Синий бархат

ФОТО:
THE ESTATE OF YVES KLEIN C/O ADAGP, АРХИВЫ ПРЕСС-СЛУЖБ

«Все противоречивые факты являются подлинными принципами объяснения вселенной», — утверждал французский художник Ив Кляйн, экспериментатор, писавший картины огнеметом, авангардист, запатентовавший свой собственный оттенок синего цвета, и впрямь парадоксальная личность. На днях в издательстве «КоЛибри» выходит графический роман «Ив Кляйн: синее синего», посвященный жизни и творчеству Кляйна; редактор культуры The Blueprint Иван Чекалов воспользовался этим поводом, чтобы порассуждать о значении одного из главных художников второй половины XX века.

Комикс КоЛибри «Ив Кляйн/ синее синего»

За год до того, как в Ницце молодой Ив Кляйн поделил мироздание между собой, поэтом Клодом Паскалем и художником Арманом (Арман получил землю, Паскаль — слова, а сам Кляйн — небо); за десять лет до выставок монохромов и моноголдов; задолго до международной славы и изобретения собственного цвета 18-летнему Иву снится сон. Он видит безграничное небо — необъятную пустоту, окрашенную в ультрамариновый синий. Много позже у французского философа Гастона Башляра Кляйн прочитает: «Сначала нет ничего, затем появляется глубокое ничто и, наконец, — глубокая глубина». Кляйну кажется, что в небесную ткань вшит смысл человеческой чувствительности и законы мироздания. Ответы на все волнующие его вопросы. Во сне Кляйн разворачивает небесный свод и подписывает его. Так он покоряет пространство. Единственное, что раздражает юного Ива на идеальном небосклоне, — это птицы. Они оставляют грязные следы на произведении. Его произведении.

Klein Blue

International

«Нужно уничтожить птиц до последней особи», — напишет Ив Кляйн четырнадцать лет спустя в «Манифесте отеля “Челси”». Едва ли он действительно на это готов. Помимо того что журавли, попугаи и зимородки очень красивы, без птиц, этих микроскопических пробоин на фюзеляже вселенной, никто не признал бы авторства художника над небом. Прорывы в пространстве маркируют его границы. Без границ невозможна навигация, а без навигации — искусство. Кляйн всю жизнь убеждал окружающих в том, что он певец бесконечного, художник пустоты. На самом деле Кляйн — художник промежутка: пробела между словами и смыслами, паузы в музыкальном произведении. Промежуток усмиряет безграничное. Кляйн занимался тем же. Это выражается в его биографии, отношении к современникам и собственному творчеству, а более всего — в цвете. Кляйн облил своей синей краской весь мир, тем самым сделав его видимым, но не подарив ему имени — вселенная безымянна, даже если на бирке указано International Klein Blue.

В ордене лучников святого Себастьяна, тайном братстве, принявшем Ива Кляйна в 1956 году, его девизом служила фраза «За цвет! Против линии и рисунка!». Анализируя цвет в его работах, можно понять очень многое. Возможно, даже самого Ива Кляйна.

Буклет с названием «Картины», подписанный просто «Ив», увидел свет в 1954 году. Предисловие к нему написал друг художника Клод Паскаль, тот самый, которому при дележе вселенной в 1947-м достались слова. Впрочем, слов-то в предисловии и не было — оно целиком состояло из закрашенных строчек. «Картины» представляли из себя разноцветные монохромные квадраты с названиями городов, где бывал Кляйн, — от Ниццы (там художник родился) до Токио. Ив только что вернулся из двухлетней поездки в Японию. Там он получил черный пояс по дзюдо. Приехав в Париж, Кляйн открыл школу боевых искусств. До конца жизни это будет его основным заработком. Живописи Ив нигде не учился — он родился в 1928 году в семье художников и все знания об искусстве почерпнул от родителей.

Первый альбом 1954 года «Картины. Ив» с предисловием из зачеркнутых строчек Клода Паскаля

Ив Кляйн в Японии

Реакция первых зрителей на «Картины» разозлила Кляйна. Франция середины пятидесятых была вотчиной абстрактного экспрессионизма, вернее, его западноевропейского кузена — ташизма, занятого прежде всего работой с бессознательным. Ярой приверженкой ташизма была и мама Кляйна. Монохромы Ива вначале тоже принимали за метастаз экспрессионистских штудий — дескать, они выражают что-то, спрятанное глубоко внутри художника. Кляйн, с детства увлеченный мистическим учением розенкрейцеров, верил в метафизическую силу искусства, в то, что живопись обязана разглядывать изнанку вещей. Заниматься космосом, а не микроскопической пылинкой под названием «Ив Кляйн».

Работы из серии «Синие Монохромы»

Тогда он решил пойти дальше. В январе 1957 года на выставке в Милане Ив Кляйн выставил 11 абсолютно идентичных монохромных полотен, окрашенных в электрический синий. Чтобы добиться сияния ультрамариновой краски, Кляйн добавил к пигменту синтетическую смолу Rhodopas; позже он запатентует эту формулу и назовет получившийся цвет International Klein Blue, или IKB. 11 одинаковых картин ослепили посетителей итальянской галереи Apollinaire — и заставили Европу говорить об Иве Кляйне.

Разумеется, Кляйн не был первым, кто представил публике монохромные картины. Как минимум Малевич и Родченко сделали это практически за полвека до него. Но черный квадрат на белом фоне — совсем не то же самое, что полностью синий холст. Первое — это некролог старому искусству и манифест нового. Второе — портал. Эстетическая функция для монохромов Кляйна второстепенна — это, в общем-то, и не живопись вовсе, а инсталляции, задача которых — дистиллировать бесконечность. Но логика Кляйна парадоксальна — он настолько же мистик, насколько и мистификатор — разрушая одни границы, он возводит другие. Под идентичными произведениями Кляйн ставит разную цену, не только издеваясь таким образом над современным ему арт-рынком, но и вплетая свои работы в дискурс актуального искусства.

Ив Кляйн

Постер выставки Ива Кляйна в Милане, 1957

Выставка «Пустота», 1958

Синий оттенок — цвет плаща Богородицы и фрески Джотто в капелле Скровеньи — служил Кляйну универсальной метафорой. Однако имелись в его арсенале и другие средства художественной выразительности. К примеру, на выставке «Пустота» Кляйн представил заинтригованной аудитории пустую галерею. Вслед за пьесой Джона Кейджа «Четыре тридцать три», состоящей из тишины, «Пустота» Кляйна продемонстрировала обезличенное всеобщее искусство. Идеально белые стены, лично выкрашенные Кляйном, служили рамкой микрокосма, в который попадал зритель. Но опять же серьезность в творчестве Ива Кляйна всегда разбавлена изрядной долей иронии — «Пустота» сопровождалась торжественным вернисажем, пригласительными в элегантных синих конвертах, нацгвардией на входе, коктейлями с блю кюрасао... План-максимум включал в себя еще и подсветку Луксорского обелиска (синим цветом, конечно же), но парижский муниципалитет в последний момент отказался давать на это разрешение.

Тогда же Кляйн занялся «торговлей зонами нематериальной живописной чувствительности». Буквально продавал воздух — покупатель получал расписку, которую должен был сжечь на глазах художника. «Живописную чувствительность» можно было приобрести за слиток золота — часть выбрасывалась в Сену, а другие шли на поддержание монастыря святой Риты Кашийской и изготовление золотых монохромов — моноголдов. Среди покупателей значился даже писатель-экзистенциалист Альбер Камю (он выразился так: «Где пустота, там — свобода действий»).

Еще радикальнее выглядели антропометрии. Происходящее в выставочном зале напоминало мистерию — под сопровождение струнного ансамбля, исполняющего Монотонную симфонию (одна нота и пауза, снова здравствуй, Кейдж!), обнаженные модели обливались краской IKB, а затем передвигали друг друга по натянутому холсту. Женское тело как модель вселенной и пародия на «живопись действия» Джексона Поллока проявляет постоянный конфликт в творчестве Кляйна — парадокс вечного и сиюминутного, мистического и мистификаторского. Все последующие опыты Кляйна — огненная живопись, создаваемая при помощи огнемета, космогонии, творящиеся самой природой (синие холсты оставлялись на растерзание дождю/молнии/сильному ветру) оказывались вариацией на все ту же тему. Пожалуй, последовательнее всего эти идеи выражены в оформлении оперного театра Гельзенкирхена, для которого Кляйн использовал пропитанные IKB губки. Губки символизировали посетителей театра, наполненных чувственным опытом; иначе говоря, они были зеркалами.

Ив Кляйн занимался изготовлением зеркал всю жизнь, до самой своей смерти в 34 года. Он был гениальным портретистом, каждая его картина — портрет смотрящего. В конце концов, человек — это и есть промежуток между космосом и землей, птица на идеальном небосклоне. «Малевич написал натюрморт по мотивам одной из моих монохромных картин, — без лишней скромности констатировал Кляйн. — В сущности, перед Малевичем была бесконечность, а я в ней».

Последнюю работу Кляйна — синюю Нику Самофракийскую — можно понять по-разному. С одной стороны, член общества розенкрейцеров, кавалер ордена лучников святого Себастьяна раскрывает душу античной скульптуры. С другой, мистификатор и позер, манерный охотник за славой присваивает величайшее изваяние в истории, всего-навсего окрашивая его в цвет имени себя. А еще Ника Ива Кляйна — это зеркало. Вглядываясь в промежуточный синий, мы видим не одни только отпечатки времени на своих лицах, но и небо.

И аккуратную подпись на его обратной стороне — Yves Klein.