Хаос в головах

текст:

Екатерина Бирюкова

В Баварской государственной опере состоялась премьера «Войны и мира» Прокофьева в постановке режиссера Дмитрия Чернякова и дирижера Владимира Юровского. Русская опера про войну предсказуемо оказалась под настороженным вниманием критики, а в итоге снискала овации. Оперный критик Екатерина Бирюкова — о том, как создателям это удалось.

5 марта 1953 года в один день умерли Сталин и Прокофьев. Ровно 70 лет спустя, 5 марта 2023 года, в Баварской государственной опере состоялась премьера «Войны и мира» Прокофьева. Постановка никогда здесь не виданной грандиозной оперной эпопеи была запланирована еще в мирное время музыкальным руководителем театра Владимиром Юровским, известным своей репертуарной решимостью (в прошлом сезоне они вместе с Кириллом Серебренниковым выпустили тут «Нос» Шостаковича). Режиссером «Войны и мира» был объявлен Дмитрий Черняков. В новых обстоятельствах постановку решили не отменять, хотя было понятно, что сейчас это настоящее минное поле.

Дело не просто в том, что на фоне бесконечных разговоров об «отмене русской культуры» в одном из главных оперных домов Европы появляется русское название. Что над спектаклем работает русская постановочная команда. Что огромный каст русскоговорящих певцов (а другие просто этот материал не выучат) неизбежно собирает людей с разных концов постсоветского пространства. К слову, в итоге этот совершенно невероятный проект соединил на мюнхенской сцене выходцев почти из всех бывших союзных республик. И никто не переругался. Среди прекрасных исполнителей главных партий — украинка Ольга Кульчинская (Наташа Ростова), молдаванин Андрей Жилиховский (Андрей Болконский), армянин Арсен Согомонян (Пьер Безухов), литовка Виолета Урмана (Акросимова), узбек Бехзод Давронов (Анатоль Курагин), штатный Кутузов московского театра Станиславского и Немировича-Данченко Дмитрий Ульянов (Кутузов), народный артист РСФСР и 76-летняя мировая легенда Сергей Лейферкус (старый князь Болконский).

Главная проблема, конечно, в том, ЧТО это за название. И насколько мучительны, сложны и опасны сейчас оба эти слова — «война» и «мир».

Прокофьев, начавший писать оперу незадолго до немецкого вторжения в СССР, продолживший в эвакуации и потом еще долгие годы под воздействием стремительно меняющихся внешних обстоятельств что-то в ней менявший и корректировавший, не оставил нам одной окончательной редакции. Существует даже версия на два вечера. Понятно, что первая часть оперы — скорее про мир, вторая про войну, при этом в первой побольше Толстого, а во второй — сталинской пропаганды. Но это скорее конструктор с залежами яркой музыки, чем канонический текст. Черняков и Юровский воспользовались этим спасительным обстоятельством, что-то сократили (самое заметное — сцену военного совета в Филях со знаменитой арией Кутузова про Москву), что-то переставили и дотянули-таки историю, стартовавшую в толстовскую, а то и в наполеоновскую эпоху, до нашего катастрофического времени.

Владимир Юровский

Дмитрий черняков

Спектакль не начинается яростным хоровым прологом про «дубину народной войны», он прозвучит гораздо позже, и уже не победно, а гротесково-пугающе. А тут вначале — темная и тяжелая тишина, хотя вот-вот Наташа с Соней должны начать радоваться весенней ночи в Отрадном. У Чернякова они и радуются, но почти сквозь слезы. Титры на немецком и английском языках цитируют первые строки пацифистской статьи Льва Толстого «Одумайтесь!», написанной им в 1904 году по поводу русско-японской войны. Пол завален матрасами, масса народа спит кто как, укрывшись чем попало. Понятно, что на дворе не 1812-й, не 1904-й и не 1941 год. Никуда не деться от новостных лент про киевское метро, превращенное в бомбоубежище.

Но весь фокус в том, что на сцене Баварской оперы построено не киевское метро, а Колонный зал Дома Союзов из самого центра Москвы. Он, царственно поблескивающий идеально воспроизведенными колоннами, люстрами и капителями, и есть главный герой спектакля. Он, постоянно заполненный многочисленными героями этой, одной из самых густонаселенных опер, останется с нами до самого конца, никуда от него не деться. Только со временем его хрустальные люстры затянут черной тканью, а из матрасов сложат погребальное ложе.

Возможно, это самая важная декорация, когда-либо сочиненная Черняковым. Колонный зал — место, очень нагруженное символами. Благородное собрание во времена белоколонной империи и великой русской литературы, к которой сейчас столько вопросов. Ежегодная детская новогодняя елка с 1935 года. Место ритуальной скорби по случаю похорон вождей всех сортов, от Ленина до Жириновского и Горбачева, но самые знаменитые и зловещие похороны — конечно, сталинские. Здесь Прокофьева проклинали за формализм на съезде композиторов в 1948 году, здесь же звучала его музыка во время мирного функционирования зала в качестве концертной площадки. Вся эта гора ассоциаций моментально сваливается на тех российских граждан, что смогли доехать до Мюнхена, и тех, что смогли прорваться сквозь VPN к прямой трансляции. Теперь им есть о чем долго спорить. Туземной оперной публике сложнее, но ей в помощь предлагаются многочисленные разъяснительные статьи и интервью.

Возможно, это самая важная декорация, когда-либо сочиненная Черняковым. Колонный зал — место, очень нагруженное символами. Благородное собрание во времена белоколонной империи и великой русской литературы, к которой сейчас столько вопросов. Ежегодная детская новогодняя елка с 1935 года. Место ритуальной скорби по случаю похорон вождей всех сортов, от Ленина до Жириновского и Горбачева, но самые знаменитые и зловещие похороны — конечно, сталинские. Здесь Прокофьева проклинали за формализм на съезде композиторов в 1948 году, здесь же звучала его музыка во время мирного функционирования зала в качестве концертной площадки. Вся эта гора ассоциаций моментально сваливается на тех российских граждан, что смогли доехать до Мюнхена, и тех, что смогли прорваться сквозь VPN к прямой трансляции. Теперь им есть о чем долго спорить. Туземной оперной публике сложнее, но ей в помощь предлагаются многочисленные разъяснительные статьи и интервью.

«Война и мир» — уже шестая постановка Чернякова в Мюнхене. Первой была «Хованщина» Мусоргского в 2007 году. Тогда загадки русской души и истории он пытался объяснить, раскладывая их с помощью декораций по отдельным комнаткам-коробочкам. Сейчас он показывает детально прорисованный хаос. Причем это хаос не только в замкнутом пространстве Главного Русского Зала, переполненного людьми и судьбами, захламленного старыми стульями с откидывающимися сидениями и притаившимся в углу вечным бюстом Ленина, которого умирающий князь Андрей принимает за белую статую сфинкса. В первую очередь это хаос в головах, где слиплись разные эпохи, обиды и ошметки идеологий. Черняков — известный певец коллективного бессознательного и мастер ролевых игр — здесь разворачивается на полную катушку.

Люди с одинаковым усердием крестятся, отжимаются и смотрят развлекательное шоу с клоуном-Наполеоном. Они же безучастно толпятся рядом с то и дело вспыхивающим насилием. Со всеми ними с самого начала уже случилась какая-то беда. Ее пытаются разгадать и Андрей, и Пьер. Один в итоге не выдерживает и стреляется, другой застывает в угрюмом бездействии. Но на самом деле где враг — непонятно. Ведь не слышно ни взрывов, ни сирен. В какой-то момент между колонн, где раньше висело рукописное русскоязычное поздравление с Новым годом, появляется объявление, что идет «Военно-патриотическая игра „Бородинская битва“». Потом игра легко становится реальностью. А танцы переходят в побоище. «Какое страшное зрелище! Это они сами поджигают. Какая решимость! Это скифы». Эти слова Наполеона, наблюдающего за горящей Москвой, в мюнхенском спектакле произносит Кутузов. Точнее — смешной пузатый батька в растянутой майке, который почему-то является для всех объектом поклонения — и когда пьет чай из железнодорожного подстаканника, и когда укладывается, наконец, среди колонн для финального прощания с вождем.