Саша Степанова

«Новогодняя психологическая помощь»

Иллюстрации:
Юля темная

Весь прошлый год мы рассказывали о новых книгах, в том числе лучших российских авторов (включая и героев прошлогоднего The Blueprint 100). А этот год начинаем с литературной коллаборации. По нашей просьбе писатели, писательницы, поэты и поэтессы написали свои рождественские истории — очень разные, но все с чувством «здесь и сейчас». Каждый день новогодних каникул на The Blueprint будет появляться новый рассказ или стихотворение.

Вторая героиня нашего «сборника» — Саша Степанова, писательница, литературный редактор и соведущая подкаста «Ковен Дур». Она коллекционирует и изучает городские легенды, пишет современную прозу в жанре young adult: серия книг «Двоедушники» удачно соединила приметы мистической, подростковой и актуальной прозы. Для The Blueprint Саша сочинила настоящий рассказ о чудесах в интерьерах большого теплого выборгского дома с камином, допотопными трубами и чуткими соседями.

САША СТЕПАНОВА
«НОВОГОДНЯЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ПОМОЩЬ»

В гостиной рухнула елка.

                Я услышал, как разлетаются по полу осколки, и закрыл глаза.

***

Коробку стеклянных фигурок привезла вчера Алина. Тихо, со мной не советуясь, продала бабушкин дом в Курьянове, даже вещи не забрала — зная жену, я догадался, что она заказала мусорный контейнер и просто отправила всё на свалку, не разбираясь. Из Москвы Алина вернулась мрачная, как будто не избавилась от лишней недвижимости, а взяла еще один кредит. Опустила на кухонный стол обмотанную скотчем коробку — внутри глухо звякнуло.

                — Вот, — она вытащила из подставки керамический нож и протянула его мне. — Мое приданое. Бабушкина коллекция.

                Я разрезал скотч и отогнул один картонный уголок: из пожелтевшей ваты торчала стеклянная трубка с золотым ободком. Алина запустила руку в коробку и раскрыла передо мной ладонь — это был ангел с крыльями из настоящих перьев и текстильным бантом на платье.

                — Макушка. Германия, 1920 год. Цена на торгах стартует с пятидесяти тысяч, — сказала она равнодушно. — Подойдет для тех, кого бесит красная звезда, вроде тебя.

Вслед за ангелом из коробки появились собачка Держи-Хватай (сто двадцать тысяч), ватная Девочка с обручем в грибах (двести пятьдесят тысяч), картонный пограничник Карацупа с собакой Ингусом (от ста тридцати, на мой вопрос, за что, Алина непонятно пояснила, что Никита Карацупа дрессировал собак по собственной методике), плоский Медведь на мотоцикле (семьдесят, ручная работа, картонаж, так еще и подпольно изготовлен, когда елки были запрещены) и набор «15 союзных республик» в составе пятнадцати человечков в национальных костюмах (этих не продавай).

— В смысле «не продавай»? — не понял я.

— В смысле, ты можешь продать остальное. Это мой взнос за кредит на квартиру, Дима. Я ухожу.

— Ты…

— Ухожу, — повторила Алина. — От тебя. Совсем. Я возвращаюсь в Москву.

Видимо, у меня было настолько глупое выражение лица, что невозможно смотреть, и она отвернулась.

— В багажнике еще пять коробок. Помоги занести. Я пришлю тебе полный список игрушек и телефоны людей, с которыми нужно связаться по поводу коллекции. Это друзья бабушки, они не обманут и все сделают быстро. Я прикинула — по минималке можно выручить ляма три, это покроет кредит, но, скорее всего, дадут больше. Как только получишь деньги — езжай в банк и гаси досрочно. Квартира твоя. Машину я оставлю себе, это подарок моих родителей, а у тебя все равно нет прав, и не вздумай со мной за нее судиться. Так, я почти собралась, только шкаф проверю…

Пока она проверяла шкаф, я накинул куртку, взял ключи и оставил входную дверь незапертой. На улице сразу пожалел о забытой шапке, оглянулся на окна — «Гранхолм, главный архитектор Управления Финляндских железных дорог, проект 1898 года», говорила Алина, она всегда мечтала жить в Выборге, а я мечтал о том же, о чем мечтала она, — но возвращаться не решился. Шел, разбрызгивая ногами грязный снег, что-то думал, наверное, — не помню. Потолкался между рядами ярмарки на площади старой Ратуши, выпил глинтвейна из пластикового стаканчика, еще хотел купить духи, как меня уверяли — реконструкцию аромата времен царской России, Алине бы это понравилось, но вспомнил, что ей больше не нужны мои подарки, и ничего не купил. Когда я вернулся домой, в прихожей стояло пять коробок антикварных елочных игрушек, а ее самой уже не было.

                В кармане куртки вжикнул телефон: «До Рождества поживу в Питере у Оли и Лёньки. Формальности уладим позже».

                «Да пошла ты», — подумал я и швырнул телефон через всю комнату на диван. Впрочем, мгновенно ощутил вину, сбросил ботинки и снова взял его в руки. «Напиши, когда доедешь, ОК?»

                Интересно, расскажет ли она нашим общим друзьям, какой я мудак? Самому бы послушать — так и не понял, в чем именно прокосячился.

                Квартира все еще пахла свежими обоями. Мы перебрались в Выборг около года назад, но ремонт растянулся на шесть месяцев — из-за карантина мы позже начали, да и менять пришлось абсолютно все. На это время, с марта по август, мы снимали коттедж в поселке Калевала — к нам то и дело приезжали Оля и Лёнька с крошечной дочкой, целый месяц прожил Никитос, который как раз писал очередной том своей саги про дедов и заложных покойников, Алина заканчивала дизайн-проект для детского сада в подмосковных Петушках и изредка моталась в Выборг проверять, как продвигается ремонт квартиры. Я пытался работать над диссером, а заодно нащупывал смысл существования этого диссера и то, каким образом теория повествовательной структуры мифологических нарративов о родовом проклятии поможет мне в жизни, да хоть с тем же кредитом.

                Когда я услышал падение елки, первой мыслью было, не проклят ли мой род, и если да, то до какого колена.

***

В свою новую квартиру с почти четырехметровыми потолками мы планировали поставить елку во всю высоту. Никаких больше настольных елочных карликов с приклеенной мишурой! Никаких чужих елок, дачных елок, приемных елок, прекрасных, но недоступных витринных елок! Мы покупали ее друг для друга, а собирал я один — для себя. Потратил час — с перерывом на то, чтобы сбегать за портвейном, в колонке журчала мелодия «Щедрика». Я сидел на теплом полу, смотрел на елку и маленькими глоточками пил портвейн. Мне казалось, что все ерунда — Алина зайдет с мороза, выгрузит на стол покупки, мы сделаем сэндвичи со вчерашней холодной курицей и будем наряжать елку ее бесценным «приданым». Но Алина не зашла, и я принес стремянку, чтобы нацепить немецкого ангела на елочную макушку.

Я повесил их все. Шесть коробок бабушкиной коллекции опустели, а я думал о том, что сейчас владею, должно быть, самой дорогой елкой в стране. Или хотя бы в городе. Игрушки покрывали ветки, как броня. Я сделал селфи на фоне елки и выложил его в фейсбук с подписью «Нет, не слишком». Тут же прилетел комментарий Алины: «Ну какой же ты дурак!» Насладившись ощущением, я подвинул ближе к краю каминной полки египетскую вазу, погасил свет и переместился на кухню, чтобы поискать вакансии учителя русского языка и литературы. Но как только на экране ноутбука появился значок загрузки, елка в гостиной рухнула, а я закрыл глаза и просидел так не знаю сколько времени.

Без наследства Алины ближайшие семь лет я должен буду выплачивать за кредит по сорок семь косарей в месяц. Средняя зарплата учителя здесь — тридцать с половиной. Нужно встать и поискать среди осколков — ватные и картонные игрушки вряд ли пострадали, несколько платежей они закроют. А дальше?..

Решение вспыхнуло во мне и погасло. Оно было настолько же логичным, насколько единственно верным. Если бы я взял лист бумаги, разделил его на две части и озаглавил «за» и «против», для правой колонки не нашлось бы ни одного пункта.

Вместо сайта вакансий я набрал в поисковике «телефон доверия Санкт-Петербург». Просмотрел несколько первых ссылок — все они казались одинаковыми. Кто вообще эти люди, которые работают на телефоне доверия в канун Нового года? Одинокие? Трезвенники? Студенты?.. Последний из вариантов пугал сильнее всего. Я отвлекся, чтобы глотнуть портвейна, а когда снова вернулся за стол, то перешел по первой попавшейся ссылке — хуже того, что я собирался сделать, быть все равно не могло.

Огромные алые буквы на черном фоне обжигали глаз[c]. К тому же они вращались. Заголовок вопил: «Новогодняя психологическая помощь!!!» Я хохотнул в голос — кто рассказал этим ребятам, что корпоративные сайты делаются именно так? Под заголовком подпрыгивала гифка со звонящим телефоном. Указанный номер был городским и отличался от моего собственного на одну цифру. Я даже заозирался, но, к счастью, новогодние психологи из стен не полезли.

Прокрутил страницу сайта ниже — с фотографии в салатовой рамке на меня сурово смотрела немолодая тетка в пергидрольных кудряшках. Сбоку к ее рту были пририсованы пузырьки, которые складывались в облачко, как в комиксах: «ОДИНОЧЕСТВО? КРЕДИТЫ? УРОНИЛИ ЕЛКУ?»

— Все сразу, — признался я и, чтобы окончательно себя добить, перешел в раздел «Отзывы».

Как и следовало ожидать, все они носили отпечаток стилистики одного и того же автора — у него были явные проблемы с «тся» и «ться».

Зоряна Степановна отличный специалист, она помогла мне разобратся в себе и открыть свое сердце для любви.

Зоряна Степановна псехолог от Бога! Я обратилась с проблемой пьянства мужа, после разговора с Зоряной Степановной муж бросил пить!

Хотел покончить с собой, но после звонка Зоряне Степановне решил не торопится.

Набирая номер, я поймал себя на мысли, что Степановна, похоже, и правда специалист — пять минут знакомства с ее сайтом заставили меня забыть и про Алину, и про ее утраченное наследство. Впрочем, я сразу все вспомнил, как только услышал отлично поставленный голос автоответчика:

— Здравствуйте! Вы позвонили в службу новогодней психологической помощи Зоряны Рождественской. С наступающим! Сформулируйте свой запрос и дождитесь ответа специалиста.

Запрос? Ладони мгновенно вспотели. Скажу как есть. Да. Как есть, так и скажу.

— С наступающим! — скрипнуло в трубке. — С чем к нам?

— Я… — губы, наоборот, пересохли. Чтобы укрепить свой дух, я еще раз посмотрел на фотографию Степановны. — Хочу покончить с собой.

— Не хочешь, — пронзительно пропищала микроволновка. Я представил, что Степановна будет обсуждать со мной мои проблемы, откусывая от куриной ноги, и не сдержался:

— Простите, а вы точно психолог?

— Точно, — она уже жевала. — Ближе к делу, молодой человек, не занимайте линию зря.

— У меня упала елка.

— Кошка есть?

— Нет, — растерялся я. — Никаких домашних животных.

— А призраки?

— Это Выборг! Разумеется, у меня есть призраки. Может быть, у вас их нет?..

— Кошку заведите, — не смутилась она. — Итак, правильно ли я услышала, что вы хотите покончить с собой из-за того, что уронили елку?

Ну, наконец-то, пошел разговор.

— Да, — обрадовался я тому, что меня поняли, — то есть, не совсем. Мы с женой… Бывшей женой. Мы купили квартиру. Хорошая двушка на пятом этаже исторического дома, Алина всегда мечтала жить в таком, а здесь еще прихожая с окном и действующая печка на кухне, в общем, мы… — я откашлялся, — взяли половину суммы у родителей, а вторую — в банке, в кредит.

— Ц-ц-ц, — сказала Степановна.

— Да ладно вам! Все так делают. А вчера Алина меня бросила. И даже не объяснила, встретила ли другого или я настолько плох, что только бежать… Она привезла мне елочные игрушки на три миллиона. Чтобы я продал их и выплатил долг, а я, как идиот, украсил ими елку, и елка упала. У меня нет таких денег и никогда не будет. Всё, что мне остается…

— И что вы сейчас чувствуете? — перебила она, судя по звукам, выковыривая из зубов остатки еды.

— Просто хочу умереть. Быстро и желательно безболезненно.

Произнесенные вслух, эти слова наполнили меня спокойствием и решимостью. Как ни крути, а иного выхода нет. Все, что мне остается — принять это и довести до конца.

— Да хватит уже, выяснили — не хотите, давайте уважать время друг друга и говорить о том, что действительно важно. А важно для вас…

— Не знаю, — растерялся я. — Игрушки уже не вернуть… Мне вообще по жизни не везет. Я неудачник, вот что важно.

— Проклятие! — взвизгнула Степановна прямо мне в ухо. — Да на вас родовое проклятие, молодой человек! Или, если вам будет угодно, интроецированный жизненный сценарий предков, это именно моя специализация! Бабка кем была?

— Инженер. Проектировала дороги.

— А матушка?

— В городской администрации…

— Ясно, неудивительно. Значит, так — вбейте два гвоздя…

Я попытался припомнить, где лежат гвозди, как вдруг до меня дошло, что мне обещали оказать психологическую, а не магическую помощь.

— Никаких гвоздей, у меня свежий ремонт. Можно сразу перейти ко второму пункту?

— Хорошо, тогда возьмите веревку!

Я положил телефон на стол и начал открывать кухонные ящики. Веревки не было. Мы не развешивали на просушку белье — для этого Алина предусмотрела сушильную машину. Вообще не помню, чтобы когда-нибудь видел веревку в нашей квартире, но для очистки совести проверил в прихожей, кладовой и спальне.

К Степановне я вернулся ни с чем. Признался:

— Веревки нет, — и втянул голову в плечи, как ученик, проспавший первый урок.

— Ну что вы как маленький! Поспрашивайте у соседей! Неужели вы никогда не одалживали им соль?

Соль я и правда не одалживал, но послушно сунул ноги в тапочки и вышел на лестничную клетку. Соседей я не знал — не было времени познакомиться. Позвонил в одну дверь, в другую — мне не открыли. Спустился на пролет ниже и прислушался — из квартиры прямо под моей доносились голоса. Спустя минуту ожидания щелкнул замок, и показалась тощая девчонка с синими волосами. Она смотрела на меня из-под рваной челки и молчала.

— Это… — сказал я. — Здрасьте. У вас веревки не найдется? Мне… У меня… Машина в сугробе застряла.

Она смерила взглядом мой домашний костюм из полиэстера и тапочки, затем всунулась обратно и крикнула:

— Ма, у нас веревка есть?

Ей что-то длинно ответили.

— Не-а, — снова повернулась она ко мне, — нету. Вы у Зюзи из десятой спросите, он каждый месяц машину из сугроба вытаскивает. С наступающим!

И захлопнула дверь.

Еще немного потоптавшись на коврике с надписью «Welcome home», я подошел к двери десятой квартиры. Вместо кнопки звонка из стены свисали провода, так что я трижды постучал, но ответа не дождался и уже собрался было уходить, когда дверь тихонько приоткрылась, а из темноты с запахом перегара на меня уставились два водянистых глаза.

— Мне бы, — шепотом сказал я, — веревку покрепче. Машину дернуть.

— Ага, — прошелестел он и скрылся. Почти сразу в щель просунулась рука со связанным в узел шнуром ярко-синего цвета. — Держи. «Альпекс-8», полиамид, страховочно-спасательная. Легкая, крепкая и… — он потер воротник, — фаркоп не погнется.

— Спасибо, отец, — от души поблагодарил я и пошаркал по ступеням домой.

Зюзя решительно запер дверь и не отставал — пыхтел за спиной до тех пор, пока я не обернулся на пороге. Он оказался совсем стариком и выглядел так, будто под линялым трико и накинутым сверху женским халатом самого его вообще нет.

— С машиной-то… — объяснил он, задыхаясь, — один не справишься, тут сила нужна. А если нальешь, то и опытом поделюсь…

Я бегом рванул на кухню, бросил в трубку «Одну минуту», схватил недопитую бутылку портвейна и сунул ее Зюзе, который мялся уже не снаружи, а внутри, в моей прихожей.

— Вот. Больше все равно ничего нет. Спасибо за веревку — и прощайте.

— Так ведь… — он заискивающе смотрел на меня слезящимися глазами. — Одному нехорошо. Не пью я один. Мне душа нужна рядом, душа живая.

— Черт с вами. Идите за стол. В холодильнике нарезка и красная рыба. По одной, а потом вы уйдете, договорились?

Пока он маленькими шажочками шел на кухню, то ли согласно кивая мне, то ли страдая Паркинсоном, я схватил веревку и телефон и заперся в спальне. Степановна, видимо, заскучала и довольно узнаваемо выводила припев Nothing Else Matters.

— Я нашел веревку. Что дальше?

— Вяжите! — скомандовала она в перерыве между Never cared for what they do и Never cared for for what they know. — Нужно сделать ровно двенадцать узлов. И над каждым повторяйте: «Я позволяю себе иметь все, что предлагает жизнь. Я твердо встал на путь достижения и успеха».

Заниматься этим всерьез на трезвую голову было невозможно, и я вернулся к Зюзе. На столе перед ним стояла опустевшая бутылка портвейна, а сам он храпел, свернувшись калачиком на диване и натянув на голову кашемировый плед. Алина пришла бы в ужас.

Я осторожно вытащил из шкафа, который жена называла баром, початую бутылку вина, уселся с другого края стола и сложил первый узел. Я позволяю себе иметь уход Алины, кредиты и три ляма вдребезги. Я твердо встал на путь одиночества. Я позволяю себе искать свое дело. Я твердо сижу на стуле. Я веревка. Я узел. Я позволяю твердо.

— Готово. Ровно двенадцать.

— Точно? — усомнилась Степановна. — Вы справились слишком быстро.

— Сила мотивации. Что дальше?

— Нужно взять ведро и пойти к колодцу.

— Без проблем, — согласился я. — У меня как раз есть эргономичный колодец с горячей и холодной водой.

Чтобы не тревожить Зюзю, я переместился в ванную и открыл кран, вернее, я собирался открыть кран и даже повернул вентиль («Грое, только Грое, они служат веками!») — но вентиль остался у меня в руке, а в стену ударила струя кипятка.

— Фак, фак, фа-ак! — заорал я. Выскочил из ванной и сбросил звонок. Квартиру заволакивало паром. Навстречу мне по коридору с криком «Спокойно, я сантехник!» летел Зюзя. Пока я рылся в кладовой в поисках ключа, он гремел в туалете, пытаясь перекрыть воду.

— Ключ! — выл Зюзя. — Газовый клю-уч!

У меня не было газового ключа. Только жалкий набор магнитных отверток, которыми я ни разу не пользовался.

В дверь уже звонили. Я выбежал, потрясая отвертками, как будто пытаюсь что-то сделать — за дверью стояли та самая девчонка с синими волосами и мужчина в шапке Деда Мороза — ее отец.

— Вы нас заливаете.

— Я… У меня…

По лестнице уже бежали те, кто жил ниже. Пар из квартиры волокло в подъезд.

— Иван, в подвале перекрой, на два этажа с потолка хлещет!

Мужчина в шапке ринулся в подвал, за ним, расталкивая соседей, побежал Зюзя. Пока остальные толпились в подъезде, девчонка зашла в мою кухню и расселась на диване, сидела там и жевала невостребованную Зюзей нарезку.

— Красиво у вас.

— Ага. Жена — дизайнер.

— А печка настоящая? Работает?

— Печка настоящая. Работает.

Судя по звуку, напор воды ослаб, а потом и вовсе исчез. В промокших тапочках я бродил по залитому коридору. Паркет был убит. Декоративная штукатурка блестела конденсатом.

— Не парься, — донеслось из кухни, — тут такое часто бывает — старье! У нас подвесной потолок надулся, как огромная сиська, но если откачать воду, то можно все просушить. Квартиры застрахованы, мы же понимаем, где живем. Кроме Зюзи — но ему по фигу, он и не заметит разницы.

— А почему Зюзя? — спросил я, просто чтобы не молчать.

— Бухает! — логично. Ни добавить, ни убавить. — Меня Юля зовут.

— Дима.

— Дима… Да ладно-о, у тебя еще и камин! Тут везде осколки…

Я поспешил захлопнуть дверь гостиной.

— Не надо туда ходить.

— А хотите, я все уберу? Новый год с камином — это же… Где у вас дрова?

— В общем чулане. Но мы не будем ничего топить.

В прихожей, вытирая лоб рукавом халата, возник Зюзя.

— Мы это… Стояк перекрыли. Я только струмент возьму и поковыряюсь тут у тебя, а то людям без воды в праздники…

— Зюзечка, — подала голос Юля, — и захватите в чулане дров, пожалуйста.

— Делайте что хотите.

Я закрылся в спальне, лег на кровать и уставился в потолок. Лежал и слушал, как в гостиной шуршит веником Юля, а Зюзя постукивает по трубам газовым ключом. Звуки расплывались, становились другими: шуршание превращалось в ливень за окном, Никитос колет дрова во дворе нашего дома в Калевале, сейчас запахнет дымом от печки, Алина принесет чай — «В такой самоизоляции я готова сидеть хоть всю жизнь». И я — потому что вместе.

— Дима, — зашептал голос, которого во сне быть не могло. — Дима, если вы не поможете мне с камином, сегодня у вас будет еще и пожар.

Я выбрался из теплой постели и, щурясь от света, вышел в коридор.

— А вы, наверное, Дима!

Забавно, что меня спрашивают об этом в собственном доме.

Перед камином, сложив ноги по-турецки, сидела девушка. Она помахала мне и широко улыбнулась.

— Это Вера, — представила Юля. — Моя сестра, она только что приехала. Мы думали, что она не приедет, но она приехала.

— И обнаружила на потолке сиську.

— Огромную сиську!

— А Юлю — одну в чужой квартире.

— Я не одна, я с Зюзей!

— Ваша елка…

«Да, кстати, моя елка», — подумал я.

— Она упала, но мы ее подняли. Кажется, вы переборщили с игрушками, хотя я вас понимаю — они такие красивые!

— Они что?

— Старинные, да? Всё лишнее я убрала в коробки, которые нашла за диваном. Взгляните! Если не нравится, есть еще время переделать.

«Вера, — мысленно твердил я, пока медленно поворачивался к елке и пытался заставить себя посмотреть. — Вера, Вера, Вера… мне нужна вера».

Игрушки были целы. И собачка Держи-Хватай, и пограничник Карацупа с собакой Ингусом, и Медведь на мотоцикле и, мать их, пятнадцать союзных республик, и остальные, полный список которых я ждал от Алины.

— Вера! Это же магия, волшебство!

«Магия! Магия! Волшебство! Волшебство!» — выкрикивал я до тех пор, пока не услышал строгое:

— Поставьте меня на место.

С разных сторон на нас смотрели Зюзя, Юля и даже Юлины родители. Вера беспомощно болтала ногами в воздухе. Я опустил ее на пол и спрятал руки за спину. Тихо сказал:

— Простите, но… Это правда магия. Я слышал, как они разбились. Все до единой.

— Возможно, — нахмурилась Вера, — это была ваза? Когда я вошла, елка лежала макушкой на каминной полке. Я подумала, что, падая, она смахнула вазу на пол. Хорошо бы ее закрепить — если у вас есть веревка, мы могли бы это сделать.

Та странная ваза из Египта, подарок Оли и Лёньки. Просто дурацкая египетская ваза, сувенир для туристов, зубы дареного коня, и вообще, дорог не подарок, подарил взгляд и рад, даровое лычко лучше купленного ремешка и все такое.

— У меня есть веревка. В это сложно поверить, но она у меня есть.

Я хохотал, пока шел на кухню, не мог остановиться, открывая шампанское, и даже разливал его по бокалам под собственное истерическое хихиканье. До полуночи оставалось всего полчаса. Нужно было закончить одно незавершенное дело. Я взял телефон и вызвал «Новогоднюю психологическую поддержку».

Набранный вами номер не существует.

Сбросил, попытался дозвониться еще раз.

Набранный вами номер не существует.

Впрочем, ничего другого я и не ждал.

К счастью, сайт никуда не исчез — я зашел в раздел отзывов, занес пальцы над клавиатурой и напечатал: «Зоряна Степановна отличный специалист! Силой психологии она вернула елочные игрушки, чем не позволила мне обанкротится». Перечитал, стер последнее слово, написал заново: «…обанкротится». Плюнул, отправил как есть и захлопнул крышку ноутбука.