сказки

нового года

2025

«Глухой уголок в Сокольниках»

Текст:
Антон Секисов

Иллюстрации:
Алиса Горшенина

Антон Секисов — совсем не новичок в прозе: с 2012 года его романы входят в шорт-листы премии «Дебют», с 2019-го он регулярный резидент «Национального бестселлера». Но именно в последние несколько лет, с тех пор как в 2021-м вышел роман «Бог тревоги» о переезде москвича в Петербург, кажется, что, о чем бы Секисов ни писал, он пишет про нас всех. Будь то нонфикшн про кладбища («Зоны отдыха. Петербургские кладбища и жизнь вокруг них», 2023) или фикшн про печального релоканта в грузинской глубинке («Курорт», 2024), в центре — всегда человек растерянный, не знающий, куда приткнуться. И даже если Антон не голос поколения, то по крайней мере его зеркало, позволяющее увидеть себя не в самом прекрасном, но довольно точном свете. По просьбе The Blueprint Антон написал совершенно удивительный рассказ о человеке, который ищет маленькое чудо, а получает большое. Для всех, в чьей жизни не было ничего сюрреалистичнее, чем сидеть в электричке, которая внезапно поехала в обратную сторону, — рассказ о том, сколько еще невиданных чудес подстерегает нас там, где мы их совсем не ждем.

Сборник «Сказки Нового года», который мы выпустили вместе с «Подписными изданиями», можно купить тут

С недавнего времени я стал одержим идеей встретить лося. Живя возле парка Сокольники уже третий год, я почти ежедневно гулял по нему, добираясь до самых окраин, но так ни разу не встретил этих царственных и рогатых существ, «сохатых». Казалось, лосей видели все, кроме меня, — даже люди, бывавшие в Сокольниках раз или два, проездом. Один мой приятель просто ехал однажды в трамвае по Оленьему Валу, в нужный момент обернулся к окну и заметил лося, беспокойно глядевшего на дорогу.

«Ты из Сокольников и до сих пор не видел лося?» — недоумевали соседи или знакомые. Воспринималось это то ли как абсурдное невезение, то ли как экзотическая придурь: типа как петербуржец, который не бывал в Эрмитаже, или туляк, который никогда не ел пряников. Для многих соседей лоси были кем-то вроде голубей или ворон. Для меня же — таинственными божествами, встретить которых поможет лишь чудо.

Близилось 31 декабря, уходил очередной год, в который я не встретил лося. Почему-то именно к Новому году возникла потребность во встрече. Пустоватый был год, глуповатый, не совсем уж провальный, но чего-то в нем не хватало. И казалось, что именно несуразная фигура лося, который, выглянув из кустов, потрясет шерстяной мордой, позволит счесть уходящий год состоявшимся, небессмысленным. Но почему именно лось? Я не пытался анализировать. Надев поверх утепленного жилета плащ с капюшоном и обувшись в резиновые калоши, я отправился в парк.

Зимой шансы на встречу стремительно падали. Лоси в это время не в духе, они мало едят, мало двигаются. Особенно лосей раздражает наст: из-за него можно застрять, травмироваться. Впрочем, сейчас снега не было, с неба непрерывно что-то лилось, не совсем дождь, а нечто склизкое и прилипчивое. Растеклись огромные лужи, и было почти невозможно ходить. Все предметы, зыбкие, липкие, потемневшие, были будто вне досягаемости.

В обычные дни на центральной аллее не протолкнуться, но сегодня не было никого. Двигаясь в тишине, я думал о том, как накануне во сне меня посетило предчувствие. В этом сне я не видел лосей, а также намеков на них, никто не сказал что-то вроде: «Сегодня ты увидишь лосей», — но все же я проснулся с уверенностью, что это случится.

Я шел в сторону открытого кинотеатра. Почему-то возле него лосей видели чаще обычного: наверное, звуки и яркий свет интересовали лосей, хотя лоси производят впечатление животных, ценящих тишину и спокойствие. Прохожие не появлялись, даже киоски с чаем и трдельниками были закрыты, но из динамиков играла советская танцевальная музыка. Ее слегка заглушали мои громкие хлюпающие шаги. Я двигался неторопливо, осматривался. Из дымки выплывали вековые деревья, к которым в солнечную погоду часто прижимались женщины предпенсионного и пенсионного возраста. По-видимому, дамы рассчитывали зарядиться от них позитивной энергией.

Все-таки было не очень приятно бродить по парку совсем одному. Я остановился возле скамейки, подстелил пакет и уселся, достав из рюкзака термос. Мой термос, подаренный К., напоминал некий снаряд, овальный и слегка устрашающий: я всегда волновался, когда его открывал. Внутри же был чай с шиповником.

Я сделал пару глотков. Немного пролилось на подбородок и плащ. Тучи зависли над головой, и склизкие капли барабанили по покатой крыше скамейки, а стволы намокших деревьев изгибались в немыслимых позах. Блестящие голые ветки напоминали металлические крюки, торчащие во все стороны разом без всякой цели. Внимательно глядя на эти крюки, я вдруг осознал: сейчас что-то случится. В голове загудело, и как будто температура чуть-чуть поднялась. Я посмотрел перед собой. Да, вот сейчас. Опять достал термос и сделал глоток. Сейчас, вот прямо сейчас.

Но ничего не случилось. Я встал, стряхнул влагу с пакета, свернул его в трубочку и пошел вглубь, к так называемой тропе здоровья. Вдалеке я услышал сирену скорой, а сразу затем — слабый гул электрички. Вспомнил, как летом ехал по этим путям в сторону Сергиева Посада. По дороге меня укачало, и я уснул в районе Мытищ, где электричка надолго остановилась. А проснулся спустя 15–20 минут оттого, что электричка, сильно качнувшись, поехала вдруг не в Посад, а в Москву, то есть в обратную сторону. Жуткий сюрреалистичный момент, как в поэме «Москва — Петушки». Тогда был сухой знойный день, полная противоположность сегодняшнему.

Тропа здоровья представляет собой извилистую дорогу, вдоль которой расставлены брусья и турники. Мне нравилось сидеть у тропы и смотреть на старух, которые ходят туда-сюда с лыжными палками. Некоторые развивают невероятную, паранормальную скорость. Сотни старух и ни одного лося. Почему-то меня это прямо бесило. За тропой начинался лес: густой, беспорядочный, почти непролазный. Я решил углубиться в него. Казалось, чем глубже я в него погружусь, тем выше шансы встретить лося, и, наверное, это было не лишено логики.

Начиналась настоящая грязь, и хотелось в ней изваляться как следует, намокнуть, увязнуть, быть может, упасть, покалечиться: назло неуловимым лосям. Я шел и шел и добрался до глухого темного уголка, где, по ощущениям, не ступала нога человека. Сделав пару шагов в совсем уже топь, среди диких кустов я заметил фрагмент ржавого забора, непонятно что от чего преграждавшего. Темнело стремительно. Взявшись за этот фрагмент, крепко сжав мокрые, кисло пахшие прутья, я посмотрел в неопределенную, туманную даль. Вид этой темнеющей безнадежности вдалеке, характерный для позднеосеннего или раннезимного бесснежного пейзажа, обычно меня успокаивал, но сейчас раздражал. Я издал что-то вроде кряканья, что-то пробормотал. Набор звуков и слов, призванный выразить разочарование. С годами я все чаще издавал бессвязные звуки, произносил бессмысленные сочетания слов. Мой внутренний дед звучал все смелее, увереннее.

На обратном пути земля усиленно чавкала, и я заскользил. Когда я углублялся в темную глушь, ветви кустов и деревьев охотно меня пропускали, а когда стал выбираться — грубо хватали, в одном месте даже порвали рукав, и я чуть не упал лицом в мерзлую жижу.

А потом, вернувшись к летнему кинотеатру, я увидел несколько огоньков, летевших из зарослей на аллею. Нечто тихое и стремительное двигалось в темноте, прямо ко мне, позвякивая. Сначала звякало тихо, а потом громче и громче, а потом все залил уже очень отчетливый звон, раздававшийся как бы везде и отовсюду. Я стоял у края дороги и тупо смотрел в пустоту, ощущая промокшие ноги. Вдруг в темноте я увидел рога. Два рога над маленькой головой. А потом на свет фонаря выбежала группа людей в маскарадных костюмах, сразу человек 12–15. Сквозь звон я различил чей-то хохот. Процессия двигалась пританцовывая и посмеиваясь, а впереди шел мужчина в клюквенном мокром костюме с рогами на голове.

Рога торчали из девичьего пластмассового ободка, который мужчина носил поверх ухоженной шевелюры. По обе стороны от мужчины вышагивали две совсем юные девушки в костюмах фей — с прозрачными зелеными крыльями, покрытые желтыми блестками с зеленоватым отливом. За ними шел человек в клоунской маске и клетчатом пижамообразном наряде, пара вампиров — девушка и молодой человек, русалка, тащившая грязный, разбухший от влаги хвост, женщина с черными спутавшимися волосами, как из фильма «Звонок», краб с человеческим торсом и измученными глазами и другие карнавальные персонажи, которых я не успел разглядеть. Кто-то кружился вокруг оси, кто-то хлопал в ладоши, кто-то строил гримасы, но особенной радости не ощущалось — быть может, из-за промозглой обстановки вокруг. Было никак не понять, откуда взялись эти карнавальные персонажи тут, посреди бесснежного мрачного вечера в лесопарке, и куда они могли направляться.

Процессию замыкал мужчина с фотоаппаратом на шее, одетый очень обыкновенно: в прозрачный старенький дождевик, под которым виднелась жилетка с карманами. Казалось, он был в этой компании человеком случайным: безвольно волочился за ней, а его камера нелепо болталась, кивая объективом в разные стороны, как очень усердный лакей. Тут я заметил, что лицо и вообще голова у него были будто замазаны. Или, вернее, напоминали одиночный примитивистский мазок: ни глаз, ни носа, ни рта, ни подбородка. Процессия двигалась целеустремленно и слаженно, как синхронисты, и только один мужичок явно не понимал, куда он идет и что происходит. Его вели под руки две фигуры в сине-серых костюмах.

Одна из фей остановилась напротив меня и исполнила небольшой танец: покрутила руками, как будто закручивая некие вентили, нагнулась и потом резко вытянулась, как будто бы подняла что-то тяжелое, притопнула и прихлопнула и, поднеся ладошку к губам, подула золотистой пыльцой в мою сторону. Рогатый мужчина с безучастной улыбкой взглянул на меня и сказал: «Чего только не привидится. Вот что бывает, когда не даешь нервам хоть иногда отдохнуть». После чего он высоко прыгнул и вдруг оказался на сцене промокшего летнего кинотеатра. Сделав два-три странных па, он застыл, разведя руки в стороны, ожидая аплодисментов.

Процессия ряженых охотно похлопала мужчине с рогами, и он удовлетворенно кивнул. На мгновение все участники замерли, как будто для фотографии, а потом так же синхронно, все вместе, двинулись дальше, не оборачиваясь. Я остался один, в ареоле золотых блесток с зеленоватым отливом. Блестки оседали и исчезали во тьме, утопая в лужах. Какое-то время я просто стоял, опустив голову, как будто боясь посмотреть процессии вслед. Никаких особенных мыслей у меня по поводу произошедшего не возникло. Разве что такая ленивая мысль: ну вот, отмечает молодежь Хеллоуин. Но ведь Хеллоуин давно миновал. Впрочем, может, есть какой-то другой молодежный праздник в канун Нового года, когда следует наряжаться во всяческих пестрых уродов и исполнять странные танцы в публичных пространствах, смущая людей. Пожалуй, в Сокольниках я видел и вещи более странные. Чего я не видел в Сокольниках, так это лося. Я не увидел лося, но увидел рога. Ну хоть что-то.

Я поплелся домой, потирая глаза. Прошло минут пять после встречи с процессией, и теперь мне казалось, что я просто заснул на ходу, и эти люди в одеждах пробежали сквозь сон, осыпаясь желтыми блестками. Какое-то время я слышал лишь хлюпанье собственных ног, но потом различил приближавшийся цокот. «Опять эти ряженые», — сказал я, кажется, вслух, прибавив к этому пару стариковских эхов и вздохов. Не оглядываясь, сделал шаг в лужу, уступая им путь. Со мной поравнялась пара патрульных на лошадях, серой и белой.

— Куда так бежим? — спросил полицейский на серой. Его лица не было видно: так падал свет. Я дернул плечами: в смысле бежал? Шел медленно и совершенно спокойно. Второй полицейский, грузный, немолодой, тяжело спешился с белой лошади. По лбу лился пот, патрульный хрипло дышал: как будто он не ехал верхом, а нес на плечах сквозь топи и грязь свою белую лошадь. Лошадь пошевелила губами.

«Документы имеются при себе?» — спросил тот, что на серой, пока второй полицейский дышал. «Имеются», — сказал я. Полицейские переглянулись. Белая лошадь снова пошевелила губами. Второй полицейский взглянул на нее так, как будто лошадь произнесла реплику, которую следовало обдумать. О крышу беседки ударилась шишка, отлетев мне под ноги. Второй полицейский спешился тоже и достал продолговатый фонарик.

Пока склонный к одышке патрульный вчитывался в мой паспорт, напряженно, как в путаное философское сочинение, второй полицейский, лица которого я так и не видел, светил мне в глаза фонарем, потом тщательно осмотрел и ощупал (неприятными хваткими пальцами), даже заставил стащить калоши и посветил фонариком мне на носки. Патрульные задавали вопросы, а я на них отвечал. Первый вопрос был: «Что вы тут делаете?» И я честно ответил: «Искал лося». Остальные вопросы и ответы почему-то не помню, все это длилось долго, мучительно долго, вопросов мне задали штук 15, а может, и 20. Видно было, что очень уж не хотят отпускать. И второй полицейский светил и светил мне в лицо и выразительно смотрел на второго, кажется, сообщая ему что-то вроде: «Ты глаза его видишь? Безумные абсолютно глаза».

В общем, потом все же сдались и наконец отпустили, и я вернулся домой. Свет горел только на кухне. К. сидела в бежевом кимоно, с ногами на стуле, и смотрела с ноутбука сериал. На голове у нее, похожее на тюрбан, было скручено махровое полотенце.

«Я не понимаю, как оказался в Беларуси», — раздался голос актера дубляжа. «Я вообще ничего не понимаю», — заметил второй.

Увидев меня, К. нажала на паузу и лениво сказала: «Ого. Сколько ж ты выпил?»

Я ответил: «Нисколько. Уже две недели не это самое... Ни капли в рот», — откуда-то взялась эта формулировка из советских производственных драм. К. ответила в том же духе: «Ты хоть в зеркало на себя посмотри».

Я посмотрел. Ничего необычного, разве что лицо бледновато и сизоватые круги под глазами. Долго гулял и немного устал. И даже, пожалуй, сильно устал. Как-то внезапно навалилась усталость.

Полицейским я этого не рассказывал, ну а К. рассказал в подробностях про карнавальное шествие, про мужчину с рогами, про странную пантомиму от феи и мужчину с мазком вместо лица. К. посидела и помолчала. А потом, медленно потянувшись к чайнику, проговорила: «Чего только не привидится. Вот что бывает, когда не даешь нервам хоть иногда отдохнуть».

— Да ничего не привиделось, — сказал я, ощутив, что произошло нечто странное, но не уловил, в чем его суть. — Просто, наверное, так молодежь развлекается.

К. на это ничего не сказала, едва заметно качнув в головой. В этом мимолетном движении, впрочем, читалось явное осуждение. Было неясно, к чему относилось это осуждающее качание: к нынешней молодежи или ко мне. Неожиданно для себя я сказал следующее: «А все же Булгаков был гением».

К. закрыла ноутбук, уставившись на меня.

Дальше я развил эту мысль. Я сказал, что Михаил Афанасьевич был глубоко прав, показав московского черта именно так: на сцене, в роли шоумена. Московская мистика — она вот такая, помпезная, шумная, карнавальная. Если черт существует, то в Москве бы он был непременно на сцене, в свете многих софитов. И его сопровождала бы группа разодетых уродцев. Они бы были крикливыми, шумными и веселыми. И не таились бы, а обделывали дела у всех на виду. Почему? Потому что ну вот такая особенность странная, которую имеет город Москва.

Эта литературно-краеведческая тирада не произвела никакого эффекта. К. снова открыла ноутбук, включила сериал и больше не глядела в мою сторону. Герои американского телесериала продолжили выяснять, как именно их занесло в Беларусь и что вообще происходит.

Ну а я пошел спать. Следующим утром все было в снегу: как специально, снег выпал в последний момент, 31 декабря. Произошел хеппи-энд, как в жанровых голливудских картинах. Белоснежный, пушистый, он падал огромными хлопьями, сугробы росли, и дети играли в снежки и катались на санках. При виде этой идиллии я думал о том, что ничего еще не потеряно и что в новом году я обязательно встречу лося.

В новости я зашел уже после Нового года, второго числа. В телеграм-канале района я прочитал про фотографа-анималиста, который умер в Сокольниках несколько дней назад. По сообщениям очевидцев, он полдня ходил по пятам за лосем, пытаясь сделать хороший кадр. В какой-то момент у фотографа случайно сработала вспышка, и лось ударил фотографа копытом по голове. Фотограф-анималист скончался на месте. Иллюстративного материала к новости не прилагалось.

А в новом году я тоже не встретил лося. Зато однажды весной у пруда я увидел ондатру.