Один на один
ИЛЛЮСТРАЦИЯ:
АНЯ ЛЮБИМЦЕВА
Одиночество — наша новая реальность: об этом говорят ВОЗ, психологи, социологи и каждый второй (если не первый) знакомый. Ощущение растерянности, утрата привычных связей, смена места жительства и перманентный экзистенциальный кризис. Звучит знакомо? Специально для The Blueprint журналистка и медиаменеджер Ольга Страховская попыталась разобраться, стали ли мы и правда более одинокими — и чем нам это грозит.
Социальная дистанция
В конце 2023 года Всемирная организация здравоохранения заявила, что в мире наблюдается всевозрастающая угроза здоровью — «повсеместно распространившаяся социальная изоляция и одиночество». Прогноз устрашающий: по оценке экспертов ВОЗ, одиночество чревато такими же (или даже более высокими) рисками ранней смертности, как курение по 15 сигарет в день, алкогольная зависимость, ожирение и загрязнение воздуха. И это не фигура речи. Систематический обзор 90 когортных (то есть продолжительных) исследований показал, что одиночество и социальная изоляция прочно связаны с риском смерти — как от суицида, так и от тяжелых заболеваний, включая сердечно-сосудистые и рак. Специально собранная Комиссия по социальным связям будет три года изучать масштаб проблемы и искать решения, но уже сейчас ее представители убеждены: то, что раньше считалось бедой пожилых обитателей развитых стран, сейчас затрагивает всю планету.
Для того чтобы это почувствовать, далеко ходить не надо: впервые о социальной изоляции россияне, да и жители всех других стран планеты, организованно узнали в начале 2020 года с приходом пандемии коронавируса. «Соблюдайте социальную дистанцию» — настойчиво предупреждали официальные инстанции всех больных и здоровых на всех языках мира. Под социальной дистанцией тогда понимали два метра. Кто бы мог подумать, что к 2024 году — когда геополитическая обстановка вынудила многих из нас сменить место жительства, круг общения, род занятий и даже гражданство, — ее будут исчислять тысячами километров. И этот новый опыт проживают не только те, кто уехали, но и те, кто остались.
«До ковида мне казалось, что у меня все замечательно, было столько прекрасных друзей, приятелей, с которыми мне было ужасно интересно проводить время. Было ощущение, что ты постоянно “нарасхват”, занят, даже некогда побыть с собой наедине, — вспоминает журналистка-расследовательница, автор популярного YouTube-канала и исследовательница “жизни в статусе сингл” Саша Сулим. — Потом все изменилось. Многие уехали, с кем-то прервалась связь, и весь 2022-й год я чувствовала себя максимально одиноко».
Саша вспоминает свое состояние оставленности, растерянности: «В мире как будто бы не осталось места, где я смогу восстановить это ощущение. Казалось, что я больше никогда не почувствую эйфории от того, как много людей хочется увидеть». При этом она лично знает, что такое переезд: из Минска в Париж, из Парижа — в Москву. И понимает, через что проходят уехавшие друзья: «Конечно, в первые месяцы, а то и год, ты себя чувствуешь очень одиноким, потому что если это чужой город, то у тебя с ним еще нет связи».
Социолог и переводчик Дмитрий Безуглов уехал в Великобританию работать над PhD по славистике в Кембриджском университете. И даже, несмотря на активную занятость и окружающую академическую среду, чувствовал себя очень одиноко, особенно остро переживая это в первые пять месяцев. «Я для себя использовал определение “поставил на беззвучный”. Есть какое-то количество моих ролей, привычек общения с друзьями, общего языка и смыслов взаимодействия, которые стали мне недоступны. Да, у меня остались мои навыки разговора на английском, относительная погруженность в международную культуру. Но мне не были понятны ключи к взаимодействию с новыми людьми, как с международными студентами, так и с британцами. И вот этот переход одних вещей на беззвучный режим, а других на какое-то вынужденное проращивание был очень тяжелым».
Старикам здесь не место
Справедливости ради, об одиночестве как актуальной социальной проблеме заговорили задолго до начала ковида — еще на заре становления социологии как науки. Так, один из ее отцов-основателей, французский мыслитель Эмиль Дюркгейм, в конце XIX века рассуждал об одиночестве и возрастающей атомизации общества как о существенном суицидальном факторе, фактически предвосхищая риторику ВОЗ середины 2020-х годов. Но до недавних пор об одиночестве говорили в основном теоретики и практики-благотворители, занимающиеся помощью пожилым.
Ровно из такой адресной истории в Великобритании вырос фонд Marmalade Trust, который уже восемь лет подряд проводит Неделю осведомленности об одиночестве. Его основательница, британская волонтерка Эми Перрин, задумала фонд в 2013-м, чтобы организованно помогать престарелым людям (и поначалу он был микроскопическим). Но в 2017 году фонд вышел в соцсети и запустил кампанию #LetsTalkLoneliness — с охватом в 270 миллионов человек только в твиттере и хештегом, который быстро подхватили местные госструктуры. Уже на следующий год к кампании подключились британская королевская семья, тогдашний премьер Тереза Мэй, лондонский мэр Садик Хан и «большинство государственных департаментов».
Интерес официальных лиц не прошел даром: в 2018 году в Великобритании — впервые в мире — объявили о новой должности «министр одиночества». Ее заняла юристка и консерватор Трэйси Крауч — под улюлюканье соцсетей по обе стороны Атлантики, в которых новый государственный департамент разве что не сравнивали с монти-пайтоновским «Министерством смешных походок». Впрочем, официальным лицам было не до шуток. «Для слишком многих людей одиночество — это печальная реальность современной жизни», — объясняла Тереза Мэй эту государственную инициативу.
«Мы находимся в критической точке, где мы, как государство, обязаны использовать все рычаги влияния, чтобы снова сплотить людей», — в свою очередь заявила министр одиночества Крауч. И, похоже, такой позиции придерживались не только в Британии. Даже в России ровно в том же 2018 году запустили программу «Московское долголетие» — «крупнейший оздоровительный, образовательный и досуговый проект для москвичей старшего возраста», призванный вернуть столичным пенсионерам радость социальной жизни.
Но, как известно, Москва — это не Россия, и позитивное долголетие пока добралось не до всех. Хотя попытки есть. «Москва в этом смысле флагман, и регионы ориентируются на московские стратегии — образовательные, досуговые, стратегии комьюнити-менеджмента, то есть создания сообществ», — говорит Татьяна Дроздова, руководительница Young Old Lab, исследовательница эйджизма и проблем старшего возраста. Однако, по ее словам, отследить динамику одиночества среди пожилых людей в масштабах страны не так просто, ведь это и субъективное переживание, и совокупность социальных факторов. «Точно можно сказать, что риски одиночества с возрастом растут: теряются рабочие связи после выхода на пенсию, сокращается культурное потребление — походы в театр, на выставки, — объясняет Дроздова. — Люди зачастую сами предпочитают ограничить круг общения семьей и близкими».
Безлюдные виды
Действительно, до недавних пор одиночество ассоциировалось преимущественно со старением и потерей привычных ориентиров. Как пела группа «Кино», «война — дело молодых», а одиночество, как убеждала статистика, — дело пожилых. Это одна из наиболее уязвимых социальных групп, сильно страдающая от изоляции. Причин тому множество: упадок здоровья, смерть супругов или партнеров, выход на пенсию и прощание с делом всей жизни, утрата ощущения себя центром и опорой семьи. Если обобщать, то ощущение ненужности. Впрочем, почувствовать себя пенсионером сейчас можно уже в 30 лет: с каждым годом одиночество стремительно молодеет. «Социальная изоляция может коснуться кого угодно, где угодно и когда угодно», — предупреждает уроженка Зимбабве Чидо Мпемба и эксперт по Африке, возглавившая Комиссию ВОЗ по проблеме одиночества вместе с генеральным хирургом США Вивеком Мерти.
В профайле Трэйси Крауч в журнале Time профессор Лондонской школы экономики Дэвид Макдэйд объяснял, что во всем виноваты распад нуклеарной семьи и ощущение разобщенности даже в рабочем коллективе — где каждый из нас прикован к своему столу и монитору. Но это было, напомним, за пару лет до пандемии коронавируса, радикально изменившей наш подход (а, главное, отношение) к организации рабочих процессов. Опрос, проведенный в 2023 году ведущей аналитической компанией Gallup, показал, что больше половины постоянно работающих американцев теперь трудятся из дома, а шокирующие 90% опрошенных заявили, что не горят желанием возвращаться в офис — и предпочтут «удаленку».
О чем не всегда думают потенциальные «удаленщики», диджитал-номады и релоканты, так это о том, какие побочные эффекты есть у «домашнего офиса», кроме гибкого графика и отсутствия «разговоров у кулера». Как писала в своей заметке для Harvard Business Review коуч Октавия Горедема, «когда я переключилась на удаленку, я была в полном восторге. Раньше я тратила по 12 часов в неделю на стояние в пробках, но чем больше мое общение с коллегами сводилось к видеозвонкам и имейлам, тем более одинокой я себя ощущала. Медленно, но верно я погрузилась в изоляцию».
И виды на океан не всегда спасают. Основательница нетворкинг-сообщества The Nomad Escape Мишель Мари вспоминает, как поделилась своим одиночеством и выгоранием от бесконечной онлайн-корреспонденции в «комьюнити для амбициозных женщин» BossBabe — и получила шквал поддержки и понимания. Особенно прорвало тех, кто много перемещался по миру, не задерживаясь нигде надолго, и сталкивался в основном с такими же «цифровыми кочевниками». «Стоит только с кем-то сдружиться за пару месяцев, и вот они уже уезжают», — сетовали в комментариях. Теперь, насмотревшись на эти боли, The Nomad Escape предлагает программы котревелинга для номадов — для всех, кто хочет жить и работать путешествуя, но не терять чувство локтя.
Недобровольное уединение
«В целом одиноким быть не вредно, равно как и чувствовать одиночество. Все зависит от его добровольности и недобровольности», — убежден психолог Константин Куликов, специализирующийся на психологии утраты. Именно о недобровольном, вынужденном одиночестве говорят все мои собеседники — будь то о новой волне эмиграции или о травматичном опыте из прошлого. Так, куратор Юля Юсма вспоминает свой главный опыт острого переживания одиночества — буллинг в детском и подростковом возрасте: «Семья всегда была рядом и поддерживала, но дети меня буллили и не хотели дружить. Я тяжело это переживала, чувствовала себя неполноценной. Я помню, что мне было скучно — не иметь возможности общения, совместного времени с кем-то, кто не член семьи».
В монографии «История одиночества», опубликованной в 2020 году, британский историк Дэвид Винсент тоже проводит границу между добровольным решением и вынужденным, называя одиночество уединением, в котором что-то пошло не так. Уединение, «избранное одиночество» — привилегия, подлинное же одиночество Винсент приравнивает к отчуждению. «Одиночество — это не универсальное состояние или чувство в разных культурах, — объясняет Константин Куликов. — Однако любой человек может ощутить отчужденность от других или острую инаковость в сравнении с окружением, что это состояние будет похоже на то, что мы привыкли называть одиночеством».
Несмотря на то что у одиночества исторически негативные коннотации, Куликов называет его одним из естественных состояний: «Мы одиноки от рождения, ведь часть нашего опыта невозможно выразить. Понять его возможно, лишь испытав что-то подобное». «В любом критическом переживании, будь то смерть близкого человека, радикальная трансформация тела, осознание себя... в этом каждый одинок. Ну, типа, человек умирает в одиночку», — соглашается Дмитрий Безуглов. «Думаю, что одиночество экзистенциально по своей сути. Мы родились одни и умрем одни, и о нас все быстренько забудут. А если кто-то и будет помнить, то ни малейшего представления о том, что мы за люди, иметь они не будут. Хотелось бы, чтобы все мы это понимали», — вторит им музыкант, участник группы «Интурист» Дима Мидборн.
Этот перманентный экзистенциальный кризис Мидборн исследует в сольном музыкальном проекте, выступая от лица Мужчины средних лет — лирического героя, переживающего хроническое одиночество: «Его одиночество внутреннее, застойное, статичное. Это все еще попытка осмыслить отношения с большим городом, будь то Москва или любая другая столица мира. Думаю, мне удалось это выразить в музыке большим количеством пустоты, буквальной и метафорической».
И если к экзистенциальному одиночеству некоторые научились относиться со своего рода дзен-буддистской созерцательностью (или же нон-дуалистской осознанностью), то с социальным, повседневным одиночеством, где пустота, разделенность и отчужденность куда более насущны и наглядны, многим из нас по-прежнему справиться непросто. «Социальное и межличностное одиночество переживаются тяжелее всего, — признается Дмитрий Безуглов. — Я в какой-то момент удалял инстаграм, просто чтобы не смотреть, как сейчас обстоят дела у моих друзей в местах, где я не могу прямо сейчас оказаться».
Лекарства от одиночества
Люди, оказавшиеся по той или иной причине в одиночестве, вынуждены расплачиваться за свой образ жизни не только моральным состоянием, но и деньгами: синглам приходится платить так называемый «налог на одиночество». Проще говоря, быть одному и вести при этом социально активный образ жизни существенно дороже, чем семье или паре. На помощь приходит шеринг-экономика и многочисленные сервисы, позволяющие делить обременительные расходы — не только с близкими, но и с вовсе незнакомыми людьми. «Располовинить» стоимость поездки на такси с попутчиком, найти, к кому подсесть к машину в сообществе Bla Bla Car, снять квартиру вскладчину или вписаться к кому-нибудь каучсерфером — теперь это если и не ничего не стоит, но хотя бы значительно меньше, чем если бы одиночки платили за перемещения и жилье только из своего кошелька.
Рынок разворачивается лицом и к тем, кто все-таки предпочитает иметь собственную недвижимость. Эксперты отмечают, что однокомнатные квартиры лидируют по популярности в российских новостройках, а их площадь становится все меньше. Тренду на малогабаритные квартиры уже несколько лет, и он наблюдается не только в России. Так, недавно по соцсетям разошлась история китайской домохозяйки, потратившей все свои сбережения на 25-метровую квартиру — чтобы два раза в неделю уходить в нее из семьи и побыть в одиночестве. Сами по себе эти факты не говорят о росте одиночных домохозяйств, но тенденцию подтверждают и другие цифры: по данным Росстата, в однушках все же чаще живут одиночки, а семьи из двух человек предпочитают двушки.
Результаты последней Всероссийской переписи населения тоже показали, что в России растет доля домохозяйств-одиночек — догнав европейские страны. Правда, Дмитрий Безуглов советует не верить громким заголовкам — и рекомендует разбор РБК (где подчеркивается, что рост числа одиночек в России связан со все более поздним вступлением в брак). «Может сложиться впечатление, что все социальные связи порвались, люди вырастают и сразу же стремятся жить в одиночку. Если же вглядеться детальнее, то видно, что количество зарегистрированных домохозяйств-одиночек не является свидетельством одиночества напрямую, — объясняет Безуглов. — Например, некоторые люди указали, что они проживают одни, потому что они зарегистрированы одни в квартире. А, как мы знаем из своих опытов проживания, количество зарегистрированных и реальных жителей [квартир] далеко не всегда совпадает». С другой стороны, как признает Дмитрий, тренд на одиночество действительно есть.
На то, чтобы облегчить его эмоциональное, а не только материальное бремя, тоже находятся свои решения и технологии. Начиная от привычных уже социальных сетей и дейтинг-приложений до сервисов онлайн-психотерапии и расплодившихся за последние годы чат-ботов — виртуальных партнеров (подробнее о буме AI-отношений можно прочитать в нашем лонгриде). К тому же романтическая связь — реальная или виртуальная — больше не рассматривается как главный способ сбежать от одиночества. Можно просто замэтчиться и задружиться по интересам, по соседству, чтобы позавтракать вместе или поболтать онлайн с незнакомцем, чтобы вас выслушали: на каждый запрос есть свой ответ.
Даже названия этих стартапов говорят за себя: Replika, Lonely, Socializer, iHappy, HearMe. Все они обещают так или иначе «связать», «найти» и «сплотить» пользователей в один свайп — но не все им верят. «Геймификация всего, в том числе секса и близости, эмоциональные AI-суррогаты, подмена глубинных удовольствий быстрыми эндорфинами. [Все это — ] бесконечная растрата своего ресурса на мелкие гормональные покалывания вместо выстраивания долгосрочных связей», — полагает Юля Юсма. Тем более что большая часть контактов, возникших в приложениях, там же и остается. В частности, об этом говорила кинокритик Алиса Таежная в нашем материале, посвященном онлайн-дейтингу и его подводным камням: «Думаю, дело в этих “несгораемых” парах — повисших возможностях, которыми можно вообще не пользоваться».
Саша Сулим тоже считает, что мы попались на удочку онлайн-близости: «Нам кажется, что мы не одиноки, потому что мы в постоянном молчаливом диалоге с соцсетями. Можно месяцами не переписываться с друзьями и годами — с одноклассниками, но быть как бы в курсе их жизни. Вроде как отпадает необходимость small talk, если не ежедневного, то хотя бы регулярного. При этом человек, по сути, остается в физическом смысле один, наедине с собой, со своим телефоном, компьютером, планшетом». Так что, вероятно, правы те, кто называет капитализм палкой о двух концах — а то и вовсе утверждает, что он делает нас лишь более одинокими.
Капитализм паразитирует на всем, убеждена Юля Юсма, отмечая парадоксальность самой ситуации: «[Это] иллюзия помощи и поддержки со стороны рынка: мы поможем вашему комфорту самой лучшей услугой, заменяющей партнера». По ее мнению, разобщенность общества на руку тем, кто им управляет: чем меньше возможности понять друг друга и договориться, тем меньше сопротивления. «Не уверена, что эта жестокость и неумолимость социальных шифтов и всяких диджитал-надстроек — осознанная и намеренная, вряд ли кто-то это продюсирует. Зато точно найдутся те, кто поддержат любой тренд, приносящий доход». В том числе одиночество.
Выход в свет
Так что же мы можем противопоставить одиночеству? Или мы обречены принять его как новую данность и смиренно ждать наступления будущего, где вся планета погрузится в цифровую, дополненную или полностью виртуальную реальность (если, конечно, искусственный интеллект оставит нас всех в живых)? Диджитальные решения точно не спасут нас от одиночества, убеждены большинство собеседников The Blueprint. Ведь это лишь один из медиумов, инструментов, носителей для контакта, напоминает Константин Куликов: «Это как с живописью. Можно ли творить только карандашом? Конечно, но полнее мы раскроемся, если у нас будет более широкий выбор средств. Цифровое всегда холодное, а нам все же не прожить без тепла».
Конечно, можно облегчить состояние одиночества в одиночку: заниматься йогой, медитацией и дыхательными практиками, завести питомца или «усыновить камни», молиться, в конце концов. Но никакого подлинного «лекарства от одиночества», кроме близости, пока не придумали. Лекарства — в кавычках, ведь, несмотря на заявления ВОЗ о пандемийном характере одиночества и угрозе здоровью, это все же не болезнь. В то же время опустошенность или бедность социальной жизни вполне может быть предиктором разных заболеваний, напоминает Куликов. «Полнота жизни раскрывается в возможности жить с разными другими. Так, человек, встроенный в разные сообщества, будет чувствовать себя лучше и сможет получать больше поддержки», — напоминает психолог.
И опыт всех героев этого текста — да и его автора — это только доказывает. «Несмотря на путешествие длиной в полтора года, я не чувствовал оторванности от культурного, социального и межличностного контекста. Но это я — я достаточно много работаю, и, как ни странно, до сих пор окружен любимыми людьми и друзьями, все это помогает мне чувствовать себя в среднем хорошо», — говорит Дима Мидборн. Те же, кому не довелось проходить этот путь с годами проверенным микросообществом, начинают искать новых близких — и, как правило, все же находят.
«Иногда я погружаюсь в горевание по общей разобщенности в мире, когда становлюсь свидетелем жестокости, которую она производит, — говорит Юля Юсма. — Но в своей маленькой жизни я очень берегу возможность взаимопонимания, стараюсь выходить из своего пузыря хоть немного, каждый год обретаю несколько новых важных людей, которые остаются в моей жизни. Это дает мне ощущение наполненности и надежды. Я знаю, что, если не захочу быть одна — не буду».
«Кто-то адаптируется [к одиночеству], сужая свой круг общения, а кто-то, наоборот, начинает искать новых друзей, писать знакомым, налаживать с ними связи. В последние годы я поняла, что можно и нужно заводить друзей из числа людей, на которых ты подписан, за чьей жизнью следишь, но вы никогда толком не общались. Вот почему бы не начать это общение? У меня есть несколько примеров, когда я обрела приятельниц и подружек именно таким способом», — делится своим рецептом Саша Сулим.
В конечном счете коллективный опыт проживания разобщенности может стать для нас тем самым универсальным связующим звеном — и как минимум стимулом найти свой ответ, есть ли жизнь после одиночества. Ведь, как резюмирует Константин Куликов, «бывают моменты, когда одиночество перестает быть обычной данностью и указывает нам на путь к другим».
