Театра
не 
будет

ТЕКСТ:
АЛИСА ЛИТВИНОВА

По просьбе The Blueprint театральный критик Алиса Литвинова попыталась разобраться, как под государственным давлением меняется современный российский театр и что этому давлению можно противопоставить.

Главные театральные новости последних месяцев — об отменах.
Снятые с афиш спектакли Крымова и Молочникова — лишь верхушка айсберга, и есть все основания считать, что перед нами результат решений чисто политических.

На недавнем сборе труппы МХТ имени Чехова художественный руководитель театра Константин Хабенский отказался от заявленных ранее проектов (среди них — постановки Тимофея Кулябина и все того же Дмитрия Крымова) и любого материала, который «иронизировал бы, ерничал или имел свою интерпретацию на тему, связанную с какими-либо военными действиями и связанными с ними человеческими трагедиями». Вместо этого худрук посоветовал собравшимся артистам и режиссерам предложить зрителю что-то другое: «Возможность заглянуть в себя, может быть, немножко успокоиться, разглядеть людей, которые рядом с ними, и услышать их». Интересные предложения для актеров озвучили и в Театре им. Вахтангова — туда на сбор труппы пришел председатель Следственного комитета РФ Александр Бастрыкин, напомнивший актерам, что сейчас они «нужны родине», а не «пятой или шестой колонне». С такими напутствиями российский театр вступает в один из сложнейших сезонов в своей истории.

ФОКУС С ИСЧЕЗНОВЕНИЕМ

Нужно признать, что, за вычетом профилактических визитов Бастрыкина, государство пока предпочитает бороться с театрами, используя не репрессивный, а бюрократический аппарат. Слияния, поглощения, смена руководителей и табличек. Фокусы нехитрые, но эффектные. Вот существовал девять лет «Гоголь-центр» и даже дело «Седьмой студии» пережил, а потом — раз, контракт художественному руководителю Алексею Аграновичу не продлен, Департамент культуры приказывает провести ребрендинг, и перед нами вновь Театр им. Гоголя, уже под руководством Антона Яковлева. В этом случае можно лишь гадать, закрыли «Гоголь-центр» за голубя мира, который появлялся на экране ежедневно вместо поклонов; за давнюю неприязнь государства к основателю театра Кириллу Серебренникову или еще по какой-то причине.

Зато известно, как и почему мы лишились Центра имени Мейерхольда. ЦИМ вполне в духе времени поплатился своим свободным существованием за пост в социальных сетях. Никаких радикальных заявлений сделано не было: в обращении говорилось, что ситуация в мире противоречит миссии ЦИМа и ценностям, которые его проекты транслируют, и что коллектив театра чувствует растерянность перед этим ощутимым несоответствием. Дать ссылку на пост невозможно, он был удален по приказу директора Ольги Соколовой сразу же после слияния театра с ШДИ. Практически вся команда Центра имени Мейерхольда уволилась.

Слияние театров как возможность влезть в художественную политику — решение не новое. Так, в конце 1930-х годов неугодный Камерный театр Александра Таирова объединили с Реалистическим театром Охлопкова. Столь разные по эстетике театры не смогли сработаться, но смогли найти выход: труппы поочередно играли собственные спектакли. Странно, что этот метод оптимизации вспомнили только сейчас, но пользоваться им начали весьма активно и по политическим причинам, и по экономическим.

ЦИМ теперь стал одним целым со Школой драматического искусства, Театр им. Моссовета объединен с Театром МОСТ, «Сфера» — с «Эрмитажем», слили Московский театр кукол и Московский детский камерный театр кукол, «АпАрте» стал частью Театра на Таганке. Труппа балета «Москва» влилась в «Новую оперу», а труппа «Нового балета» стала частью МАМТа. И это только за последний год. Неизвестно, сколько еще театров и трупп исчезнет по мановению волшебной палочки. Кажется, что рано или поздно под ударом окажутся все. «Можно представить, что наша действительность состоит из слоев. На нее льют кислоту. Все, что на поверхности, окисляется, закрывается. И эта кислота постепенно, слой за слоем, сжирает. Она проникнет и в самый глубокий подвал, просто не сейчас, а через полгода или год», — говорит петербургский режиссер Илья Мощицкий.

К слову, буквально на днях мы убедились, что театральную жизнь можно просто приостановить. «В Театре Романа Виктюка отменили все спектакли с 24 сентября по 9 октября. В официальном сообщении говорится, что это произошло „по техническим причинам“». По информации, поступившей от сотрудников театра, в здании на Стромынке, 6, в ближайшие две недели будет размещен мобилизационный пункт, — говорится в новостях на сайте журнала «Театр». Через пару дней к тревожному известию добавилась трагикомическая деталь — немного подумав, временные постояльцы сняли со здания театра огромную афишу с надписью «Мертвые души».

ГОЛОВУ 
С ПЛЕЧ

Красная королева из «Алисы в Стране чудес», сама будучи не слишком башковитой, считала рецепт «Голову с плеч!» — универсальным. В российском Минкульте и московском Департаменте культуры с ней, кажется, скорее согласны. Во всяком случае, многие театры к началу этого сезона успели попрощаться со своим руководством.

Кто-то из них сам отказался сотрудничать с государством, кого-то «попросили». Так или иначе, Миндаугас Карбаускис уволился из Театра им. Маяковского (на его место пришел Егор Перегудов), Денис Азаров покинул пост в Театре Романа Виктюка, Римас Туминас — Театр им. Вахтангова. Уволили Иосифа Райхельгауза из созданной им же «Школы современной пьесы», его место занял Дмитрий Астрахан, Виктора Рыжакова в «Современнике» заменили и вовсе на худсовет. Перетряхивание колоды карт происходит не только в Москве: Тимофей Кулябин покинул Новосибирский «Красный факел», Сергей Левицкий уволен из Театра им. Бестужева в Улан-Удэ.

Оценивая масштаб произошедшего исхода худруков, важно помнить, что многие театры, особенно в регионах — директорские, то есть художественный руководитель в них подчиняется директору. Например, в феврале Театр им. Вахтангова внес подобное изменение в собственный устав. При этом многие директора, хотя, разумеется, не все, сосредотачивают свои усилия на кассовых сборах и выполнении госпланов. Они стараются поймать момент наивысшего зрительского и коммерческого успеха и удержать его, тем самым поддерживая театр на плаву, но интуитивно ограждая его от лишних экспериментов, поисков художественного языка и прочих важных для развития искусства вещей. Чем меньше руководителя волнует «миссия» театра, его программа и составление репертуара по каким-либо законам, кроме коммерческих, тем ближе театр оказывается к сфере услуг и развлечений.

Посторонним
вход воспрещен

«Они хотят лишить нас права работать. Я не знаю ни одного случая, кроме Левицкого [Сергей Левицкий, бывший худрук Театра им. Бестужева, получил штраф за дискредитацию Вооруженных Сил РФ. — Прим. The Blueprint], когда кому-то из театрального сообщества дали штраф или судили за позицию и социальные сети. За инициативы и высказывания отменяют спектакли и не дают работать. Есть какой-то черный список, не знаю, у кого он лежит на столе, но он постепенно прорабатывается. Отменяются даже те проекты, которые мы пытались сохранить, сняв с афиши мое имя [речь, вероятно, идет про спектакль „Роналду никогда не догонит мою бабушку“ в Электротеатре, который был отменен перед самой премьерой.— Прим. The Blueprint]. Тактика [государства] — сделать художников диссидентами, маргиналами. Лишить рупора, через который можешь говорить. Государственные проекты точно будут срываться, а частные — скорее всего», — говорит режиссер Никита Бетехтин, выпускник магистратуры Виктора Рыжакова, который открыто призывает не работать с театрами, вывешивающими букву Z на своем фасаде.

Проекты Бетехтина уже начали выпадать из репертуара театров, как и афиши спектаклей с Юлией Ауг. Спектакли Дмитрия Крымова отменены одним днем сразу в нескольких московских театрах. При этом его же «Сережа» в МХТ спокойно продолжает идти. Бессистемность этих санкций поражает почти так же, как само их существование.

Театровед Владислава Куприна возмущения не скрывает: «Неизвестно кто — мы не знаем ни лиц, ни имен этих людей, неизвестно почему, ведь никто не соизволил объяснить хоть как-то это действие. Спектакли пока не списаны, но зрителям возвращают деньги за билеты. Все спектакли выпущены до 24 февраля, они не имеют никакого отношения к текущей повестке. Словно убийцы в масках, кто-то прокрался в мой дом, а театр — это мой дом и моя профессия, просто прирезал кучу живых спектаклей и даже не счел нужным записочку оставить. Спектакли Крымова виноваты только в том, что Крымов сейчас в Америке. И больше ни в чем. Люди, которые это сделали, не разделяют личность и произведение. Спектакль не принадлежит одному только режиссеру. Убить его — все равно что сжечь книгу неугодного автора».

Любопытно, что «отменен» Дмитрий Крымов именно в Москве: на гастролях Театра им. Пушкина в Санкт-Петербурге будет играться его «Костик». При этом из программы петербургского фестиваля «Балтийский дом» были исключены его проекты, также как спектакли Иосифа Райхельгауза, Марфы Горвиц и Бориса Павловича. Последним по «техническим причинам» исчез из афиши спектакль «Война и мир» Римаса Туминаса. Зато в ней появился проект МХАТа им. Горького «Женщины Есенина» по роману Захара Прилепина. Кажется, что судьба художника и его произведений сегодня чаще вопрос случайности или чисто местной патриотической инициативы.

Константин Богомолов говорил в июле на пресс-конференции ТАСС: «У нас нет никаких проблем, я уверен, что их и не будет. Мы абсолютно свободны». Через три месяца «абсолютной свободы» Театр на Бронной снял спектакли Александра Молочникова. Одновременно с этим директор Большого театра Владимир Урин заявил о том, что Молочников никогда не был в трудовых отношениях с Большим театром, — при анонсированных и отмененных постановках опер «Франческа да Римини» Сергея Рахманинова и «Флорентийской трагедии» Александра фон Цемлинского на Новой сцене театра.

ЗА И НЕ ПРОТИВ

Депутатский запрос, полученный рядом театров, о новых репертуарных спектаклях «на тему событий, происходивших на Донбассе с весны 2014-го по настоящее время» — остался фактически без ответа, а проявления патриотизма в театральной среде скорее штучные. Так, худрук ярославского Театра имени Волкова Сергей Пускепалис, погибший в ДТП 20 сентября, успел свозить театр на гастроли в Луганск. Две комедии в постановке худрука — «Весы» по пьесе Гришковца и «Предстоящее событие» по пьесе Глинкова (премьера второго прошла год назад в Донецке и Горловке) луганчанам показали бесплатно — при поддержке «Росконцерта». Евгений Миронов привез спектакль «Осторожно, эльфы» на гастроли в поселок Мангуш под Мариуполем. «Я увидел, в каком ужасающем состоянии находится здание театра, но, пообщавшись с артистами, с режиссерами, я понял, что они очень хотят работать. У них горят глаза. Поскольку они мои коллеги, то, конечно же, я должен думать о том, как помочь им <...> Мне хотелось бы думать о патронаже Театра Наций над Мариупольским драматическим театром», — очевидно, эта поездка вдохновила Миронова на увеличение количества планов по сотрудничеству.

Наталья Пивоварова, театровед, бывший декан театроведческого факультета ГИТИСа, уволенная за высказывания в соцсетях, подозревает, что патриотизм того же Миронова во многом вынужденный: «Поначалу люди, занимающие очень сильные позиции руководителей в московских театрах, которых я знаю сто лет, по поводу моего увольнения из Музея Щепкина говорили: „Зачем ты это все [про спецоперацию] сказала, все же нормально, никто кровью подписываться не предлагает“. А тут выясняется, что предлагают. И Миронов, например, едет в Украину. Я не говорю сейчас про фанатичных идеологов, я говорю про людей, которые в свое время многое сделали для российской театральной культуры: в чем-то помогли, кого-то защитили, что-то привезли и нам показали. Эти люди сейчас вынуждены подписываться кровью, под которой я имею в виду репутацию».

Большинство же театров выбрало политику умолчания и симуляции прежней жизни. Частично это связано со страхом перед нововведениями в законодательстве, частично — с утопическим желанием талантливо нести доброе и вечное независимо от реальности. Директор Театра им. Вахтангова Кирилл Крок в своих социальных сетях писал: «Театр должен заниматься своим делом: играть спектакли, ездить на гастроли, выпускать премьеры. Все!». Исходя из контекста, полагаю, что он настаивал на автономности этого вида искусства от политических или социальных реалий времени. Если зритель не следит за происходящим так же пристально, как члены профессионального сообщества, то у него вполне может сложиться ощущение, что изменения довольно локальны. Все в порядке, ведь театры спокойно провели сборы трупп, анонсировали премьеры. Среди режиссеров, чьи работы должны выйти в этом сезоне, есть и снятые недавно с должностей: Денис Азаров выпускает «Поцелуй. Конармия» в Театре на Таганке по тексту Исаака Бабеля, БДТ написал о сотрудничестве с Виктором Рыжаковым. Но большинство уволенных либо уехало из России, либо пока решает, что делать дальше.

А ЗНАЕШЬ,
ВСЕ ЕЩЕ
БУДЕТ?

Зажатые в тисках цензуры и самоцензуры театры продолжают строить планы и выпускать спектакли и, как и следовало ожидать, от греха подальше все чаще обращаются к классике. Тут, впрочем, вносит свою лепту и юбилей Александра Островского в 2023 году. Хотя и юбилейные постановки совершенно необязательно должны быть памятниками академизму: в «Ленкоме» Алексей Франдетти собирается выпустить хип-хоп-оперу «Маяковский» к 130-летию поэта. Это будет его первый спектакль в театре после назначения на должность художественного руководителя.

Из классических произведений тоже можно выбирать довольно неожиданные, например, Евгений Каменькович, художественный руководитель «Мастерской Петра Фоменко», снова ставит масштабную классическую прозу: «Черный обелиск» Ремарка, роман о солдатах, вернувшихся с Первой мировой войны. Бутусов поставит в Театре Наций пьесу «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» Тома Стоппарда — текст хоть и классический, но настолько сложный, что берутся за него редко. Пока известно только, что одну из центральных ролей исполнит Дмитрий Лысенков.

Несмотря на то что ситуация с авторскими правами на зарубежные тексты нестабильная, поскольку некоторые авторы и наследники запретили постановку текстов в России, интересных премьер на «импортном» материале хватает. Помимо упомянутых выше, в РАМТе прошла премьера спектакля Филиппа Шкаева «Мим» по одноименному роману немецкой писательницы Лилли Таль. Это книга про приключения и становление героев в Средневековье на фоне двух воюющих держав.

Малоизвестные русскоязычные тексты тоже заявлены. Олег Липовецкий поставил в театре «Шалом» повесть писателя, кинорежиссера и сценариста Эфраима Севелы «Моня Цацкес — знаменосец». Историю о литовском еврее, прошедшем всю Великую Отечественную войну, режиссер, по его словам, выбрал «в память о людях всех национальностей, которых забрала война».

Минимум два любопытных проекта должны выйти по пьесам советского времени. Театр им. Пушкина, находящийся на месте Камерного театра, решил обратиться к не самой известной пьесе Михаила Булгакова «Багровый остров», которая в 1928 году стала этапной для театра-предшественника и для его руководителя Александра Таирова. Режиссер спектакля — Федор Левин, руководитель постановки — Евгений Писарев. Вторая пьеса, «Оптимистическая трагедия», тоже ставилась Таировым лет через пять после «Багрового острова», но с анонсированным спекталем Константина Богомолова в МХТ связи, кажется, никакой. По словам худрука МХТ Константина Хабенского: «Это будет не просто очередная постановка, а наша акция — как дань уважения, любви, преданности делу Олега Павловича [Табакова]».

Без современных российских текстов тоже не обошлось. Во МТЮЗе заявлена премьера Камы Гинкаса на большой сцене по пьесе Полины Бородиной «Исход». В прошлом сезоне ее поставил в театре «Шалом» Петр Шерешевский, который после этого выпустил в Московском театре юного зрителя «Марию Стюарт» по Шиллеру. Сейчас имя Шерешевского тоже заявлено в планах на сезон. А на Малой сцене Театра Наций Марат Гацалов репетирует роман Дмитрия Данилова «Саша, привет!», отмеченный несколькими литературными премиями. Будет ли он так же успешен в театре?

Политика театров в репертуаре на первый взгляд остается такой же разнообразной, какой была. Появится ли при этом в спектаклях эзопов язык, на котором еще возможно будет говорить со зрителем о современности, или искусство отгородится от реального мира и будет делать вид, что ничего не происходит, мы сможем узнать, только посетив премьеры.

ОТКАЗ ОТ ПРОФЕССИИ
И ЗАКРЫТИЕ ФЕСТИВАЛЕЙ

Судя по тому, что драматурга и режиссера, двукратного обладателя «Золотой маски» Всеволода Лисовского уже второй раз забирают в ОВД во время показа «Правосудия» по пьесе Брехта «Страх и отчаяние в Третьей империи», сами органы уже признали его оппозиционным художником. Но по большому счету единственная форма протеста, которая осталась доступной, — добровольный (и, возможно, временный) отказ от профессии, закрытие проектов и прекращение сотрудничества с государственными театрами — как в случае с режиссеркой Женей Беркович, которая отказалась играть спектакли в Боярских палатах СТД. От сотрудничества с Театром Наций, как от постановок, так и от лабораторий, отказался целый ряд режиссеров: от той же Беркович до Дмитрия Лимбоса, молодого режиссера, выпускника Олега Кудряшова и регулярного участника лабораторий под руководством Олега Лоевского.

При этом если большие государственные проекты едва ли могут позволить себе резко закрыться по этическим и политическим обстоятельствам, то у независимых проектов, например, фестивалей, финансируемых через систему грантов, такая свобода есть. Ее использовала команда, делавшая «Точку доступа», фестиваль спектаклей в нетеатральных пространствах — в парках, на заводах, на набережных, в особняках и так далее, который, один из немногих, выпускал собственные спектакли.

«Было понятно, что невозможно проводить фестиваль. Просто невозможно. Мы не могли обеспечить безопасность участников. Усложнилась необходимая документация. Уже в 2021 году организация нашего пребывания в общественных пространствах усложнилась. При этом у нас было меньше средств, чем обычно. Решение закрыть фестивали было единогласным, вся команда их поддержала», — сказал The Blueprint Филипп Вулах, директор «Точки доступа». Публичное прощание фестиваля со зрителями в социальных сетях концентрировалось не только на практических причинах закрытия, но и на этических: «То, что мы делали, перестало иметь смысл 24 февраля 2022 года. Как институция мы где-то выбирали быть чуть тише, чтобы маленькими шагами приближаться к прекрасной России будущего, чтобы существовать дальше, чтобы голоса очень разных художников могли равноправно звучать. Но нашей ключевой ценностью всегда была свобода. Заниматься театром сегодня, закрывая глаза на насилие, цензуру, на то, что наши коллеги сидят в спецприемниках, значит признавать систему и подчиняться ей».

«Точка доступа» не единственный пострадавший фестиваль: программа NET невозможна без зарубежных спектаклей и перформансов. «Территория» проходит в усеченном формате: было принято решение не проводить сам фестиваль, который тоже нуждается в международном сотрудничестве, но сохранить детскую программу. Причины, по которым не проводится фестиваль «Вдохновение», не объявлены.

Театр в изгнании

Огромное количество художников, в самом широком значении этого слова, за последнее время покинуло страну. Марина Давыдова, арт-директор закрывшегося фестиваля NET и главный редактор журнала «Театр», финансирование которого приостановлено, пыталась зафиксировать процесс оттока важных для российского театрального мира людей. На конец июня она насчитала минимум восемнадцать максимально значимых для контекста эмигрантов, но этот список далеко не полон.

Эмиграция целого фестиваля, как выяснилось, тоже возможна: «Любимовка» в этом году пройдет в Казахстане. Оставаясь частью русскоязычного театрального контекста, фестиваль переехал в другую страну ради безопасности участников и организаторов и возможности работать без цензуры. Закрытие фестиваля обсуждалось, но от этой идеи отказались, чтобы сохранить сложившееся за много лет сообщество. Арт-директор «Любимовки» Юрий Шехватов так описывает ситуацию: «Был огромный костер, и уже едет государственная пожарная машина его тушить. И мы хватаем факел, если не лучинку, и убегаем с ним. А потом сидим и храним этот огонь, пока кто-то не объявит об отъезде этой пожарной машины. Тогда мы сможем вернуться на пепелище и разжечь его заново».

Поиск единомышленников в ситуации, когда часть профессионального сообщества уехала из страны, другая временно прекратила работать, а еще одна включилась в государственную пропаганду, для многих стал первостепенной задачей. Разъединившись, театр сплотился. Одной из главных ценностей, сопоставимой с продолжением многолетних традиций или распространением новых талантливых пьес, сегодня оказывается хоть какое-то сохранение сообщества. Так, например, работает в Ереване Илья Мощицкий: «Получилось организовать фестиваль в Ереване, в котором участвовали и наши армянские коллеги, и коллеги, которые оказались после 24 февраля в разных точках мира. У нас получилось на протяжении пяти дней показывать друг другу что-то похожее на спектакли. Функцию фестиваля мы определили как „театр, который позволяет людям собираться вместе“. Ни о каком великом театре, который должен немедленно покорить всех своим совершенством, речь не идет».

Театральная сфера никогда не была особенно дружной, все время кто-нибудь с кем-нибудь не здоровался или отказывался входить в одну ассоциацию (поэтому и нет приличных профсоюзов). Были и непрекращающиеся эстетические баталии. С начала спецоперации рухнула даже остаточная иллюзия солидарности, которая присутствовала, например, во время дела «Седьмой студии». Разделение по лагерям произошло окончательно и бесповоротно, но внутри лагерей важность и необходимость сообщества стала еще более явной.

Кто-то громко и внятно поддерживает государственную политику, кто-то во имя безопасности включает самоцензуру и делает вид, что действия властей не сказываются на сфере. А единственная доступная форма протеста выводит большинство недовольных из российского контекста. Противоестественная советская мечта о создании в многонациональной и многоконфессиональной стране монолитной культуры может начать воплощаться самым драматическим образом. И оптимизма это не вызывает.