Любовь, смерть и зад 

ФОТО:
GETTY IMAGES, АРХИВЫ ПРЕСС-СЛУЖБЫ

В издательстве Inspiria выходит роман Мо Яня «Тринадцатый шаг». Это одно из ранних и самое экспериментальное произведение китайского писателя и нобелевского лауреата по литературе 2012 года. В «Шаге», как и во всех книгах писателя, много натурализма, жестокости, откровенных сцен и критики общества и чиновников. Но несмотря на это и периодические обвинения в «антипартийности», он — главный писатель страны. О том, как Мо Янь прошел путь от литературного бунтаря до любимца китайских властей, рассказывает литературная обозревательница Екатерина Петрова.

«Тринадцатый шаг», 1988
Издательство: Inspiria, 2025

Тринадцать шагов к вину

Роман Мо Яня «Тринадцатый шаг» (1988) долго оставался почти незамеченным. О нем написал лишь один критик в хэбэйской газете Wenron Daily, и только позже появились отклики на Тайване и в Гонконге. Сам Мо Янь называл книгу «по-настоящему первопроходческой». Главный герой здесь — безумец, запертый в железной клетке в зоопарке, который живет тем, что рассказывает истории и глотает мел, чтобы не умереть. Кто он — неизвестно. Но он питается вниманием слушателей за пределами клетки, выдыхая гротескные хроники сообщества, которые начинаются со смерти учителя физики от усталости прямо посреди урока. Мо Янь описывает Китай 1980-х: курс на реформы уже взят, но ощутимых результатов еще нет. Зато есть слом системы и устоев и его отражение на жизни простых людей в небольшом городке.

В предисловии к русскому изданию романа литературный редактор Екатерина Казарова и переводчик Кирилл Батыгин называют «Тринадцатый шаг» «полифоническим моноспектаклем» и «трагикомедией с мощными метаэлементами». В центре — не сюжет, а сам процесс рассказывания: «роман о том, кто и как рассказывает истории». Здесь автор, сказитель и герои бесконечно меняются местами. И все они рассказывают одну историю, примерно так, как если бы вы пришли к друзьям в гости, и они наперебой объясняли суть какого-то яркого инцидента, только что произошедшего в их жизни, комментируя при этом друг друга. Переход между повествователями в «Тринадцатом шаге» может произойти как внутри абзаца, так и внутри одного предложения. Иногда Мо Янь «показывает» эти скачки с помощью двойного тире. А иногда — не делает даже этого. Тогда приходится следить за местоимениями: они — ключ к пониманию, кто именно сейчас говорит. Так Мо Янь доводит до предела свое постоянное стремление разрушить устойчивость повествования, превратив чтение в испытание, которые каждый читатель проходит сам.

«Тринадцатый шаг» по своей авангардности ближе всего к роману «Страна вина» (1992) — другому эксперименту Мо Яня, где форма и смысл распадаются и соединяются заново. «Страна вина» — сатирический роман о жадности, власти и еде, где пища становится мерой человеческой жестокости. История в книге рассказана в форме двойного повествования. По одной линии следователь Дин Гоуэр приезжает в вымышленную провинцию Лошань расследовать слухи о каннибализме. Вторая линия — переписка между Мо Янем и аспирантом Ли Идоу, который изучает вино и присылает писателю свои рассказы о каннибализме. Постепенно расследование и письма сходятся в одну реальность и обнажают страну, где люди превращаются в товар, а удовольствия богатых важнее жизни бедных.

«Страна вина», 1992
Издательство: Arcade, 2012

«Страна вина», 1992.
Издательство: Эксмо, 2022

По словам председателя Нобелевского комитета Пера Вестберга, в этом тексте «человеческое поедание, повторяющееся в истории Китая, превращено в символ неограниченного потребления, похоти и безумных желаний». Центральное блюдо — жареный трехлетний мальчик, и именно эта сцена, по замечанию Вестберга, «является насмешкой над политикой одного ребенка», которая проводилась в Китае с 1979 по 2015 год. Чтобы ограничить рост населения, правительство разрешало иметь семье только одного ребенка. Сатира в романе доведена до гротеска: следователь Дин Гоуэр расследует случаи каннибализма, но постепенно сам тонет в алкогольных видениях и бюрократическом безумии.

Тема чревоугодия тесно связана с детскими воспоминаниями писателя. Мо Янь родился в 1955 году в области Далань уезда Гаоми, в одно из самых тяжелых десятилетий китайской истории — во время Великого китайского голода, вызванного политикой на усиление модернизации и индустриализации страны. В своих воспоминаниях писатель не раз возвращался к этим годам, когда «по всей стране лежали мертвые от голода» и, как он говорил, «в нашем селе за один день умерли восемнадцать человек». В автобиографическом эссе «Голод и одиночество — мое творческое богатство» он писал:

«Долгий голод научил меня, насколько важна еда. Все — честь,
карьера, любовь — возможны только после того, как насытился.
Из-за еды я терял достоинство, из-за еды меня унижали, как собаку, из-за еды я и начал писать».

Этот опыт, говорил шведский академик Пер Вестберг, сделал Мо Яня писателем, который «знает все, что можно знать о голоде» и впервые в китайской литературе «так прямо изобразил страдания XX века».

Что в романе «Страна вина», что в любом другом произведении Мо Яня, впечатлительный читатель может ужаснуться обилию натурализма, физиологизма и описаний сексуальных сцен и насилия. Как сказала The Blueprint переводчица и специалист по китайской литературе Алина Перлова, «это свойственно всей китайской литературе», в том числе и классической. «Сколько в “Троецарствии” насилия и натурализма — устанешь перечислять. А в “Речных заводях” и вовсе людей едят (правда, не младенцев)».

Постмодернистский поиск корней

Еще одна головоломка — жанровая природа прозы Мо Яня, которая ускользает от простых определений. Его произведения относят и к «деревенской литературе», и к постмодернизму, и к «поиску корней», и к магическому реализму. «Наверное,
проще всего это представить как китайскую деревенскую прозу, настоянную на магическом реализме», — говорит Перлова. В 1980-е годы, по ее мнению, каждый китайский автор «исследовал свою Йокнапатофу, свое Макондо». У Мо Яня таким местом стал уезд Гаоми — реальный, в котором он родился и рос, и одновременно мифический, как у Фолкнера или Гарсиа Маркеса. Сам писатель признавал, что эти два автора вдохновили его на создание собственного литературного пространства: «Они научили меня,
что у писателя должна быть земля, на которой он может стоять. В жизни можно быть скромным, но в литературе — нужно быть властным».

Свои истории Мо Янь рассказывает, как он сам это назвал, «способом рыночных сказителей». Он говорил: «Я слушал их истории с детства, а потом стал добавлять свои приправы, менять финалы, подстраивать рассказы под вкус матери».

Из этой устной традиции вырос его стиль — сочетание документальной плотности, телесности и грубого народного юмора. По словам Вестберга, «Гаоми на северо-востоке Шаньдуна вобрал в себя и народные легенды, и историю; это край, где любовь и зло достигают сверхъестественных пределов». Так Мо Янь создал мир, где реальность и миф неразделимы.

Это жанровое своеобразие Мо Яня проявилось уже в дебютном романе «Красный гаолян» (1987), относящийся к литературе «поиска корней» — направлению, в котором китайские авторы 
XX века обращаются к национальным традициями, мифологии и фольклору. Книга, впервые опубликованная частями в 1986 году и собранная в единое произведение год спустя, стала семейной сагой о трех поколениях жителей Шаньдуна — людях, переживающих войны, бандитизм и политические переломы Китая XX века. Как пишет филолог Мария Завьялова, Мо Янь «предпочел не любезничать с читателем», наполняя текст «жестокими кровавыми сценами с участием японских захватчиков» и натуралистическими бытовыми подробностями. При этом гаолян — злак, растущий в родном уезде писателя Гаоми, — становится символом выносливости и жизненной силы, равнодушной к человеческой жестокости. Он растет, когда вокруг рушится все остальное.

Роман был замечен не только в Китае: по его мотивам Чжан Имоу снял фильм, удостоенный «Золотого медведя» Берлинского кинофестиваля (1988). В 2000 году Asia Weekly включил «Красный гаолян» в список «100 лучших китайских романов XX века», а в 2001-м World Literature Today — в топ-40 выдающихся книг мира за 75 лет (1927–2001).

«Красный гаолян», 1987

Еще один пример литературы «поиска корней» — роман «Большая грудь, широкий зад», написанный в 1995 году. Сам автор называл его главным среди своих произведений: «Если хотите, можете не читать мои другие романы, но “Большую грудь, широкий зад” нужно прочесть обязательно. В нем я пишу об истории, войне, политике, голоде, религии, любви и сексе». На фоне семейной саги о женщине, выжившей в череде катастроф XX века — японской оккупации, гражданской войне, Великом скачке и «культурной революции», — роман становится гимном выносливости и жертвенности. Героиня, мать рассказчика, проходит через унижения, насилие и голод. «Пышные формы» из названия — символ плодородия, телесной силы, благодаря которой выживает семья Шангуань.

Для Мо Яня этот роман был личным.
В своей нобелевской речи он признался:

«Большая грудь,
широкий зад», 1995
Издательство: Methuen Publishing, 2005

«Мать умерла — я был убит горем и решил написать книгу, посвятив ее ей... Это “Большая грудь, широкий зад”. Я хотел прославить мать и материнство, объединить их с образом земли».

Он написал первый вариант за 83 дня, используя материал из ее жизни, но «эмоциональный опыт матери во многом вымышлен и вобрал судьбы многих женщин родного Гаоми». Роман, удостоенный в 1997 году самой крупной в истории Китая премии «Дацзя» с призом в сто тысяч юаней, вызвал бурю споров и обвинений.

Писателю пришлось уйти с военной службы, на которую он поступил еще в 1976 году, войдя в состав Народно-освободительной армии Китая. Хотя приняли его не с первой попытки из-за неподходящего происхождения — его родители раньше были зажиточными крестьянами. В армии он служил библиотекарем, преподавателем, кадровым политработником, позднее получил офицерское звание и поступил в Академию искусств НОАК.

Первой волной критики стала ярость по поводу названия: «Как можно написать такие слова, как “грудь” и “зад”, да еще вынести их на обложку?» — возмущались рецензенты. Другие обвиняли роман в «реакционности» и даже «антипартийности»: доносами в ЦК партии заполнялись ящики, а сама книга оказалась фактически запрещена. Она не выходила восемь лет, потому что Мо Янь дал письменное обещание больше не публиковать такое безобразие. В середине 1990-х слово «зад» на обложке перекрыло для многих критиков и читателей попытку писателя «проследить судьбу Китая через женское тело и материнскую любовь». Роман «Большая грудь, широкий зад» оказался под запретом в рамках кампании против «порнографии в литературе». Как объясняет переводчица Алина Перлова, «в нулевые война с порнографией забылась, и в 2003 году запрет был снят», но точные критерии дозволенного в Китае до сих пор остаются неясными. Власти избегают громких скандалов, предпочитая негласные формы давления — издательства просто отказываются переиздавать «неудобные» книги.

Послушник режима

Если предыдущие тексты Мо Яня опирались главным образом на национальную литературную традицию, то в романе «Смерть пахнет сандалом» (2001) он сознательно соединяет ее с западной литературной техникой. Сам писатель говорил: «Если раньше я был рассказчиком, скрытым за текстом, то начиная с [романа] “Смерть пахнет сандалом” я вышел на площадь и стал рассказывать, перед множеством слушателей». Он называл этот роман «смешанным текстом» — сплавом китайского классического повествования, западного модернистского опыта и поэтически-музыкального театра маоцян. «Такое смешение, — отмечал Мо Янь, — и есть настоящая литературная инновация: соединение не только отечественной традиции и зарубежных приемов, но и литературы с другими искусствами».

Действие романа разворачивается во время Ихэтуаньского восстания, когда в 1899–1901 годах крестьяне и городская беднота Северного Китая восстали против императора. Главный герой, певец Сунь Бин, возглавивший восстание, приговорен к мучительной «казни сандаловым деревом» — наказанию, в котором смерть становится театральным актом и пыткой, при которой жертву медленно сажают на кол в течение нескольких дней.

«Смерть пахнет сандалом», 2001
Издательство: UOP, 2012

«Смерть пахнет сандалом», 2001
Издательство: Inspiria, 2024

Эксперимент с романом «Смерть пахнет сандалом» удался. Затем Мо Янь опубликовал еще три романа, в которых окончательно закрепился как представитель нового литературного направления — галлюцинаторный реализм. Сам термин появился в формулировке Нобелевского комитета, но, как пояснил его бывший председатель Кьелл Эспмарк, слово «магический» сознательно избегали: «Мы не хотели, чтобы Мо Яня автоматически сравнивали с Маркесом или Фолкнером, будто он их подражатель. Это было бы принижением его значения. Его воображение богаче, а корни — в китайском искусстве рассказчика. В этом он превзошел Маркеса и Фолкнера». Эспмарк уточнял, что галлюцинаторный реализм Мо Яня рождается не из латиноамериканской традиции, а из древних китайских повествований — мифов и преданий.

Именно за этот галлюцинаторный реализм Мо Янь получил Нобелевскую премию по литературе в 2012 году. Писатель Чэнь Чжунши подчеркнул, что награда — не только личная заслуга Мо Яня, но и «слава всей китайской литературы», которая, по его мнению, получит «широкое и долгосрочное влияние». Для западного читателя Мо Янь стал чем-то вроде китайского Кафки: как писал критик Publishers Weekly, «если в Китае был бы свой Кафка, это был бы Мо Янь». Хотя Алина Перлова считает этот момент спорным: «Мне кажется, они совсем разные. Мо Янь размашистый, эпичный, а Кафка очень камерный».

После присуждения Мо Яню Нобелевской премии разразилось несколько скандалов.

На пресс-конференции в Стокгольме писатель заявил,
что цензура в Китае «не сильно отличается от проверок в аэропорту», где просят снять ремень и обувь, — «но я думаю,
эти проверки необходимы»

Мо Янь получает Нобелевскую премию, 2012

Этой фразой он вызвал шквал критики. Салман Рушди назвал его «послушником режима», обвинив в защите цензуры и отказе подписать петицию за освобождение китайского правозащитника Лю Сяобо, лауреата Нобелевской премии мира 2010 года. Немецкая писательница Герта Мюллер сочла награждение Мо Яня «катастрофой», утверждая, что он «прикрывает цензурные законы Китая». Сам Мо Янь, отвечая на вопросы, настаивал, что «клевета и слухи должны быть цензурированы».

Еще до получения Нобелевки Мо Яня неоднократно упрекали в излишней близости к китайским властям, особенно после того, как в 2009 году он вместе с официальной делегацией покинул зал Франкфуртской книжной ярмарки, где должны были выступать писатели в изгнании. Позже Мо Янь даже участвовал в выпуске рукописного издания речей Мао Цзэдуна о литературе и искусстве — текста, ставшего основой партийной культурной политики. В том же году, по словам исследовательницы Марии Завьяловой, Мо Яня избрали заместителем председателя Союза китайских писателей — «бесспорное признание его литературных заслуг» с точки зрения китайских властей. При этом, как отмечает Завьялова, конкретно «в его произведениях мы не встретим коммунистической пропаганды, скорее наоборот».

Сам писатель к политическим вопросам относится с осторожностью. Он не скрывает, что остается членом партии «чтобы избежать лишних проблем и огромных “почему?” в газетных заголовках». Переводчица Алина Перлова говорит, что сейчас отношения Мо Яня с властью «очень ровные»: он «из хулигана и enfant terrible превратился в бронзового классика, гордость нации». Попытки обвинить его в антикитайских взглядах, добавляет она, не получают поддержки сверху. Мо Янь, чье имя буквально означает «не говорить», выбрал стратегию молчаливого присутствия — оставаться в системе, не растворяясь в ней.

Его псевдоним — прямое напоминание о детстве конца
1960-х, когда за любое неосторожное слово можно было попасть в беду. «“Мо Янь” означает “молчи”, — рассказывал он. — В те времена, если скажешь, что думаешь, попадешь в неприятности. Родители велели мне не болтать за порогом дома».

Позже это детское предупреждение стало знаком его авторской стратегии — говорить о неудобных темах не в лоб, а косвенно, через гротеск и иронию. Настоящее имя писателя — Гуань Мое, и в его составе уже есть иероглифы, которые образуют будущий псевдоним: мо (не) и янь (речь), то есть «молчи».

После присуждения Нобелевки Мо Янь молчит уже 13 лет. У него выходили сборники рассказов и небольшие произведения, но ни одного крупного романа. В одном из интервью он объяснял: «Я не пишу о современной молодежи, возможно, потому, что я ее не понимаю. Я слишком погружен в прошлое и в собственные воспоминания». Его внимание — все еще в деревне Гаоми, среди запахов муки, крови и прелой кукурузы, откуда началась его литература. «Если я напишу что-нибудь еще в ближайшие двадцать лет, — добавлял он, — я, возможно, обращусь к настоящему».

По словам переводчицы Алины Перловой, молчание Мо Яня — не случайность, а следствие давления и внутреннего парадокса: «Нобелевская премия — это очень тяжелое бремя. Весь мир смотрит на тебя и ждет, что ты скажешь дальше, а у тебя псевдоним “Молчи”». В 2012 году, когда Мо Янь получил премию, к власти пришел Си Цзиньпин, и, как отмечает Перлова, «цензурные гайки в материковой части Китая закручиваются все туже и туже. Тут и без премии замолчишь, а с премией тем более».