Не бойся, я Чужой

ФОТО:
АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ

В центре современного искусства «Винзавод» открылась групповая выставка «Чего ты боишься?». Ее куратор Елена Селина видит в названии и вопрос, и руководство к действию: 28 художников исследуют такие страхи, как страх пустоты, страх сближения с людьми, страх потери идентичности или страх неудачи — и пытаются справиться с ними с помощью искусства. Олег Зинцов вспомнил, что психологи делят страхи на три базовых типа: биологический, социальный и экзистенциальный — и задумался о том, как они отражаются в массовой культуре.

Выставка «Чего ты боишься»

1 Годзилла

Ископаемый ящер-самец, пробудившийся и мутировавший в результате ядерного взрыва, — хрестоматийный пример биологического страха: в этом монстре отобразились две вполне реальные опасности, знакомые населению Японских островов. Первая — ядерная катастрофа: с ней непосредственно связано пробуждение Годзиллы в легенде, придуманной на киностудии Toho, и очевидно, что в 1954 году, когда гигантская рептилия с «атомным дыханием» впервые появилась на экранах, были свежи воспоминания о бомбардировках Хиросимы и Нагасаки. Вторая опасность грозит Японии регулярно — это стихийные бедствия: землетрясения и цунами. Годзилла, таким образом, олицетворяет одновременно могучие силы природы и неразумное человеческое поведение по отношению к ним. Этот атомный монстр словно бы всплыл не из темных тихоокеанских вод, а из глубин массового подсознания. При этом роль Годзиллы неоднозначна — представляя поначалу несомненную угрозу, он постепенно эволюционирует и в некоторых фильмах защищает гуманоидов от еще более ужасных тварей вроде инопланетного Монстра Зеро из картины 1965 года. Биологический страх оказывается не только олицетворен, но и в какой-то степени приручен.

2 Зомби

Оживший мертвец — самый обобщенный и показательный пример социальных страхов. Зомби — не просто Другой, но Другой, в которого можешь превратиться ты сам. Важно, что, в отличие от вампиров, которых принято представлять аристократами, зомби всегда «низший Другой», лишенный собственной воли, угнетенный, управляемый кем-то или просто следующий инстинктам голодной толпы. Страх перед зомби имеет выраженную классовую природу — это боязнь оказаться в самом низу социальной лестницы, потерять идентичность, стать неразличимой частью массы. Социальный контекст хорошо виден уже в первом фильме об оживших мертвецах — «Белом зомби» (1932) Виктора Гальперина с Белой Лугоши в роли мастера вуду. Зомби там — черные рабы, и это в порядке вещей, пока превращение в живого мертвеца не случается с приехавшей на Гаити белой невестой. У главного классика жанра Джорджа А. Ромеро взаимодействие с зомби (которых Ромеро так никогда не называл) проявляет природу человека и социальной реальности: в «Ночи живых мертвецов» (1968) единственным выжившим в драке с мертвяками оказывался темнокожий герой, которого убивала подъехавшая полиция, и жанровый фильм, таким образом, жестко подытоживал 1960-е. По истории зомби-хоррора можно изучать эволюцию отношения к Другому — если поначалу это только страх и отвращение, то в XXI веке становится все более очевидно, что Другого, каким бы он ни был, хорошо бы понять и научиться с ним сосуществовать. Об этом рассказывает не только Ромеро в одной из своих последних картин «Выживание мертвецов» (2009), но и авторы зомби-фильмов нового поколения, таких как The Girl with All the Gifts (выходивший в России под названием «Новая эра Z»), где дети, родившиеся от зомби-матерей, были уже не столько опасностью, сколько следующей ступенью биологического развития. Правда, пандемия вновь поставила всю эту толерантность под вопрос, и герои постапокалиптических историй вернулись к проверенным реакциям: увидел зомби — беги или вышибай ему мозги.

3 Чужой

Маска экзистенциального страха, связанного с осмыслением жизни, смерти и природы зла. В отличие от зомби, это Совсем Другой, нечто принципиально непознаваемое и в этом смысле неизбежно приводящее к религиозной проблематике. В сюжетах франшизы о Чужих так или иначе возникает конфликт рацио и веры. Ученые, пытающиеся приручить (то есть познать) внеземного монстра, неизбежно терпят поражение. Все, что несет Чужой, — это зло и смерть. В то же время это совершенное существо, которое почти невозможно убить. В Чужом можно увидеть развитие идей гностицизма, служившего источником ересей в раннем христианстве, а позже в исламе. Гностики верили в злого создателя этого мира, и Чужой выглядит как его лучшее творение. С другой стороны, феминистская критика обнаружила в образе Чужого экзистенциальные страхи мужчины, связанные с непонятным женским — с тайной зачатия, беременности и родов. Обе смысловые линии сошлись в главной героине франшизы Эллен Рипли (Сигурни Уивер), которая, переходя из фильма в фильм, попадала из космического хоррора в еретическую религиозную притчу — в третьей части она умирала, чтобы убить в себе зародыш Чужого, а в четвертой воскресала, чтобы родить нового монстра, причем мужчины в этом процессе оказывались уже совсем не нужны, а символическая фигура патриархальной власти отменялась емкой фразой: «Отец сдох!».

Выставка «Чего ты боишься»

И другие кошмары

Конечно, не каждый страх, воплощенный в метафоре, укладывается в одну из трех базовых категорий. Чаще всего метафоры гуляют туда и обратно через границы биологического, социального и экзистенциального. Чудовище, которое встречает в лесу 10-летняя героиня фильма Гильермо дель Торо «Лабиринт фавна», — сюрреалистическое отражение страшной социальной реальности, жестокостей фашистского режима в Испании 1944 года. Девочка сбегает от действительности в сказку, но сказка сама превращается в кошмар.

В экранизации романа Стивена Кинга «Оно», снятой в 2014 году Андресом Мускетти, зловещий клоун Пеннивайз, утаскивающий детей, питается их не выдуманными, а вполне реальными страхами — перед хулиганами из класса постарше или перед семейным насилием. Ужас прячется не только в ливневке, заманивая тебя красными шариками. Это то, что всегда с тобой, в школе, дома и по дороге оттуда сюда.

Во франшизе «Кошмар на улице Вязов» обгорелый маньяк Фредди Крюгер, приходящий к героям из снов, интерпретируется психологами и как жертва детской травли, и как метафора темной стороны сексуальности, с которой впервые сталкивается подросток.

А в триллере «Преступления будущего» Дэвид Кроненберг, в 2017 году переживший смерть жены, буквально препарирует страх перед онкологическими заболеваниями — художник-перформансист в исполнении Вигго Мортенсена выращивает в своем теле новые органы, а его ассистентка (Леа Сейду) вырезает их на глазах у публики. Это можно считать и метафорой того, как искусство в принципе работает со страхом — сперва выращивает, а затем вырезает.