Зачем читать: «Хиросима»

В новой рубрике The Blueprint и Bookmate литературный критик Лиза Биргер каждый четверг рассказывает о новых, интересных и важных книгах. В этом выпуске — первое полное русское издание «Хиросимы» Джона Херси — документального рассказа об одном дне который изменил мир, и о людях которым не повезло это увидеть.

6 августа, ровно 75 лет назад, в 8 часов 15 минут утра американский бомбардировщик «Энола Гей» сбросил атомную бомбу с игривым названием «Малыш» на японский город Хиросима. Около 70 тысяч человек погибли сразу же, еще от 20 до 100 тысяч — умерли в течение полугода после бомбардировки от полученных травм и лучевой болезни. За одно из самых страшных военных преступлений в истории человечества никто никогда так и не был осужден: на войне как на войне, или, как говорили сами выжившие, «Сиката га най» — «Ничего не поделаешь». Даже в наше время повышенного внимания к травме — личной и коллективной, свежей и исторической, многие трагедии остаются на задворках внимания. Наверное, нам кажется, что люди, прыгающие в огонь от отчаяния, горы трупов в больницах, семьи, задыхающиеся под руинами их собственных домов, которые некому разбирать, дети, тонущие в горящих радиоактивных реках, — это каким-то образом не про сейчас, не про нас. На самом деле все это про нас, про человечество как вид, неоднократно потерпевший поражение собственной человечности, и про то, что, пока мы не станем смотреть не только в себя, но и вокруг, ничего по-настоящему не изменится.

Американский журналист Джон Херси родился в Китае, в семье миссионеров, знал китайский и всю жизнь оставался привязан к восточной культуре. Он учился в Йеле и Кембридже, мечтал стать иностранным корреспондентом Time, и так оно и случилось: во время Второй мировой войны Херси освещал для Time, а затем и для Life и The New Yorker театр боевых действий на Сицилии, а затем на Дальнем Востоке. Весной 1946 года журнал New Yorker заказал ему статью о последствиях бомбардировки Хиросимы. Херси отправился в оккупированную Японию, взял множество интервью, но решил остановиться на судьбах шести обыкновенных людей, жертв бомбежек. Ему важно было, как говорил он сам, рассказать историю людей, а не зданий. Репортаж Херси разросся так, что его планировалось публиковать в нескольких частях, но в журнале решили иначе и отдали под репортаж весь номер, не считая афиши нью-йоркских развлечений. Это легендарная журнальная статья навсегда перевернула отношение людей не только к сводкам о бомбардировках, но и к журналистике в целом. Херси был первым, кто показал — а затем за ним повторили все новые журналисты, от Тома Вулфа до Трумена Капоте, — что единственная история, которую имеет смысл рассказывать, это история человека, которую можно примерить на себя.

Таких героев в статье Херси шесть: молодой хирург, немецкий священник-иезуит, вдова, оставшаяся с тремя детьми, служащая отдела кадров, владелец частной клиники, пастор методистской церкви. Херси начинает повествование за секунду до взрыва: хирург идет по коридору с пробиркой крови, девушка обернулась поговорить с соседкой, вдова стоит у окна и смотрит, как сосед сносит собственный дом по приказу властей, владелец клиники только устроился с газетой на террасе. Их всех объединяет одно — когда через минуту небо озарит белая вспышка, они останутся в живых и отправятся в путешествие к выживанию. Хирург, единственный уцелевший врач в больнице, будет перевязывать раны, священники — подносить воду раненым и утешать сердца, вдова — выкапывать детей из завалов.

Нельзя сказать, что книга Херси не страшная. Она такая буднично страшная, что ее ужасы невозможно пережить изнутри. Вот герой хочет вынуть женщину из завала — но когда он берет ее за руки, кожа слезает с них, как перчатки. Вот стоят двадцать солдат с обожженными лицами, жидкость течет из пустых глазниц — очевидно, зенитчики, которые, когда грянул взрыв, смотрели в небо. Вот школьницы присели отдохнуть под забор, и он обвалился на них от силы взрыва — они умирают, держась за руки и распевая национальный гимн.

Но гораздо важнее страхов здесь будничность происходящего. Это абсолютный учебник журналистики в смысле способности автора выдерживать одну и ту же интонацию, рассказывать только то, что видит и слышит, и ни на секунду не сбиться с пережитого его героями. Не важно, что гордо заявляют в США, что творится в Токио, как реагирует мир. Важно, что происходит прямо сейчас вот с этими людьми, которые ждут и никогда не дождутся обещанного корабля с гуманитарной помощью, и чудовищные раны от неизведанной прежде бомбы им придется лечить йодом.

В 1985 году Херси написал главу о том, что случилось с героями дальше. В Японии, рассказывал он, выживших называли хибакуся. Их долго притесняли — не брали на работу, потому что сил работать вполную у них не было, им не полагалось ни социальной помощи, ни медицинской страховки. И все-таки дальнейшая судьба его героев — история скорее про невидимый миру свет, про возможность наслаждаться жизнью вопреки всему: каждый из них чего-то добился, все они привели мир к какой-то перемене. И хотя он написал историю людей, а не зданий, еще больше изменилась сама Хиросима — теперь это миллионный город с садами и небоскребами.

Хотя в репортаже Джона Херси нет никакой ярости по отношению к государству, военным, власти и в целом он до конца пытается перенять ту самую формулу принятия, «сиката га най», с которым продолжают жить ее герои, в самой Америке, в какой-то мере даже больше, чем в Японии, Хиросима была и остается коллективным пятном ответственности и стыда. Иногда эти публичные переживания стыда и сами становятся чем-то стыдным — в пятой главе книги, послесловии к историям героев, Херси описывает жертв Хиросимы в ток-шоу пятидесятых и вспоминает, как журналист Норман Казинс, фактически родоначальник идеи коллективной военной вины, собирал деньги на хиросимских сирот и собрал 1500 долларов (120 из которых ушло на портфели в подарок директорам детских домов) и отправлял «хиросимских дев» на пластические операции в США (уехать смогло только 25, из которых одна умерла на операционном столе).

Джон Херси «Хиросима»
М.: Индивидуум, 2020

Перевод с английского Михаила Казиника и Никиты Смирнова

Три четверти века спустя разговоры о Хиросиме не умолкают. В их центре, правда, все чаще оказываются не погибшие и выжившие, а генерал Кертис Лемей, командовавший бомбардировочной авиацией США сперва в Китае, а затем на Тихом океане, предавший огню десятки японских городов и по крайней мере технически руководивший бомбардировками Хиросимы и Нагасаки. Сегодня оценить фигуру Лемея — значит решить для себя вопрос ответственности и вины государства. Есть исследователи, например, журналист Уоррен Козак, которые считают его недооцененным героем, перевернувшим ход войны, остановившим японскую агрессию и за счет сотни тысяч жизней спасшим миллионы. Другие — например, Малкольм Гладуэлл, посвятивший Лемею и бомбардировкам Японии четыре выпуска подкаста Revisionist History, вспоминают собственные слова генерала «Если бы мы проиграли, меня судили бы как военного преступника» и недоумевают, как национальным героем стал человек, погубивший сотни тысяч невинных жизней, ответственный за стратегию «выжечь все напалмом», которую потом армия успешно повторяла в Корее и во Вьетнаме. Кстати, нашему сердцу Лемей должен быть особенно дорог как человек, разработавший план уничтожения 70 крупнейших городов СССР с помощью 133 атомных бомб и здорово переживавший, что так и не случилось попробовать.

Кажется, что текст Херси совсем не про политику, на самом деле он именно что про политику — про то, что мы не можем не выбирать сторон и единственной верной стороной может быть сострадание. Это выбор, который совершают герои его репортажа, даже в самые тяжелые для себя моменты помогающие другим. Это выбор, который должен совершить и его читатель.