Море внутри

ТЕКСТ:
ЕЛЕНА ГНЕДОВСКАЯ

ФОТО:
АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ

В издательстве No Kidding Press вышла книга «Хронология воды» американской писательницы Лидии Юкнавич: мемуары о несложившейся карьере профессиональной пловчихи, выкидыше, насилии, зависимости и исцеляющей силе историй. Переводчица «Хронологии воды» на русский язык Елена Гнедовская поговорила с писательницей об опыте переживания трагедии и рассказа о ней, табуированности темы женского тела, звонке Кристен Стюарт, для которой экранизация книги станет режиссерским дебютом, и солидарности перед лицом ужаса.

Лидия, я хочу начать интервью буквально с начала, с первых двух глав «Хронологии воды», в которых на читателя сразу, без какой-либо подготовки сваливается огромная трагедия. Было ли это сделано нарочно, чтобы в книгу «вошли» только те, кому туда действительно нужно? Те, кто смогут пройти через травму как сквозь водоворот в первой главе, чтобы выплыть на поверхность к концу второй? Для меня лично это, безусловно, приглашение в книгу, но позже я задумалась, не было ли это своеобразной проверкой, тестом на эмпатию?

Очень проницательное наблюдение. Это действительно своего рода «ворота» для читателя: кто-то немедленно войдет, кто-то отложит книгу и осторожно вернется к ней позже, кто-то больше никогда ее не откроет. Вы правы в том, что первые две главы действуют так же, как в жизни действуют трагедии и травмы — без предупреждения. Нам приходится выдерживать их, хотим мы того или нет. Первая и вторая главы учат тому, как читать эту историю через образы, метафоры, сторителлинг. В некотором смысле они «поддерживают» читательницу, которой, возможно, трагедия окажется знакома, как этого обычно не делает жизнь — или по крайней мере не делает достаточно бережно.

Этот «вход» очень ловко раскрывает идею переизобретения себя через письмо — я имею в виду вход из самой темной точки биографии в целую жизнь, по которой затем можно перемещаться туда-сюда произвольно, в разных направлениях. Для тех, кто чувствует возможность такой навигации сразу, книга становится особенным чтением. Вы помните, как именно эта концепция пришла вам в голову? Идея о том, что «мы не обязаны жить историями, которые нам рассказали»?

Еще одно блестящее наблюдение. Да, я помню, когда именно эта концепция пришла мне в голову. Это произошло, когда я держала на руках свою мертворожденную дочь. Ее рождение и смерть случились в одно и то же мгновение и разрушили мое понимание времени, пространства, начала, середины, конца. Это оказало на меня такое сильное влияние, что с тех пор я воспринимаю время, опыт и память как фрагменты нелинейного и гораздо более масштабного движения в мире/космосе. И после этого прозрения, которое включало в себя прохождение сквозь горе утраты, я поняла, что все переживания, которые у каждого из нас были, и все истории, которые с нами случались или были нам рассказаны, бесконечно перемещаются во времени и пространстве вокруг нас. Следовательно, их можно бесконечно переставлять местами. Бесконечно переизобретать себя, как вы говорите. Это особенно важно для переживших травму — не дает нам утонуть в событиях, которые с нами случились.

***

первые две главы действуют так же, как в жизни действуют трагедии и травмы — без предупреждения

***

Для меня очень ценно, что «Хронология воды», настолько целительная и наполненная надеждой книга, на самом деле не рассказывает никаких дешевых историй успеха (и я точно знаю, что вы никогда не стали бы ничего подобного делать). И все же не могу удержаться: что бы вы сегодня сказали той маленькой Лидии, которая потеряла голос в родительском доме? Или той Лидии, что стоит у воды в бухте Хесета-Хед? Может быть, дали ей какой-то совет или подсказку?

Да вы экстрасенс! Я совсем недавно совершила поездку в Хесета-Хед, где был развеян прах моей дочери. Привезла туда с собой три камня, которые хранила у себя очень долго, прошептала им кое-какие секреты и бросила в океан. Многое изменилось в моем теле и моей жизни с тех пор, как она (моя дочь Лили) умерла. Я опубликовала книги, моему сыну уже 22 года, и так далее. Наверное, я бы сказала маленькой Лидии, что можно хранить секреты до тех пор, пока не будешь готова использовать свой голос — и что этот голос однажды точно появится и станет всем. И, наверное, я сказала бы себе, стоящей в воде с прахом дочери, что буду жить у океана однажды, буду играть в его волнах с тюленями и собственной памятью до тех пор, пока не умру — до того момента, пока тоже не окажусь в этих водах. Я сейчас живу возле океана. И это кажется правильным.

«Хронология воды» — одна из самых физиологичных книг, какие я когда-либо читала, но в то же время одна из немногих, написанных с огромным уважением и любовью к человеческому телу. Что нужно, чтобы преодолеть внутреннюю цензуру, которой мы все в той или иной степени подвержены, и позволить своему телу и его истории раскрыться на бумаге? Чтобы осмелиться исследовать его?

Все, что нужно, — это довериться своему собственному воображению и сторителлингу. Он существовал задолго до того, как мы все родились, и будет существовать так же долго после нашей смерти. Сторителлинг похож на квантовое повествовательное пространство, в котором смыслы бесконечно рождаются и умирают, упорядочиваются и перестраиваются. Спросите свое тело, какие истории оно хранит в позвоночнике? В бедрах? Шее? Животе? Руках? Истории вашей жизни начнут выплескиваться наружу, как им и следует. Наш человеческий мир убеждает нас, что мы должны скрывать эти истории и покрепче за них держаться. Океан, космос, облака, горы, камни, животные всегда пытаются напомнить нам о том, что нужно отпустить их, чтобы другие могли чувствовать себя менее одинокими. Истории — это то, что мы можем подарить друг другу. Что-то полезное в этом мире вместо разрушений, которые создают люди.

В России очень часто для того, чтобы застыдить (женщин, конечно) и напомнить о скромности, используется неточная библейская цитата «твое тело — твой храм». В том смысле, что тело нужно ограждать от всего на свете, включая радость и удовольствие. Некоторое время назад мне попался новый, феминистский вариант, который предлагает относиться к телу не как к храму, а как к захватывающему, но в то же время безопасному парку развлечений. Как бы вы определили тело? Тело обычной женщины.

Желание застыдить женщину через ее тело носит глобальный характер, вам не кажется? Но это хороший вопрос. Я бы назвала человеческое тело горизонтом событий. Или объектом эпистемологического осмысления, в процессе которого значения бесконечно появляются и исчезают. Тела «женщин» в моем представлении являются пространством возможностей. И мы все еще можем рассказывать о телесном опыте женщин — и под «женщинами» я имею в виду любую, кто идентифицирует себя так или входит в это определение на своих собственных условиях, включая людей ЛГБТК+, — иначе, чем все привыкли. А чем больше мы рассказываем по-новому свои истории, тем сильнее меняются смыслы. Я также думаю, что каждое тело несет в себе отпечаток всего, что когда-либо случалось с человеком, и таким образом мы являемся существами, которые носят и выражают общий опыт.

***

В КАКОМ-ТО СМЫСЛЕ МИР ВСЕГДА НЕ СОГЛАСЕН С ХУДОЖНИКОМ, КОТОРЫЙ СМЕЕТ ВОЗРАЗИТЬ ЕМУ, ВЕРНО?

***

Лидия, интересно узнать о вашей писательской практике с точки зрения метода. Из чего состоит процесс: из вдохновения и спонтанности или дисциплины и планирования? Или всего вместе и еще чего-то?

Я недисциплинированная писательница, но страстная и чрезмерная. Я пишу долгими временными промежутками в своего рода трансе, преследуя языком вызванные в воображении абстракции. Сильно, сильно позже я возвращаюсь к тому материалу, что наколдовала, и начинаю его выстраивать, перестраивать, очищать, исследовать, искать в нем историю и придавать ей облик и форму. Я почти всегда начинаю с медитации, которая меня перемещает от тела к какому-либо референту во внешнем мире, например, от моих рук — к дереву за моим окном, к ветвям, к небу, к морю. В качестве разминки. Затем я сосредотачиваюсь на нарративных элементах текста. Например, в моей новой повести «Потрясение» это камень, черепаха, океан, веревка, девочка, яблоко.

Как вам удается так хорошо работать с темпом и ритмом?

Я умею все это слышать, видеть и чувствовать телом. Вероятно, отчасти благодаря тому, что у меня синестезия.

В одном из интервью вы сказали, что вас очень пугал момент «передачи» книги в руки читателя — до тех пор, пока книга на самом деле не была опубликована и ее не пришлось отпустить. Что вы чувствуете, когда ваши книги начинают жить еще и на других языках, в совершенно чужой языковой и культурной среде? Насколько это для вас волнующе?

Это очень волнующе. Потому что, когда книга движется сквозь другие языки, я думаю о том, что она как будто приспосабливается — превращается из головастика в лягушку, из гусеницы в куколку и бабочку или, как змея, сбрасывая кожу, приобретает какую-то новую форму.

А вы когда-нибудь думали о том, что «Хронология воды» однажды может стать фильмом? Книга во многих смыслах очень кинематографична, например, снежная сцена поездки за рождественской елкой или эпизод с каяком подействовали на меня так, как будто я их уже видела на экране.

Кино оказало на меня огромное влияние. Я киноманка. Помешалась на нем еще в пять лет. И потом преподавала киноведческий курс студентам в течение тридцати лет. Я вижу истории как кадры или как фрагменты изображений. Но нет, никогда в жизни мне не приходило в голову, что «Хронология воды» может быть фильмом. Ни разу до того дня, когда мне позвонила Кристен Стюарт. Ха.

***

ЕЕ РОЖДЕНИЕ И СМЕРТЬ СЛУЧИЛИСЬ В ОДНО И ТО ЖЕ МГНОВЕНИЕ И РАЗРУШИЛИ МОЕ ПОНИМАНИЕ ВРЕМЕНИ, ПРОСТРАНСТВА, НАЧАЛА, СЕРЕДИНЫ, КОНЦА

***

«Хронология воды» вышла на русском в сложный момент для русской культуры вообще и литературы в частности, поскольку, с одной стороны, она переживает (небезосновательно) процесс переосмысления, а с другой — все еще остается этаким давящим колоссом, с которым как будто трудно соперничать. Можете ли вы дать совет тем, кто только начинает свой путь, как найти в себе смелость писать «перед лицом культуры»? Что может помочь начать?

Я понимаю вас и поддерживаю этот трудный момент. В каком-то смысле мир всегда не согласен с художником, который смеет возразить ему, верно? В каждую эпоху. Я думаю, что Соединенные Штаты сейчас тоже в тупике. Но создание искусства, литературы — это и есть способ изменения того, что можно изменить. И если достаточное количество из нас продолжит этим заниматься, пока наш черед жить на этой планете, тогда у нас есть шанс не погибнуть от сил, которые хотят нас уничтожить. Мы действуем по очереди, как воины искусства и сердца. Мы создаем искусство перед лицом ужаса, потому что иначе потеряем свою жизнь и тех, кого любим. Так что я бы сказала, поможет солидарность. Сейчас наша очередь.