крепость (когда одеяло накидывают на стол). Этот вид коммуникации — видимо, самый органичный для художницы: она сотрудничает с детьми по всему миру, а сюжеты некоторых работ ей подсказывает дочь Анна. Элементы реального мира — одежда, мебель, чей-нибудь фотопортрет — легко интегрируются в личную вселенную Котятковой: этот навык — придумывать вещам новые функции и тем самым как бы присваивать себе окружающую реальность — она тоже усвоила из детских игр.

Художница не одинока в этом увлечении: игры и игрушки — предмет внимания для многих ее коллег (скажем, россиян Ивана Горшкова и Аси Маракулиной), а нарочито детская манера изображения — абсолютный мейнстрим в искусстве 20-30-летних, то есть следующего за Котятковой поколения. Я предполагаю, это связано с тем, что люди сегодня вынуждены (или даже хотят) учиться и осваивать новое не только в юности, но и на протяжении всей жизни — а значит, заинтересованы в том, чтобы сохранять некоторые детские черты как можно дольше.

ИВАН ГОРШКОВ

Ася Маракулина

Действующее вещество

Какой же состав у пилюль, выставленных в витрине музея Arter?

Бывают странные сближенья, как завещал нам куратор одноименной выставки в Пушкинском музее Жан-Юбер Мартен. Семь лет назад китайская художница Инь Сючжэнь создала для «Гаража» инсталляцию «Медленное действие» — павильон в виде лекарственной капсулы с оболочкой из одежды, в том числе пожертвованной музею москвичами. Одежда — это граница между публичным и интимным, поэтому, попав в инсталляцию, зрители должны были оставить снаружи все наносное. Форма павильона намекала на целебность этой практики.

ИНЬ СЮЧЖЕНЬ «Медленное действие»

Оба образа, к которым обращалась Инь Сючжэнь, можно встретить и на выставке в Стамбуле. Как и китайская коллега, Котяткова противопоставляет созданную в Arter среду миру вокруг. Эта среда уютная — но ее уют не похож на тот, который продают нам корпорации: художница как бы заново изобретает одежду, кровать, стул — вы не найдете ничего похожего в каталогах Ikea. Вот почему гостеприимство Котятковой ощущается как подлинное, то есть бескорыстное.

Если вы захотите поваляться на мягком полу в убежище-клетке, придется снять обувь: по идее, это нужно, просто чтобы сохранить инсталляции чистыми, но можно трактовать этот жест иначе — как демонстрацию своей уязвимости. Без этого слова невозможен разговор о проекте Arter, ведь уязвимы все его герои — и монстры, и животные, и дети. Что касается взрослых, они, ассоциируя себя со всеми перечисленными, тоже признают собственную хрупкость. Я на самом деле не железный: это открытие — и есть то лекарство, которое, по мнению Котятковой и Беркмен, способно предложить нам искусство.

Тут бы пригодилось мое фото с пилюлями, но мы не успели его сделать.