Рождественское стихотворение
Линор Горалик

Иллюстрации:
Ольга Александрова

Весь прошлый год мы рассказывали о новых книгах, в том числе лучших российских авторов (включая и героев прошлогоднего The Blueprint 100). А этот год начинаем с литературной коллаборации. По нашей просьбе писатели, писательницы, поэты и поэтессы написали свои рождественские истории — очень разные, но все с чувством «здесь и сейчас». Каждый день новогодних каникул на The Blueprint будет появляться новый рассказ или стихотворение.

Настоящий материал (информация) произведен, распространен или касается деятельности иностранного агента Горалик Юлии Борисовны

Четвертая героиня нашего «сборника» Линор Горалик — писательница, которая точно не нуждается в представлениях. В своем последнем романе «Имени такого-то» она рассказывает реальную историю эвакуации подмосковной психиатрической больницы в Великую отечественную войну и переосмысляет ее как событие почти библейского масштаба, как испытание на человечность. Таким же испытанием на человечность становится в рождественском стихотворении Линор для The Blueprint явление миру божественного младенца.

как выйдет младенец биясь и крича

так сосед вызывает мента и врача

и склонившись над яслями оба

держат тайный совет с ослецом и тельцом

оттесняя подальше Марию с отцом

не мелькайте мамаша я тут говорю с понятыми.

И пока ему мент указует козу

врач глядит ему в черные эти глаза

еврейчонка зайчонка сучонка

и жалеет соседа бессонного пса

и не знает какого тут сунуть упса

самому бы принять и поспать до второго захода.

И пока ему врач отмеряет на вес,

мент успел обойти весь овин и завис

ибо тоже не зверь но зверяче

озирает пеленки трусца пальтеца

почерневших с лица ослеца и тельца

тут бы просто свалить но ведь сука опять дозвонится.

И пока ему каплют в развешенный рот

он орет арамейским орет и орет

батя мнется Марию колбасит

и в запаре ослец не сказал ли чего

и как может телец утешает его

ну сказал выпивают немножко живые же люди.

А орет и орет он ногами суча

про тельца ослеца и мента и врача

и соседа конечно соседа

надрываясь и членик себе теребя

он орет «я, зараза, достану тебя —

но не так, как ты мог бы себе скудоумно представить».

И соседа внезапно смертельная мгла

накрывает и душит в кухонном углу

и становится страшным окошко

потому как бы вроде и грязный расклад

понаехали сквотят младенец орет

но вот прямо мента и врача психанул я чего-то.

И крадется ко хлеви во страхе ночном

и руками махает под хлипким окном

мол, не надо, валите, ребята,

только мент уже пишет чего-то в блокнот,

только врач уже пишет чего-то в блокнот,

завтра в шесть на вокзале скажите спасибо не вызвал опеку.

И бежит он домой прошибая кусты

и впускает на кухню врача и мента

и мычит а они отвечают

и хотят говорить о себе и других

а выходит об этом засранце в яслях

потому что собрались во имя его он сопит и смеется.

А в хлеву тишина. В небесах тишина.

Пять пятнадцать. Из хлева выходит она.

Спит младенец. Нагружен Иосиф.

И у желтой звезды на его рукаве

очертания Иродовой головы

с бородой и в короне но это конечно случайно.

А телятя ослятю бодает под дых

что им будет за то что укрыли таких

а телятя мумучет и плачет

мент же думает молча слипая глаза

что-то братьям в Коринф я давно не писал

врач же думает молча слипая глаза

а хорошая вещь этот самый упса

как не выпить-то весь пузырек

расскажи мне парнишка?