Селфи? С богом!

МОДЕРАТОР:
АННА ФЕДИНА

ФОТО:
СУЛПАН АКНАЗАРОВА

В Доме культур «ГЭС-2» на Болотной набережной открылась выставка «Квадрат и пространство. От Малевича до ГЭС-2», собравшая, кажется, все имеющиеся в стране хиты послевоенного западного искусства. Все для того, чтобы рассказать о том, как русский авангард вообще и «Черный квадрат» в частности повлияли на только на отечественных, вроде Эрика Булатова и Ильи Кабакова, но и на зарубежных классиков: от Фрэнсиса Бэкона и Герхарда Рихтера до Ансельма Кифера и Баскии. Сокураторы выставки Франческо Бонами и Зельфира Трегулова специально для The Blueprint обсудили личные отношения с шедевром Малевича, селфи в музеях, куар-коды, роль искусства в смутные времена и поспорили о том, кто важнее — человек или шедевр.

На фоне: Татьяна Баданина, «Белые одежды. Посвящение», 2007

Франческо Зельфира, наше сокураторство на этой выставке было абсолютно органичным решением. Вы были директором Третьяковской галереи и, можно сказать, отвечали за «Черный квадрат» (в «ГЭС-2» выставлена версия 1923 года из Русского музея — прим. The Blueprint). И конечно, я бы не смог реализовать этот проект без вас. Но давайте зайдем издалека. Вы когда «Черный квадрат» впервые увидели?

Зельфира Это был 1974 год, когда мой учитель, человек, преподававший нам историю русского искусства XIX — начала ХХ века Михаил Михайлович Алленов, тщательно отобрав тех студентов из группы, которые точно на следующее утро не стукнут в деканат, привел нас в церковь Святого Николая. Сейчас она является частью Третьяковской галереи, в ней хранится икона Владимирской Богоматери, а тогда это был запасник Третьяковской галереи. Пространство церкви было разделено на два яруса: внизу на стене висел «Черный квадрат», а на втором ярусе стояли штабелями работы художников русского авангарда. Понятно, что этот поход и эта встреча с искусством абсолютно перевернули сознание, потому что да, ты где-то, наверное, видел этот маленький «Черный квадратик» в каких-то журналах, но не более того. А когда ты видишь его в контексте русского беспредметного искусства, то ты, конечно, понимаешь, что это совсем иной вид и тип искусства, ты понимаешь, что же произошло в 1915 году, когда Малевич написал свой «Черный квадрат». При этом я в тот момент ничего не знала про русский авангард — в отличие от моих сокурсников, которые благодаря каким-то связям пробирались в дом к Георгию Дионисовичу Костаки. Я тогда даже имен Поповой, Розановой не знала. Малевич и Шагал — не более того. Какая у вас с «Черным квадратом» история?

Франческо Я из Флоренции, меня не так просто впечатлить искусством. Но «Черный квадрат», про который я до этого, конечно, слышал, при первой встрече в Третьяковской галерее много лет назад все равно меня поразил. Знаете, как говорят: «Вот оно!». А три года назад, когда открылся Дом культуры «ГЭС-2», я смотрел на то, как люди взаимодействуют с этим пространством, которое буквально залито светом, и подумал, что будет интересно связать это здание и «Черный квадрат» как две вехи в истории русского искусства. Малевич был радикален, он хотел упразднить музеи и создать картину, которая была бы поглощающей свет черной дырой. А тут здание, которое по сути представляет собой белый квадрат (в плане оно квадратное), и люди приходят сюда в первую очередь, чтобы полюбоваться пространством, погулять, пообщаться, сделать селфи. Я даже побаивался, что на выставку никто и не пойдет. А вы?

На фоне: Казимир Малевич, «Черный квадрат», 1923

Зельфира Количество людей на открытии рассеяло наши сомнения. Почему мне эта идея показалась с самого начала невероятно интересной? Тот же Русский музей делал выставки «По следам “Черного квадрата”» и так далее, но в них был гораздо более знаточеский подход, Картина Малевича рассматривалась как точка отсчета некоего учения, адепты и ученики которого развивали и претворяли его в жизнь. Здесь же задача гораздо более амбициозная, и она связана с восприятием «Черного квадрата» не только как начала супрематизма, начала УНОВИСа, витебской школы и так далее. Это не просто самое радикальное произведение ХХ века, это абсолютный переворот в представлении о том, что есть художественное произведение. Тысячелетия до этого, начиная от наскальных росписей, искусство рассматривалось как попытка изобразить видимое — то, что человек видит перед своими глазами, среди чего он живет. У Малевича история совсем другая: он остается в рамках традиционного формата (холст, масло, подрамник, рама), но создает нечто, что является образом нового мира, нового космоса. Художник становится не подражателем природы, а демиургом, который творит свой собственный мир. Как говорил Кандинский, «акт творчества — это мироздание». И мне понравилась идея представить «Черный квадрат» как радикальный жест, который послужил своего рода триггером для высвобождения творческого потенциала. При этом важно было показать, что «Черный квадрат» и Малевич появились не случайно, что существовала мощнейшая метафизическая традиция, еще со времен древнерусского искусства, и она видна, например, в «Степи» Куинджи и «Черном море» Айвазовского. А также то, как послевоенное, не только наше, но и европейское и американское искусство, своим рождением так или иначе обязаны «Черному квадрату» и русскому авангарду. И как начинаясь с холста и масла Малевича оно постепенно начинает выходить в третье измерение, становится иммерсивным, и в конце концов ты как зритель оказываешься внутри художественного произведения, инсталляции Ильи Кабакова «Случай в музее».

 Архип Куинджи, «Степь», 1890

кликните, чтобы увеличить

Илья и Эмилия Кабаковы, «Случай в музее»

Франческо И можешь сделать селфи! Вообще меня ужасно занимает мысль о том, что Малевич считал себя, как вы говорите, демиургом, что «Черный квадрат» вдохновлен иконами, то есть по сути художник нарисовал бога, и при этом он вряд ли мог вообразить, что когда-нибудь люди будут приходить в музей, чтобы сделать с богом селфи. Вы когда-нибудь делали селфи?

Зельфира Я тот редкий человек, который никогда не был в соцсетях, и мне формат превращения своей частной жизни в жизнь публичную совершенно не близок. Выросши в коммунальной квартире, я испытываю к коллективизму сложные чувства. В какой-то момент я поняла, что в русском языке нет адекватного перевода слову privacy («приватность» — очевидный дериватив), и мне кажется, что это абсолютно не случайно. В общем, я стараюсь свое privacy сохранять, тем более что судьба и Господь Бог даровали мне невероятно активную общественную жизнь, поэтому общения у меня предостаточно, а чем-то интимным я делюсь только с очень близкими людьми. Так что, нет, в жизни не сделала ни одного селфи, но вы в теме специалист, даже книжку написали Post.

 Татьяна Баданина, «Белые одежды. Посвящение», 2007

Франческо Я вообще склонен относиться к соцсетям позитивно. Это возможность немножко приукрасить, немножко скрасить свою жизнь и хотя бы ненадолго победить ощущение одиночества. Помните, когда-то у нас стояли телефоны с автоответчиком, ты приходил домой, и если лампочка не мигала, значит никто не звонил, и это было очень депрессивное ощущение. А соцсети позволяют тебе рассказать о себе, даже если никто не спросил. Это занятный феномен: всем плевать на то, что всем плевать. А еще мне кажется важным, что сегодня, особенно у молодого поколения, изменились отношения между зрителем и произведением искусства. Раньше мы стояли перед картиной, и это был диалог: ты и искусство. Сегодня конфигурация другая: ты, а за тобой произведение искусства. При этом занятно, что людям по-прежнему важно быть обрамленными, оттененными чем-то важным, той же картиной. Как я уже говорил, я из Флоренции, где во многом и родилась идея поставить человека в центр Вселенной. И я рад, что мы сейчас возвращаемся к этой идее, хотя селфи — это довольно нахальный способ вернуть человека на вершину мира. А селфи на фоне картины — это напоминание, что человек важнее искусства. Мы любим искусство всей душой, но мы должны быть честны: человек важнее картины.

Зельфира Зависит от картины.  

Франческо Само собой. 

Вячеслав Колейчук, «Стоящая нить», 1970-2002

Зельфира Кроме шуток, я задавала себе этот вопрос. Что более значимо и ценно: художественное произведение или человеческая жизнь? При всем том, что я принадлежу к людям, которые считают, что человеческая жизнь невероятно важна, и я вполне согласна с Экзюпери, который, если не ошибаюсь, говорил, что под каждым могильным камнем похоронена целая Вселенная. И это действительно так, потому что великие художественные произведения созданы не Господом Богом, а руками конкретного человека, который мог и не родиться. Все время думаю про Гете, которого при рождении с трудом откачали, и акушерка сказала, что он не жилец и помрет в ближайшие часы. А он прекраснейшим образом дожил до 82 лет, выпивая каждый день бутылку вина. Так вот при всем при этом, возвращаясь к ценности человеческой жизни и картины, боюсь, что если бы были чаши весов, я бы сделала выбор в пользу великого произведения искусства, потому что человек так или иначе умрет в течение определенного периода времени и этого не избежать, а художественное произведение может жить столетиями, тысячелетиями и может оказывать абсолютно невероятное воздействие на сотни, тысячи и миллионы людей следующих и следующих поколений.

Франческо Но мы с вами хотя бы сойдемся в том, что искусство важнее идеи. По крайней мере, искусство, даже бездарное, не способно нанести того вреда, какой наносят временами «великие» идеи. В худшем случае человек останется разочарован: «Я и сам так нарисую».

Зельфира «Да мой внук лучше нарисует!»

Франческо При этом в смутные времена искусство зачастую остается единственным окном или дверью, которые позволяют оставаться на связи и вести диалог. И мне кажется очень важным оставлять эту дверь открытой. Меня критикуют за это, но мне важно поддерживать отношения и в мире хаоса давать возможность молодому зрителю увидеть большое искусство. Вопрос — мы приводим публику к искусству или искусство к публике — дискуссионный. Я вот все время забываю, как называется работа 1887 года с коровой и народным праздником...

Зельфира Это Илларион Прянишников «Общий жертвенный котел в престольный праздник».

Франческо Он входил в круг передвижников, которые несли современное искусство в провинцию, туда, где с ним не были знакомы. Искусство к людям или люди к искусству? И то и то. Искусство помогает выживать. И оно же работает троянским конем, с помощью которого ты можешь посылать сигналы в мир.

Эрик Булатов, «Черный вечер, белый снег», 2000

Зельфира Тут я могу только поддержать. Я вполне себе романтик и верю в абсолютно исключительную, целительную миссию искусства, и именно поэтому я этим занимаюсь всю свою сознательную жизнь. Мы ведь это очень хорошо прочувствовали в эпоху пандемии. Чем мы спасались, когда сидели взаперти, особенно те, у кого не было собачки, чтобы выйти на улицу? Мы смотрели лучшие оперные постановки и концерты по «Культуре». В Третьяковке мы тогда в лепешку расшиблись, но сняли два замечательных фильма: «Третьяковка с Сергеем Шнуровым» и «Третьяковка с Константином Хабенским», потому что понимали, что люди будут лишены возможности прийти в музей, и снимали мы эти фильмы на импровизации, ничего заранее не проговаривая, чтобы у зрителя возникло ощущение, что он тоже в зале. И после отмены карантина к нам пришло огромное количество людей — и наша верная публика, и огромное количество молодежи — которые воспринимали поход в музей как способ справиться с мощнейшим стрессом.

Франческо Да, и сейчас, в мире селфи, в мире, где нет никакой privacy и где творится хаос, музей — не важно, стоишь ли ты лицом к картине или спиной, — это место, где ты можешь думать что хочешь и вести диалог о чем хочешь. Если я стою перед «Черным квадратом», никто не узнает, что я думаю на самом деле и о чем с ним говорю. Да, откровенные диалоги можно вести с близкими людьми, но прелесть картины в том, что она молчит.

Зельфира И ничего от тебя не хочет.

Франческо Я, кстати, ровно поэтому не люблю что-то знать о произведении искусства заранее, до того, как я получил от него первое впечатление, чистые эмоции. Это же как в ресторане: если повар придет и начнет объяснять, как он приготовил блюдо, все, ужин испорчен. Никакой магии.

На фоне: Архитектурное бюро «Меганом»: Юрий Григорян, Павел Иванчиков,
Юрий Кузнецов, Илья Кулешов, Александра Павлова, Василий Щетинин, «Сарай», 2006

Казимир Малевич, «Два крестьянина на фоне полей», 1930

Зельфира Абсолютно согласна. Я года два назад поспорила с великой Татьяной Черниговской (доктор биологических и филологических наук, исследовательница психолингвистики. — Прим. The Blueprint) по поводу того, искусство, оно для кого: для избранной элиты или для каждого. У меня позиция, конечно, для каждого. И каждый может его понять. Эта выставка, она еще и про это: вот ты не очень хорошо понимаешь искусство ХХ века, современное искусство — не бойся прийти, посмотреть, попытаться сначала его прочувствовать, потом, может, что-то прочитать, и ты в конце концов поймешь, что да, это совсем не так непонятно и странно, как тебе всегда казалось. То ли дело куар-код — чья, кстати, была идея сравнить его с «Черным квадратом»?

Франческо Ассистента кураторов и младшего куратора выставочных проектов в «ГЭС-2» Дмитрия Белкина. И да, мы ровно потому и стали их сопоставлять, что он тоже состоит из черных квадратиков и совершенно непонятно, какую информацию несет (до тех пор, пока ты не поднесешь камеру телефона). Куар-код — «Черный квадрат» наших дней. И я сейчас понял, что куар-код, который требуется для того, чтобы прийти в «ГЭС-2», вызывает во мне протест. Да, его ничего не стоит получить, и регистрация бесплатная, но это же как стекло, которое встает на пути между зрителем и пространством. Почему бы его не убрать вовсе? Надо будет обсудить это с Домом культуры.

Зельфира Ненавижу куар-коды (смеется).

Франциско Инфанте-Арана, «Спираль», 1985