Четвертая глина комом

Ольга Погасова

«ГЭС-2» еще не успел открыться, но уже собирает толпы — пока не в здании, а на набережной, где установили скульптуру Урса Фишера «Большая глина № 4». Споры о том, на что похожа монументальная работа швейцарского художника, заставили москвичей забыть обо всем. По просьбе The Blueprint куратор паблик-арт проектов Ольга Погасова ищет корень конфликта между искусством и массами.

Ольга Погасова • есть тема

П

Ольга Погасова • есть тема

рошлая неделя, по крайней мере, в нашем фейсбуке, официально стала неделей обсуждений значения скульптуры Урса Фишера перед «ГЭС-2». Так много в Москве не спорили со времен установки князя Владимира на Боровицкой площади: каждый из ваших (и моих) друзей постарался высказаться об уместности этой скульптуры, верных механизмах внедрения паблик-арта в городе и, главное, выразить солидарность или несогласие с истолкованием абстрактной металлической массы артистом Максимом Галкиным, который сразу после установки скульптуры на набережной около «ГЭС-2» взвалил на себя тяжелую ношу арт-критика.

Москва за последние десять лет переживала куда более серьезные трансформации — и появление более противоречивых монументов (с тем, что памятник Михаилу Калашникову Салавата Щербакова куда более одиозное произведение, мало кто будет спорить), и в целом масштабное переустройство всего центра. Почему же тогда эта невинная, казалось бы, скульптура, лишенная отсылок и к милитаристскому наследию, и к религии, вызвала столько споров?

На этот вопрос есть несколько ответов. Самый простой из них — важность публичной дискуссии. С конца XX века урбанисты, градостроители, архитекторы и активисты трактуют право каждого жителя на город как важнейший принцип совместного проектирования. В теории любой паблик-арт-проект начинается с дискуссии, и эта дискуссия может быть затяжной: свои лучшие работы Христо и Жанна-Клод обсуждали с городскими властями по 20 лет. Но если посмотреть на действительно крутые паблик-арт-проекты, ты понимаешь, что этот механизм очень редко срабатывает и приводит к каким-то результатам. Паблик-арт развивается по двум направлениям, и первое из них происходит в русле мира и дружбы, а второе уже реализуется, воплощая волю самого художника, который изучает контекст места и решает в нем воплотить свой субъективный взгляд. И часто бывает так, что этот проект становится будущим символом города: Жак Ширак и министр культуры Франции Франсуа Леотар ненавидели и хотели снести «Колонны Бюрена» — работу культового концептуалиста Даниэля Бюрена, которые стали сейчас одним из негласных символов Парижа (да и Эйфелева башня долго и упорно раздражала горожан, а теперь стала примером удачного брендинга). Хочется верить, что тем же потенциалом обладает и глина Фишера: кто знает, вдруг она скоро заработает не меньше поклонников, чем «Облачные ворота» Аниша Капура в Чикаго?

В чем, кстати, интересно, главное отличие «Облачных ворот» от «Большой глины»? В привлекательной фактуре. И неподготовленности зрителя. Это первая абстрактная скульптура в городе (памятник М. А. Шолохову на Гоголевском бульваре с плывущими головами коней, мы, согласитесь, абстрактной скульптурой считать не можем), и «Гараж», привозивший «Маму» Луизы Буржуа, в этом смысле оказался куда прозорливее: до образа матери, заключенного в пауке, самостоятельно зритель может и не дойти, но фигуративный образ воспринимать куда проще без подготовки, тем более что фигуративное искусство в силу академичности российского образования в стране знают и любят.

Ассоциация формируется исходя из пластичности сознания. Мне кажется, что эта скульптура и многочисленные интерпретации аннотации хорошо показывают состояние нашего общества сегодня. Ведь говорят все о том, что они увидели. О том, что у них в голове. О том, с чем они знакомы. И это нормально: откуда зрителю, который не бывал в западных музеях, знать Урса Фишера? Откуда всем знать международных художников? Откуда всем знать про то, как работает современное искусство и с чем его едят, если в российских музеях нет даже работ Ротко? Поэтому зритель его интерпретирует так, как может.

Для более сложной интерпретации нужны насмотренность и образование: сейчас же мы адресуем то, что делаем, маленькой группе кураторов, критиков, специалистов по искусству, которые это выбрали и понимают ход мыслей автора. А игнорирование мнения большинства это большинство раздражает и провоцирует конфликт. В этом есть какая-то колониальная политика, которой паблик-арт-проекты в идеале должны стараться избежать.

Могу рассказать про свой пример. В Выксе, маленьком городе металлургов, где в рамках фестиваля «Арт-Овраг» мы приглашаем современных художников создавать муралы, кураторская группа самостоятельно выбирает художника, но еще до появления самой работы мы встречаемся с местными жителями и начинаем просто знакомиться, общаться, обсуждать, кто такой этот художник, чем он известен, что вообще происходит, как он вписан в контекст.

В прошлом году мы установили стометровую фреску Булатова, и подготовить металлургов было очень легко. Потому что я начала свой рассказ о Булатове с «Кота в сапогах». И конечно, все дико оживились, ведь у каждого в детстве была эта книжка, которую художник иллюстрировал, и все помнят картинки из нее. Я говорю: «Ну так вот, смотрите, значит, вы знаете этого художника». Все так смягчились слегка и выдохнули.