Овальная леди

ФОТО:
АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ

Сегодня разговор о сюрреализме невозможно представить без имен художниц, которые долгие годы оставались в тени лидеров движения. Не последнюю очередь в продвижении сюрреалисток сыграла прошлая биеннале современного искусства в Венеции, названная по книге Леоноры Каррингтон, активной участницы художественного движения сюрреалистов в 1930-е годы, оказавшейся при этом уникальной и самобытной писательницей. О Каррингтон, ее текстах и их нелегком пути к русскоязычным читателям рассказывает писательница и главред издательства «Носорог» Катя Морозова.

Леонора Каррингтон, 1939. Фотограф Ли Миллер

I

Важнее всего ускользнуть. Не просто убежать или исчезнуть, но сделать это так, чтобы руки держащего хранили непреходящее ощущение, что присутствие еще длится, пока вдали мерещится тень.

[

]

Леонора Каррингтон, родившаяся в годы Первой мировой войны, росла, взрослела в преддверии Второй, которая кардинально изменила ее жизнь, сломав и до того казавшуюся хрупкой границу между добром и злом. Дочь состоятельного промышленника, она ускользнула из великосветского общества, выбрав художественное образование и путь богемной бунтарки; ей ничего не стоило влюбить в себя кумира, живописца Макса Эрнста и стать главной молодой звездой мужского клуба сюрреалистов. Очевидно, их попытки удалить логику из всего видимого резонировали с ее жизненным опытом. Ускользание же от них представляется ее главным жестом. Слово «муза» неприличным и оскорбительным казалось уже тогда, по крайней мере, гораздо позже Каррингтон будет на этом настаивать. Тиски любовной связи со взрослым знаменитым мужчиной долго не позволяли ей выбраться из очередного возведенного кем-то другим мира (в данном случае художественного). Ее ранние живописные работы самобытны, но скованы некоторыми принятыми правилами игры. По-настоящему она начнет раскрываться в ни на что не похожих рассказах. После ареста Эрнста немцами в оккупированной Франции Каррингтон пережила тяжелый нервный срыв, едва не стоивший ей здоровья, итог — больничное заточение в психической лечебнице (возможно, к чему-то такому как к мерцающему оазису она и стремилась), но вмешательство когда-то обиженных родных все же спасло ее. Каррингтон сбегает из лечебницы, из Европы, из отношений и навсегда перемещается за океан.

Леонора Каррингтон перед картиной «Искушение святого Антония», 1947. Фотограф Ли Миллер

Леонора Каррингтон и Макс Эрнст, Англия, 1937. Фотограф Ли Миллер

II

Некоторые ситуации важны. Каррингтон принимала гостей, предварительно приняв в одежде душ, и, не обращая внимания на стекавшую с нее воду, вела с ними беседы. Другим гостям подавала омлет с остриженными у них же во время сна волосами. Из психиатрической лечебницы, куда была помещена после ареста Эрнста, сбежала на подводной лодке. Молодой дебютанткой подружилась в зоопарке с гиеной и решила отправить ее на первый бал вместо себя. Подглядывала за знатными дамами, избивающими на кухне овощи. Вопреки запрету отца играла с любимой с детства лошадкой, за что ту сожгли. Подложила брату в кровать крокодила. Выросла очень высокой дамой, буквально вытянулась овалом.

События из ее жизни не всегда легко отличить от происходящего в текстах. Разделяла ли их сама Каррингтон?

Без названия, 1979

«Зеленый чай», 1942

III

Ранние тексты Каррингтон относятся к предвоенным 1930-м годам. Она пишет их на французском, притом что ее родной язык — английский, но усвоенный у матери и няни ирландок. Материнский язык — это глубина; Каррингтон в детстве слушает сказания ирландского фольклора, духи той земли никогда не отпустят ее из пространства магического. После побега из лечебницы Каррингтон перебирается на другой континент, в Мексику, единственное место, из которого уже не сможет ускользнуть. Она выйдет замуж, родит двоих сыновей и начнет писать по-испански. У Каррингтон был зеркальный почерк, она могла писать справа налево и развернутыми задом наперед буквами (эта пугающая способность как будто маркировала ее принадлежность миру, где все наоборот); так же просто ей давался переход с одного языка на другой. Язык — не более чем место обитания звука; Каррингтон чутко слышит, и уже в 1950–1960-е годы ее писательское мастерство заостряется — реальность станет громче спорить с сюрреальным, а их конфликт породит злую комедию. Героиня одного из зрелых и важных текстов Каррингтон — «Слуховая трубка» — девяностолетняя глухая старуха, мечтающая вернуться на Север, вдруг обретает возможность слышать мир с помощью незамысловатой трубки. Что же она услышит?

IV

Произведение, которое переоткрыло Каррингтон, — сборник детских рассказов «Молоко снов». Написан в 1950-е, но издан впервые посмертно в 2013 году (Каррингтон умерла в 2011-м, прожив почти столетие). Вообще, все тексты Каррингтон поместятся в не самый большой том. Последние десятилетия жизни она как будто все больше отдается тому, с чего начинала, — изображению (при этом некоторые живописные полотна — очевидные самоповторы, превращение в салонный сюрреализм). К этому добавятся работы для театра и кино. Алехандро Ходоровски ставит пьесу «Пенелопа» (по рассказу Каррингтон «Овальная леди»), она занимается декорациями и костюмами, тем же — для хоррора «Дом безумия» Хуана Лопеса Моктесумы. В фильме постоянно появляется белая лошадь, своеобразная метка Каррингтон, это важнейшие существо в ее художественном мире (см. знаменитый «Автопортрет с лошадью»), населенном всевозможными животными и сущностями; бестиарий потустороннего. Убийство лошадки Тартар в «Овальной леди» — ключевой эпизод в ее литературном мире, момент зарождения абсолютного насилия, с которым она будет бороться черным юмором и обращением к магии. Ее элегантные макабрические рассказы — чистый образец weird fiction, сюрреализму чужда эта возможность вбирать холод самых пугающих пространств. В «Молоке снов» — детские-недетские рассказы снабжены рисунками, которые вместе с текстом становятся как бы означающими, за их пределами — указание на тот мир, где все творится (перевернутый мир борьбы добра и зла, насилия и нежности, чудесного и макабрического), где каждому доступно превращение в другого, ускользание из своей формы, из оболочки.

«Автопортрет с лошадью», 1938

«Молоко снов»

«Женщина на велосипеде», 1949

В 2022 году первая постковидная биеннале современного искусства в Венеции, открывшаяся весной в навсегда изменившейся Европе, говорит о мире в первую очередь через образность Каррингтон. Именно «Молоко снов» выбрала для названия всей биеннале кураторка Чечилия Алемани и выставила в центре проекта некоторые работы Каррингтон, в том числе рисунки из той самой книги. Выставка выводила многих художниц, застывших где-то на перифериях, — как, собственно, и Каррингтон, которая долгие десятилетия была в тени мужчин-сюрреалистов, — и трансформировала их статус, как они трансформировали в своем творчестве тела и формы, реальности и вымышленное.

«Старая Магдалена», 1988

V

В 2021 году издательство «Носорог» задумало издать короткую прозу Каррингтон. До сих пор на русский язык была переведена только «Слуховая трубка». Обратиться за правами на перевод получилось уже после февраля 2022 года. Нам отказали, через несколько месяцев — еще раз, на все последующие запросы и новые аргументы в пользу того, почему эти тексты так нужны на русском именно сейчас, отвечали молчанием. Досадуя и негодуя (и обвиняя себя в этом негодовании — как сейчас вообще возможно негодование по такому поводу!), я перечитывала ее тексты и запутывалась в своей обсессии к ним. Я воображаю, как изданные «Носорогом» книги становятся частью и моего текста. Меня пугает мир Каррингтон, и, думается, он серьезно повлиял на внедрение тревоги и ужаса в мои собственные тексты. Но вот сохранить детское — под стать Каррингтон — умиление при виде каждого существа со страниц бестиария и принять любую его мутацию — что-то из разряда утраченного дара. Утрачен он и теми, кто хранит наследие Каррингтон, теми, кто не дает ее текстам ускользнуть на другой континент, в страну, которую — вдруг! — могли бы излечить откровения воинственной жизни из зазеркалья.