issue
Интервью: Оливье Тейскенс
Дизайнер Оливье Тейскенс за 25 лет карьеры трижды устраивал себе не то возрождение, не то перерождение, не то воскрешение. В 1997-м, 20-летний, он бросил бельгийскую школу La Cambre и запустил собственный бренд. В 2002-м стал креативным директором Rochas и вернул забытому дому былую славу. А в 2016-м после нескольких лет успехов и неудач в Нью-Йорке вернулся в Париж, чтобы перезапустить Olivier Theyskens. Сегодня он продолжает развивать именной бренд, совмещая эту работу с должностью художественного директора Azzaro, где он отвечает за кутюрное направление. С кем, как не с ним, говорить в рамках нашего диджитал-номера Renaissance Issue о новом этапе возрождения моды в целом и кутюра в частности?
ФОТО:
CLAESSENS & DESCHAMPS
Оливье, вы работали с кутюром с самого начала своей модной карьеры. Как ваши отношения с ним изменились за четверть века?
Знаете, все всегда очень по-разному трактовали кутюр. Сейчас — так особенно. Для меня кутюр — это в первую очередь детали и индивидуальный подход к каждой из них. Еще это всегда привилегированность — не зря же многие ассоциируют кутюр с роскошью, с богатством. Но я с самого начала был в лагере тех, кто смешивает кутюр и ready-to-wear — когда-то этот тренд вызывал много вопросов. Люди пытались категоризировать одежду, четко определить границы, но, я считаю, в этом нет смысла. Есть хорошая еда, так называемые произведения гастрономического искусства, а есть плохая. И то и то легко различить без специальных стикеров — в моде то же самое. Не важно, что перед тобой — то, что назвали кутюром, или то, что маркируют как ready-to-wear, — это просто должны быть особенные вещи.
Мы также видим, что высокая мода старается быть более повседневной?
Лично я, честно, никогда не разграничивал кутюр и ready-to-wear. Мое поколение дизайнеров — те, кто рос и формировался в 1990-е, — уже тогда не воспринимало кутюр как что-то, что шьется обязательно на заказ, для некой элитарной клиентуры. Бога ради, никто из нас даже не знал, где такую клиентуру взять. Мы просто делали красивые вещи, уделяя большое внимание ручной работе — и показывали их на подиуме. И в какой-то момент сегмент ready-to-wear стал отвечать запросам тех, кто привык к кутюру. Сегодня, опять же, уникальная вещь совсем не обязательно должна называться кутюрной — границы между одним и другим размыты.
Вы обособляете свое поколение?
Моя карьера началась в 1990-е. Все шло плавно, по умолчанию я был таким же молодым дизайнером, как и все, пока где-то в 2010-х не заметил, как появилась целая плеяда новых дизайнеров — американских. Rodarte, Proenza Schouler из этого ряда. С их приходом в индустрию я понял, что они уже из другого поколения. Притом что они ведь мои ровесники.
Но кажется, и вы все еще мыслите как молодой дизайнер.
Я просто продолжаю восхищаться. Восхищаться — это в моей природе. Не важно, чем-то аутентичным или последними тенденциями. Я принимаю все новое — возможно, у меня такой склад ума. Знаешь, как школьник, у которого всегда очень много идей на будущее. Очень важно этого школьника в себе сохранять. У меня внутри есть много его копий, так что, думаю, через 20 лет желание создавать новое не иссякнет.
Раз уж мы заговорили об американских дизайнерах, мне кажется, есть один из них, чье имя гремит последний год на всех континентах. Это Дэниел Розбери, который сделал кутюр частью поп-культуры.
Возможно, я просто старый, но мне кажется, что кутюр стал поп-культурным давно. Еще когда Жан-Поль Готье и Тьерри Мюглер показывали свои знаковые коллекции. Сотрудничество Мадонны с Готье — чем не поп-культура? Тот же Мюглер особенно прогремел в поп-культуре, когда Карди Би надела его платье — жемчужную раковину, а это было когда? Кажется, два-три года назад. Точно раньше, чем Дэниел пришел в Schiaparelli. Поп-культурный кутюр — это не новость.
Плюс кутюр все чаще выбирают поп-звезды, инфлюенсеры. В вашем платье недавно вышла на красную дорожку MTV VMA Кортни Кардашьян, например. А за ними подтягивается и более молодая аудитория.
На самом деле, мне кажется, наоборот, в последнее время молодежь разочаровывается в кутюре. Точнее, в том, что кутюр не так разнообразен — действительно хороших дизайнеров, которые делают сегодня высокую моду, не так много. В 1990-х была целая плеяда сильных дизайнеров, создававших хороший кутюр. Сейчас же молодежь все чаще называет кутюром свои эксперименты в моде — роскошные, дорогие, над которыми работает очень много людей, но всего-навсего эксперименты. С другой стороны, конечно, кутюр тем и хорош, что открывает простор для мечты и фантазий — и в этом смысле он и правда возрождается.
Olivier Theyskens, весна–лето 2021
При этом сейчас кутюр будто по-настоящему рад новой крови, приходу молодых дизайнеров.
Я помню, что к кутюру было много вопросов уже в 1990-х, когда Yves Saint Laurent произвели в этом своего рода революцию и первыми смешали кутюр и повседневную моду. Так называемая элита перестала скупать кутюрные вещи для каждого выхода в свет. И это, с одной стороны, снизило спрос на кутюр, а с другой — повысило требования к коллекциям ready-to-wear. А индивидуальный пошив все равно остался, он существует до сих пор. И, возвращаясь к началу нашего разговора, по мне это и есть настоящий кутюр — когда вещь создается под конкретного человека. Когда ты не штампуешь предметы, а оставляешь себе простор для идей и никогда не знаешь наверняка, какой получится итоговая вещь. Думаю, по таким правилам должны работать дизайнеры всех возрастов. А молодые тем более.
Когда вы чувствовали себя максимально свободным в моде — в начале карьеры, когда работали на другие бренды, когда переехали из Парижа в Нью-Йорк или сейчас?
Сложно сказать, потому что в любом из этих периодов все всегда зависело от конкретной цели. Я до сих пор ставлю себе цели, от которых завишу. В этом смысле я несвободен. Несвободен и в том, что всегда будто знаю, чего от меня ждут. Ты же постоянно совершенствуешься как профессионал, и с каждой новой коллекцией угадывать желания других все легче и легче. Постепенно неизбежно укрепляется связь между тем, что ты делаешь, и тем, что от тебя хотят получить. Я просто стараюсь делать так, чтобы желания других не доминировали в этом вопросе. Это рабочий процесс, при котором ты не задумываешься о свободе или несвободе. Ты идешь к цели и все.
Можно ли оставаться свободным, будучи кретивным директором бренда, тем более бренда с историей? Если вспомнить ваш опыт в Rochas или в Nina Ricci.
У меня получалось. Конечно, важно позволять себе свободу самовыражения. И в то же время важно слушать и резонировать с тем, что тебя окружает. У актера есть талант, но его важно использовать уместно: в соответствии с отведенной ему ролью. Креативный директор — это тоже определенная роль. Она подразумевает, что ты многое берешь на себя, но во многое и не вовлекаешься. Если бы я поставил себе цель сделать больше, чем нужно, я бы работал сутками, но я этого не делаю — совершенству нет предела, но нельзя превращать творчество в гонку за этим совершенством, потому что она тебя победит.
Вам нужно переключаться после рабочего дня?
Да нет, я горю тем, что делаю, и поэтому особо не перегораю. У меня много всего разного происходит на работе: я придумываю одежду, подшиваю, управляю разными процессами. Моя работа и так подразумевает много переключений. Я бросил учебу в 19 лет, поняв, чему хочу посвятить свою жизнь. И ни на минуту не усомнился в том, что выбрал правильный путь.
Это было довольно смело!
И необъяснимо. Иногда я ищу причины, но потом понимаю, что на самом деле их нет — это просто должно было случиться. Я помню, что однажды просто проснулся и принял это решение. А дальше делал только то, что хотелось.
Olivier Theyskens, весна–лето 2022
А отдохнуть хотелось?
Я однажды ушел в творческий отпуск на год. Тогда я прямо решил, что мне нужно отдохнуть. Это было после работы в Париже. Я уехал в Нью-Йорк, чтобы запустить там новый бренд, но перед этим мне хотелось перезагрузиться, попутешествовать. Такой план был еще после первой коллекции для Rochas. А потом — после того как стремительно пришлось переключиться с Rochas на Nina Ricci. Все это было тяжело, но время на то, чтобы всерьез ощутить эту тяжесть, нашлось только через несколько лет.
Olivier Theyskens, весна–лето 2022
Вы на связи с теми, с кем раньше работали?
Пять лет я прожил в Нью-Йорке, поэтому какие-то связи из Парижа, честно скажу, потерялись. Когда мы создавали Theyskens’ Theory, я продолжил сотрудничать с теми, с кем работал еще в Nina Ricci и Rochas. А когда вернулся с новыми силами и идеями, чтобы перезапустить Olivier Theyskens, решил начать все с чистого листа. Иметь долгосрочные рабочие отношения в идеале бы хотелось, но люди меняются, их жизненные ориентиры тоже, так что команда обновилась. Кстати, в штатах вообще не принято засиживаться в одной компании больше пяти лет. Американцы в этом отношении более гибкие, они не так привязываются к людям и местам. В Париже не так, например. Здесь часто команда — это одно целое. Чтобы все сложилось, недостаточно иметь правильного креативного директора, который просто сам по себе хороший дизайнер.
Мне кажется, вы — уникальный пример дизайнера, который решился на перезапуск своего собственного бренда. Как все произошло?
Мне хотелось попробовать, иначе я бы жалел, что так и не сделал этого. Я жил и работал в Нью-Йорке, в жизни все было странно — и я просто решил, что обязательно должен перезапустить бренд, пока мне не исполнилось 40. Все произошло в 2016-м, когда мне было 39, так что я успел! Было непросто, но желание взяло вверх. Я шаг за шагом разрабатывал свой собственный бренд с 1990-х. Его закрытие тоже было обдуманным и последовательным шагом. Логично, что следующим этапом должно было стать возрождение. Плюс у меня был опыт подобного перезапуска: став креативным директором Rochas, я как раз возрождали коллекции ready-to-wear. Так что я уже знал, как стоит начинать заново.
Это была больше работа над ошибками или просто новый взгляд на себя в моде?
Когда я работаю с другими брендами, всегда стараюсь делать то, что считаю логичным для конкретного бренда. Далеко не всегда это то, что я бы сделал в своем собственном бренде. В Theyskens я как минимум не повторяю этого. А вообще, просто самовыражаюсь на 100% — в своем бренде я делаю то, чего не сделал бы где-то еще.
А чем условия для запуска и развития модного бренда во Франции отличаются от условий в Штатах?
В Париже дизайнеры — самодостаточные единицы, каждый сам по себе. В Штатах подход, энергия — все иное. Притом что сами американцы не склонны привязываться к друг другу, в том что касается моды, они отличаются большой сплоченностью — между членами команды, между брендами, между дизайнерами и моделями, между дизайнерами и прессой. Появление того нового поколения американских дизайнеров, о которых я говорил, думаю, в большой степени связано со сплоченностью их сообщества.
Вы чувствуете себя частью глобального модного сообщества? Или нам только кажется, что оно существует?
У меня нет точного ответа на этот вопрос, но хочется верить, что это сообщество существует и все друг друга поддерживают. Пандемия, кстати, это показала. Во всяком случае мы все на связи. Хотя бы по зуму.
По крайней мере, в это легко поверить, глядя на то, как то же сообщество оплакивало уход Верджила Абло. Обычно подобные потери заставляют переосмыслить свою жизнь, понять что-то новое про себя. Вы что-то поняли про себя после смерти Абло?
Я стараюсь все время себя анализировать, независимо от того, уходит кто-то из жизни или нет. Лично я стараюсь наслаждаться жизнью каждый день, поэтому подобные события не оставляют на мне отпечатка. Но вот о чем я подумал. В 2009-м мы выпустили книгу The Other Side of the Picture, и в феврале 2010-го была ее презентация в Нью-Йорке. Прямо накануне мероприятия мы узнали, что скончался Ли Маккуин. Помню, как всех нас это шокировало. Все, кто собрался на презентации — журналисты, другие дизайнеры, просто поклонники, — все будто сплотились в этом горе. Мне кажется, в тот день я в последний раз увидел сплоченное модное сообщество вживую. Возможно, сейчас оно возрождается.
