Болевой синдром
ФОТО:
АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ
В издательстве Soyapress выходят «Нежные точки» Эми Берковиц, поэтичный автофикшн о хронической боли и врачебном насилии. В честь публикации Дарья Митякина, писательница и авторка канала doom detective, размышляет о бытовой мизогинии российского здравоохранения и составляет — в добавление к Эми — список романов, написанных русскоязычными писательницами о столкновениях с медицинской системой за последние десять лет.
12 ноября депутаты Госдумы приняли законопроект о запрете пропаганды «отказа от деторождения». А что еще сейчас происходит с женским здоровьем и безопасностью в России? Неполный список выходит таким. Калечащие операции на женских половых органах до сих пор не запрещены и в основном проводятся над девочками в Дагестане. До сих пор нет закона о домашнем насилии, кризисные центры есть только в 16 регионах. Из российского учебника ОБЖ исчезла тема сексуализированного насилия. Из больниц пропал препарат от рака молочной железы, а из аптек — иммуноглобулин, жизненно важный препарат для беременных с отрицательным резус-фактором. Белгородский протоиерей Андрей Ткачев проповедует, что сделавшая аборт должна быть стерта в порошок, и сравнивает раздевающихся у врачей женщин с подзаборными псами.
История медицинского насилия над женщинами измеряется веками. В Древнем Египте женские болезни объясняли блужданием бешеной матки и лечили окуриванием травами. Вслед за Аристотелем древние греки считали женское тело уменьшенной и недоразвитой версией мужского. Учебники по анатомии и выборки участников клинических испытаний говорят о том, что с тех пор медицина изменилась поразительно мало: мужское тело до сих пор считается универсальным человеческим организмом. Дефицит данных о работе женского организма приводит тому, что называют «синдромом Йентла»: если у женщины симптомы отличаются от типичных мужских (а такое бывает часто), вероятен неправильный диагноз и даже летальный исход. Из-за этого расстройства аутического спектра, СДВГ, сердечно-сосудистые заболевания и туберкулез сложнее диагностируются у женщин, пишет Кэролайн Криадо в книге «Невидимые женщины: почему мы живем в мире, удобном только для мужчин». И хотя самые разные болезни больше не называют истерией и не лечат электрическим током, женщинам все еще чаще предлагают успокоительное или антидепрессанты вместо обезболивающего и нужного лечения.
Как можно это изменить? Демистифицировать женский организм и менструальный цикл, привлекать больше женщин к клиническим испытаниям и прислушиваться, когда женщины говорят о боли, — предлагает Криадо. Прибавим сюда литературу и услышим возгласы: это тут при чем? Разве чтение романов может повысить качество и продолжительность жизни женщины?
Напрямую, возможно, нет. Женские тексты об опыте столкновения с медицинской системой могут расстраивать, шокировать, злить и отталкивать нас. Но могут и развивать эмпатию, давать поддержку и видимость. И наконец, даже небольшой корпус таких текстов показывает, что мы имеем дело не с изолированными эпизодами, а системной проблемой, которая требует срочного внимания.
«Нежные точки», Эми Берковиц
SOYAPRESS, 2024
Рассказ о «нехорошем докторе» никогда не был рассказом об одном «нехорошем докторе» — это история об изначально ущербной и предвзятой системе, сюжет о дискриминации и власти.
На вопрос «Почему, собственно, я испытываю боль?» невозможно ответить однозначно, но именно с него начинает Берковиц. Фибромиалгия — диагноз, с которым она живет уже много лет, — вызывает боль в мышцах и хроническую усталость. Берковиц важно говорить без лишнего тумана («Каждое утро я просыпаюсь с ощущением, что меня переехал грузовик», «Обычная боль в плече и какая-то слабость в бедрах»), ведь в существовании болезни сомневаются не только интернет-тролли, но и некоторые врачи. Так как диагностируется фибромиалгия нажатием на определенные точки в теле, признать болезнь — значит, прежде всего, поверить женщине на слово. С этим не то чтобы здорово: героиня со скрипом получает больничный и возвращается в пустую офисную кабинку, а сломавшего лодыжку коллегу ждут открытки и корзинка с фруктами.
Формально перед нами лирическое эссе из стихотворений, заметок и списков; на некоторых страницах может быть всего пара слов. Обилие негативного пространства — поэтический прием — визуально подражает дырам и пустотам рассказа о травматическом опыте, который часто служит катализатором фибромиалгии. Приблизиться к нему автогероиня Берковиц пытается на протяжении всей книги, собирая улики подавленного памятью изнасилования. Берковиц не мыслит болезнь как метафору, но в ее руках фибромиалгия созвучна немой боли переживших насилие — в этом плане вышедшая в Америке 2015 года книга стала предвестницей движения MeToo.
«Посмотри на него», Анна Старобинец
Corpus, 2017
Эта книга о том, насколько бесчеловечна в моей стране та система, в которую попадает женщина, вынужденная прервать беременность по медицинским показаниям.
Единственная документальная книга сценаристки и журналистки Анны Старобинец писалась из необходимости. После потери ребенка во время беременности рядом не оказалось ни группы психологической поддержки, ни нужной книги. Стала понятна социальная миссия будущего текста: обратиться напрямую к женщинам со схожим опытом и пошатать систему карательной гинекологии. Сопровождавшая Старобинец диссоциация превратилась в прием, разделив героиню надвое. Пока одна оплакивает потерю, другая репортерски фиксирует «бесконечный медицинский бэд-трип» прерывания беременности по медицинским показаниям в России.
Ключевая сложность Старобинец — невозможность доносить ребенка с несовместимым с жизнью пороком. На 16-й неделе врачи отказываются продолжать сопровождение беременности и уговаривают на аборт: «Ты же молодая, еще родишь нормального». По протоколу дальше должны следовать искусственно индуцированные роды без обезболивания и обязательное выскабливание после. После всех мытарств (например, 15 незваных студентов в кабинете во время вагинального УЗИ) героиня Старобинец едет рожать в берлинскую клинику «Шарите». Там ребенка не называют «плодом с аномалиями», дают родителям совместно пережить потерю и хоронят ребенка (в России тело бы утилизировали как биологический отход). Помимо личной истории Старобинец включает в книгу интервью с роженицами, немецкими акушерками и врачами; российские врачи комментарий давать отказались.
После выхода книги московская клиника, где разворачивалось действие, ввела у себя курсы этики для врачей, а на базе московского детского хосписа «Дом с маяком» появилось паллиативное отделение для беременных женщин, которые знают, что их плод нежизнеспособен, но хотят доносить беременность. Номинация книги на премию «Национальный бестселлер» вызвала горячие фейсбучные дискуссии. Старобинец обвиняли в спекуляции на страдании, публичном перетряхивании грязного белья, упивании переживаниями и инфантилизме. Отдельное упоминание досталось «натуралистическим подробностям введения вагинального датчика через влагалище». С тех пор подобные упреки уже превратились в мемные поводы для гордости русскоязычных писательниц автофикшна, дорогу которым открыл успех «Посмотри на него».
«Отслойка», Алтынай Султан
Альпина. Проза, 2024
Меня принял мужчина, залез рукой мне во влагалище, как в пакет, в котором на дне среди продуктов искал зажигалку. Вытащил красный шмоток, ткнул мне в лицо, плюхнул в миску и сказал: — Любуйтесь, мамаша, вот он, ребенок ваш. Вылез!
Казахский «уят» переводится на русский язык как «стыд», «мораль», «позор»; за словом стоит целый культурный код оглядки на то, что подумают люди. «Уят» по отношению к женщинам связан с образом хорошей матери, хранительницы очага, — его разрушению Алтынай Султан посвятила свой дебютный автофикшн.
Отошедшие воды, подозрение на отслойку плаценты: героиня попадает в первый роддом Алматы по случайности. Сонный фельдшер везет ее не в то отделение, не к ее врачу («Девушка, вам тут не такси»). Порядки роддома схожи с колонией: анализы и кварцевание палаты в 4 утра, крик перегруженных санитарок, невозможность помыться после родов, отсутствие нужных лекарств. Это производственный автофикшн, только вместо завода — обшарпанный постсоветский роддом, где женщины подобны зомби и бройлерным цыплятам. После кесарева сечения автогероиню переводят в общую палату, а в повествование вплетаются непридуманные истории других рожениц. Беременную вне брака, потерявшую ребенка и мать без молока объединяет одно: «В Казахстане женщина виновата всегда — если ее бьют, если ей изменяют, если она несчастна».
В послесловии Султан пишет, что книгой хотела дать голос невидимому несчастью, с которым соприкоснулась в роддоме. Женский автофикшн часто критикуют за излишнюю физиологичность; здесь описание кесарева, смены прокладки и подмывания влажными салфетками несет явную цель — снять налет стыда с женского тела, присвоить его обратно себе.
«Яд», Таня Коврижка
Polyandria NoAge, 2024
Я была уверена, что фельдшер выбьет ногой дверь, врежет мне кулаком и заберет дочь в угол комнаты, криком заставляя не подходить и больше не прикасаться к малышке.
Отправная точка «Яда» — популярный образ плохой матери и реальный случай: ребенок случайно проголотил кусочек диффенбахии, ядовитого комнатного растения. Обходится испугом, допросы полиции и проверки соцработников пройдены, но героиня не может сбросить чувство вины и принимается за историю материнского стыда. К своей истории Коврижка добавляет фемтеорию и громкие случаи из интернета, без имен. Получается нужное и своевременное высказывание о колоссальном давлении на женщин в сфере деторождения и воспитания детей.
«Яд» приглашает к коллективной заботе о здоровье детей, выступает против принудительного «рожать-растить-рожать-растить» и задается вопросом «а где отец?». В принципе, миф о легкости, естественности и красоте материнства как-то сам испаряется, когда во время родов первенца акушерка без предупреждения режет героине влагалище со словами: «Ты что, б**ть, рожать не умеешь?». Чтобы не оставить у читателей никаких иллюзий, Коврижка добавляет к этому реалистическое бытописание второй смены: детсада, магазина и поликлиники, а также третьей смены — заботы, которая требуется ребенку с РАС.
«Руки женщин моей семьи были не для письма», Егана Джаббарова
No Kidding Press, 2023
Здоровых девушек охотнее брали в жены, а потому мне нельзя было демонстрировать свое нездоровое тело.
Автофикшн Джаббаровой о взрослении в азербайджанской общине 1990-2000-х строится как учебник по анатомии. Женские руки должны готовить еду, живот должен носить ребенка, женский рот должен быть закрыт, а глаза — опущены. В семье автогероини Джаббаровой женщина не принадлежит себе; это меняется, когда ее зрачки и руки начинают дрожать, а ноги — деревенеть. Сначала болезнь либо не замечают, либо лечат заговорами и молитвами. В итоге постановка правильного диагноза растягивается на три года: подозрение на рассеянный склероз и только потом — генерализованная мышечная дистония (неврологическое двигательное расстройство, при котором непроизвольно сокращаются мышцы всего тела).
В интервью журналу «Прочтение» Джаббарова говорит, что «замысел был в том, чтобы преодолеть травму и писать не из точки боли, а из точки освобождения от нее». Дистония отнимает голос, походку и моторику, вынуждает вживить под кожу металлический стимулятор, который маскирует проявления болезни. Но еще — дает жизни другое течение: освобождает героиню от репродуктивного долга, забирает с ярмарки невест. Теперь тело героини не принадлежит мужчине или Богу, только ей самой.
