Эстетика мизогинии
ФОТО:
АРХИВЫ ПРЕСС-СЛУЖБ
Правый уклон в политике, культ семьи в риторике — реалии сегодняшнего дня. Но сразу в трех конкурсных фильмах Каннского фестиваля распадаются браки. При этом женщины там вовсе не жертвы, они — причина распада. Инна Денисова увидела в этом знак времени и «правую интерпретацию».
Три фильма, в которых пары распадутся, — «Эддингтон» Ари Астера, «Умри, моя любовь» Линн Рэмси и «Новая волна» Ричарда Линклейтера. Да, даже в фильме о том, как Жан-Люк Годар снимал «На последнем дыхании», во всех проблемах виновата Джин Сиберг: в финале она разведется с мужем.
Женщина разрушает семью
«Эддингтон» — то ли современный вестерн, как называет его режиссер, то ли черная комедия, то ли абсурдистская политическая сатира. Джо Кросс (Хоакин Феникс), седобородый лохматый шериф из захолустного американского городка Эддингтон в штате Нью-Мексико, — лузер и терпила. Его протестного духа хватает лишь на нелепое демонстративное антиваксерство (действие фильма происходит во время пандемии ковида) — Кросс всем назло не носит маску. Человек он на самом деле мягкий и бесхарактерный: до последнего не желает вступать в конфликт с сумасшедшим бездомным, а жену Луиз (Эмма Стоун) называет кроликом и получает от нее отказы в доступе к телу. Это самое тело большую часть времени принимает горизонтальное положение: Луиз смотрит либо в телефон (с конспирологическими видео), либо в стену. А когда все-таки встает, то нашивает очень страшных кукол, которыми забит их дом, — cмирный муж с подавленными эмоциями стерпит все. Даже невыносимую мать Луиз (Дидри О’Коннелл), которая сама спрашивает зятя: «Где твой гнев, Джо?». Этот гнев проснется. Конечно же — из-за Луиз.
«Эддингтон», 2025
Вскоре Эддингтон сотрясут все те процессы (BLM, woke culture, #metoo), которые якобы свели американцев с ума и довели до трампизма. Начинается абсурдистская часть, где левые и правые одинаково отвратительны, но левые к тому же еще и безмозглы. Движение woke показано как сборище крикливых подростков, раскаивающихся в том, что родились белыми. Их заводила Сара — классическая возмущенная «партийщица». А в доме шерифа тем временем поселяется обаятельный сторонник теорий заговора — с ним без колебаний сбегает Луиз, проходя мимо мужа даже без «до свидания». Тот хаос и насилие, которое неизбежно начнет творить смирный шериф, подается как следствие боли, одиночества, унижения. Мужчина слаб, растерян, он просто хочет любви. А женщина на это якобы больше не способна. Только холод. Только отсутствие. Только разрушение. Классическая правая интерпретация — и вполне узнаваемый диагноз сегодняшней политической обстановке.
«Эддингтон», 2025
Женщина (чуть не) разрушает фильм
«Новая волна» Ричарда Линклейтера — нежная, с любовью снятая черно-белая реконструкция одного из самых мифологизированных эпизодов кинематографа XX века: 1959 год, Канны, молодые критики Cahiers du Cinéma переходят из теории в практику и начинают делать кино, которое перевернет мир. У Шаброля (Адриен Руайяр) уже целых два фильма, Трюффо (Антуан Бессон) с «400 ударами» триумфально сотрясает Канны, и только Жан-Люк Годар (Гийом Марбек) пока что бегает по Круазетт за продюсером Жаком де Борегардом по кличке Бобо (Брюно Дрейфюрст) и питчит ему газетную заметку, по которой он собирается снимать свой дебют.
«Новая волна», 2025
Главная черта Годара — он донельзя самонадеян, веря в собственный гений. Сначала он проводит кастинг с Бельмондо (Обри Дюллен), с которым вместе боксирует в спортзале. А затем — с Джин Сиберг (Зои Дойч), американской актрисой с уже сложившейся карьерой и студийной выучкой. Французские журналисты сразу понимают про нее все, колко и очень по-французски спрашивая, кем она чувствует себя больше: актрисой или звездой. Еще Джин, очевидно, чувствует себя женой, не делая ни шагу без мужнего совета (ее муж — продюсер Франсуа Морей в исполнении Паоло Люка-Ноэ). А потом начинаются съемки, переходящие в полный хаос: у Годара нет готового сценария, диалоги сочиняются на месте, съемочные дни срываются, если у режиссера нет настроения. В этой атмосфере выживает не тот, кто профессионален, а тот, кто совпадает с режиссером по темпераменту. Противостоять Годару отваживаются лишь две силы — продюсер и Сиберг. В версии Линклейтера именно актриса становится источником саботажа: она постоянно пеняет мужу, что Годар — не Шаброль и не Трюффо. И то и дело хочет психануть и прервать съемки. Вздорную диву останавливает лишь патриархальное покровительство Морея, ведомого продюсерской интуицией: он как будто лучше знает, что ей нужно. И оказывается прав: он подарит ей вечность, а она за это отплатит ему разводом.
«Новая волна», 2025
Любопытно, что в реальности все было немного иначе. Остались свидетельства, например, фотографа Раймонда Кошетье, о том, что «Годар имел смутное представление, что снимал в этот день». И Джин и вправду нервничала — а кто бы не. При этом американка, барахтающаяcя в чужой кинематографической культуре с другим пониманием дисциплины, приняла правила игры и импровизировала на чужом языке. «Годар появлялся, нацарапывал диалоги, и мы репетировали, может быть, всего пару раз», — вспоминал оператор Рауль Кутар. То есть беспричинная вздорность, которую Сиберг драматургически приписывает Линклейтер, — скорее всего, авторский вымысел. Который будто поддакивает консервативному настроению 2025 года. «Новая волна» встает в ряд с фильмами, где разрушительное поведение женщин вызывает сочувствие к мужчинам. Женщина — не жертва, она — катастрофа.
Что-то подобное, в общем, транслировал и «На последнем дыхании» — образом предательницы Патриции. Только тогда на дворе был 1959 год, а сейчас 2025-й. Линклейтер эмоционально будто идет по старым следам, делая героя создателем, а героиню — помехой созданию. И это уже не история кино — это симптом нашего времени, эпохи раздражения на #metoo.
«Новая волна», 2025
Женщина разрушает себя
Наконец, фильм «Умри, моя любовь» — просто наглядное пособие по теме распада семьи. Это история о том, как рушится семья, рассказанная с маникакальной телесной откровенностью. Грейс (Дженнифер Лоуренс) и Джексон (Роберт Паттинсон) — молодая пара, переехавшая в дом покойного дяди, затерянный в лесах штата Нью-Йорк. Сначала была животная страсть и голые тела на полу. А потом — рождение ребенка и стремительное, пугающее падение Грейс в бездну психоза.
Хотя фильм заявлен как экранизация романа Ариан Харвиц о послеродовой депрессии, Линн Рэмси делает из него не просто психологическую драму, но без пяти минут хоррор. Это телесный, натянутый до предела психоделический трип, в котором границы между реальностью и бредом стираются — и зритель оказывается внутри головы героини, из которой хочет срочно выбраться.
«Умри, моя любовь», 2025
Грейс ползает на четвереньках с ножом, бьется головой о стены, раздевается на вечеринке при детях, убивает животных, занимается сексом с соседом. Джексон всегда рядом: напряженный, молчащий, испуганный, прямо как зритель в кинозале. Он страдает и терпит, сначала молча, потом отчаянно пытаясь спасти ситуацию. И вот тут начинается самое интересное: зритель, вместо того чтобы сопереживать женщине в кризисе, все больше сочувствует мужчине.
Эта подмена фокуса и объекта сочувствия достигается в том числе амбивалентной режиссерской оптикой: камера неотрывно следует за Грейс, но смотрит на нее не столько с жалостью, сколько с ужасом и отвращением. Безумие ее — слишком театрально, слишком избыточно и слишком физиологически отталкивающе. Единственное, чего хочется зрителю, — покинуть дом вместе с Джексоном. А заодно и кинозал. То, что должно было стать «голосом женского опыта», оборачивается антиутопией материнства: женщина — неуправляемая стихия, против которой бессильны и любовь, и здравый смысл.
«Умри, моя любовь», 2025
Фильм, задуманный как попытка проговорить важнейшую тему постродовой депрессии, в итоге превращается в патриархальный дискурс об опасной разрушительнице. В этом его главная двойственность: с одной стороны, он вроде как декларирует эмпатию, а визуально и структурно — устраивает моральный суд, героиня тут не просто нездорова, она одержима.
Несмотря на женщину-режиссера, «Умри, моя любовь» аккуратно укладывается в риторику нового консерватизма: мизогиния эстетизирована, упакована в яркую форму и подмигивает нам с экранов Каннского фестиваля.
