«Провинстаун» Майкла Каннингема и три романа-путеводителя
В регулярной рубрике The Blueprint и Bookmate мы каждую неделю рассказываем о новых, интересных и важных книгах. На этот раз Лиза Биргер советует единственный нон-фикшн автора «Часов» и «Дома на краю света» Майкла Каннингема — и три романа, которые могут хоть немного утолить нашу жажду путешествий.
В начале ХХ века американской богеме еще не нужен был Париж, ведь у нее был Провинстаун — небольшая полоска суши, заселенная сплошь художниками да геями; один из самых старых и самых странных городов Америки. Не менее удивительным кажется мифический и одновременно историчный Вильнюс, описанный его уроженцем, поэтом Томасом Венцловой, уже из Америки, где он жил в эмиграции с 1977 года. Европу настоящего и прошлого великий писатель Винфрид Георг Зебальд описывал, не покидая своей добровольной английской ссылки. Изоляция — как в четырех стенах, так и в границах государства, — хотя и кажется нам наказанием и пыткой, иногда может открыть тайный смысл знакомых мест. Чтобы убедиться в этом, стоит прочитать Каннингема и отправиться, например, в Тарусу — наш собственный Провинстаун.
«Край земли» — единственная документальная книга Майкла Каннингема. Она написана в 2002 году, уже после Пулитцеровской премии за «Часы» и успеха романа «Дом на краю света»; после того, как газетчики разных мастей ринулись в Провинстаун посмотреть, из какой такой глуши не вылезает каждую зиму именитый писатель; и до того, как сам он почти окончательно переехал в Нью-Йорк, оставив себе дом в Провинстауне на память и для редких визитов. Впервые Каннингем оказался в Провинстауне в 1982-м, когда, по окончании писательской мастерской Университета Айовы получил квартиру и стипендию в резиденции при провинстаунском Центре изящных искусств. Прожив там зиму практически в одиночестве (с октября по май город застывает на морозе в отсутствие туристов), через год он вернулся снова, влюбился в красивого парня, владельца кафе, и три года прожил с ним. Расстаться с парнем получилось, а с городом — нет.
«Кто знает, почему мы влюбляемся в те или иные места, в тех или иных людей, в объекты, идеи? Тридцать веков существования литературы не приблизили нас к разгадке и ни в коей мере не умалили нашего интереса», — размышляет Каннингем на страницах книги. На самом деле Провинстаун, каким его описывает Каннингем, — место, в которое совершенно невозможно не влюбиться. «Край земли» вызывает то томительное чувство, когда хочется совместно пережить принадлежность к чему-то, что связано с тобой не только географией. Каннингем проводит читателя по городу и окрестностям. Вот стоят насыпанные в Гражданскую войну и ни разу не пригодившиеся две земляные крепости: форт Нелепый и форт Никчемный. Вот пляж, который заносит песком, зато на берегу, в ракушках, можно найти осколки фарфоровых кукол. Вот еще пляж, где геи резвятся в зарослях травы, а вот — пляж, куда выходят со всем своим скарбом лесбиянки. Вот пески, где когда-то Гульельмо Маркони впервые отправил сигнал через Атлантику: «убежденный, что сможет вступить в контакт не только с теми, кто живет на других континентах, но и с мертвецами». Постройка, в которой он это делал, давно сползла в океан. Снесли и дом, где Юджин О’Нил получил известие о своей первой Пулитцеровской премии. То, насколько здесь все преходящее, более всего напоминает о вечности: «мир, который более, чем что-либо другое, безмолвен и безлюден, поскольку живет в соответствии с геологическим временем».
Впрочем, не безлюдность манит писателя, а наоборот. Исторически Провинстаун был прибежищем эксцентриков. «Это единственный известный мне городок, где те, кто ведет нетрадиционный образ жизни, кажется, превосходят числом тех, кто живет в предписанных рамках: дом, законный брак, престижная работа, биологические дети. Люди, бывшие в других городах изгоями и неприкасаемыми, здесь могут стать видными членами общества», — пишет Каннингем. Началось это в 1873 году, когда сюда провели железную дорогу. В 1899-м американский импрессионист Чарльз Хоторн открыл здесь школу искусств. А в Первую мировую войну та часть богемы, что привыкла ездить в Париж, хлынула в Провинстаун. «Это были бесшабашные мужчины и женщины, склонные к свободной любви, открытому браку, марксизму, психоанализу, мескалину и восточным религиям». Все немедленно переспали со всеми и стали писать об этом пьесы и ставить их на верандах и в гостиных. С тех пор здесь никогда не прекращалась художественная жизнь, особенно летом, когда Провинстаун заполняется туристами.
Кажется, что Провинстаун и правда способен осуществить все наши желания. Желание толпы и желание безлюдности. Желание прикоснуться к мифу — ведь именно здесь высаживались первые поселенцы с «Мэйфлауэра», прибывшие навстречу будущему сигналу Маркони. Желания прикоснуться к природе — крабам с синими клешнями, цаплям на отмелях, отливающим розовым дюнам, китовым колониям, до которых в Провинстауне плывут экскурсии. Желание стать частью чего-то большего.
Во всех текстах В. Г. Зебальда герои (или рассказчики) путешествуют. Причем и во времени, и в пространстве: когда настоящее приводит в ужас, остается только отправиться в прошлое. А прошлое живет не столько в наших фантазиях, сколько в различных уголках света, позволяющих к нему прикоснуться. Так и эта пешая прогулка рассказчика по графству Суффолк в августе 1922 года заведет нас намного дальше этого региона. Передвижения путешественника запускают движение мысли, а она уже не знает границ — временных и географических — и в итоге даже самый маленький текст В. Г. Зебальда позволяет читателю обогнуть земной шар и почувствовать хрупкую связь всего со всем в утопающем мире.
Лучшая литература рождается, как известно, в странных, непохожих на другие, местах, и Вена начала ХХ века была именно таким местом. Город, где поэтов и писателей было больше, чем сапожников и булочников, где на каждом углу вставали тени бесчисленных Габсбургов, где империя быстро развалилась после того, как десятилетиями казалась неизменной, и где от всякого душевного расстройства можно найти утешение в кафе. Йозеф Рот, один из лучших австрийских писателей прошлого века (не читали «Марш Радецкого»? Самое время это исправить!), пишет о городе, который пытается перестать быть призраком, но ему это с трудом удается.
Томас Венцлова, большой литовский поэт, ученик Лотмана, ближайший друг Чеслава Милоша и Иосифа Бродского, переводившего его на русский, описал свой родной Вильнюс как «город в Европе», совсем на Европу непохожий. Поэтика города для него — это поэтика странности. Да, здесь есть уютные костелы и средневековые улицы, но при этом город так долго был языческим, что еще довольно легко найти его дохристианские следы. В нем еще недавно мирно жили все народы и конфессии, а его магический ореол не удалось уничтожить никакой, даже советской, власти.
