Здесь были мы

21 сентября в России объявили частичную мобилизацию. Нам потребовалось три месяца, чтобы оценить, как это событие отразится на нас лично и на деле, которым мы живем. И осознать, как сильно оно меняет отечественную модную индустрию и нас вместе с ней. Фиксируем перемены — тревожные, размытые, печальные, а местами вдохновляющие — как главный итог 2022 года.

«Привет! Я сейчас готовлюсь к временному отъезду из Москвы, было бы удобнее чуть позже созвониться, если можно». «Я вот еду сейчас на границу Казахстана, все никак не могу доделать презу, давай созвонимся в пятницу». «Прости, что долго отвечаю — еду по степям, интернета почти нет». «Настя, привет! Я про вас помню, но сейчас в диком раздрае, каждый день переезжаю с места на место и вообще еле все тяну».

Такие сообщения я стала регулярно получать почти каждый день после 21 сентября — День воинской славы (годовщина победы в Куликовской битве), в этом году для всех нас стал днем шока и трепета, сравнимого только с 24 февраля. Тревожные известия я получала от друзей и коллег, основателей локальных брендов, которые должны были стать резидентами Blue Store. Эти сообщения, полные страха и неопределенности, ранили больше, чем дежурные отказы от интервью со стороны зарубежных спикеров, которые я регулярно получаю с 24 февраля. И дело не в упущенной зачастую возможности сотрудничества. А в том, что каждое следующее сообщение все яснее давало понять: в ближайшее время прощаний будет еще много и мода в России прежней не останется.

ВТОРОЕ 24 ФЕВРАЛЯ ЗА ГОД

«Я работал за столиком в „Жан-Жаке“ у себя на Таганке. Брат заехал домой ко мне забрать вещи какие-то. И где-то в шесть вечера он услышал звонок в дверь. Открывает, его спрашивают: „Павел такой-то здесь живет?“ Он такой: „Нет, а что?“ Вот ему пришла повестка. А я, между прочим, не служил, не заканчивал военной кафедры, не стою на военном учете, у меня военника нет — ничего. Передали, что надо отправляться на медкомиссию. А мы люди умные, думаем: какая, блин, медкомиссия, сейчас загребут, повяжут, как это было со многими ребятами, и все. И в этот день мы решили поехать за город к маме, остаться на даче, чтобы решить за выходные, что делать дальше. И так на семейном совете решили, что либо сейчас с братом уедем, либо никогда. Купили билеты до Оренбурга на 28 сентября и уехали, чтобы там перейти границу». Эту типичную для конца сентября историю мне рассказывает Паша Андреев, стилист, креативный консультант, основатель бренда The Lght. Впервые мы встретились весной, когда Паша пришел в редакцию The Blueprint познакомить меня со своим брендом. Сейчас зима, я все еще в редакции — Паша передо мной в окошке Zoom, Паша далеко от нас — в Милане. В эти несколько месяцев география его перемещений была суматошной. «После Оренбурга перешли границу в Казахстан. Восемь часов в очереди стояли. Как только перешли казахскую границу, через две минуты сразу нашли такси, сели в такси до Актобе, доехали до вокзала. Хотели взять билеты до Алматы или Астаны, но их, понятное дело, не было. Тут увидели другую машину, спросили: „Вы куда едете? Нам нужно в Алматы“. Они такие — поехали. Дальше 26 часов мы без перерыва ехали до Алматы», — рассказывает он. Спустя несколько недель Паша отправился в Милан, это не финальная точка — в январе он планирует оказаться в Париже, где будет готовить The Lght к участию в шоуруме осень-зима 2023.

В Париж с начала спецоперации в Украине вообще перебрались многие герои нашей модной индустрии, например, фотографы Есения Арасланова и Абдулл Артуев. После 21 сентября русскоязычная фэшн-диаспора вновь расширилась, в частности, в Париже осел сооснователь бренда Vereja Игорь Андреев. «Я до последнего вообще ехать никуда не собирался, выкладывал сторис в стиле „Не понимаю, как можно оставить свою семью“. А потом объявили мобилизацию, и на следующий день я уже сидел в автобусе, который направлялся из Мурманска в Норвегию, — говорит он. — Мне пришлось уехать в сентябре, и два месяца после я был не в силах собраться с мыслями и слабо мог что-то делать. Вытягивала только операционная работа и текущие задачи. Было ощущение, что все планы рухнули и надо собрать осколки и все строить по новой. Только недавно я начал приходить в себя и снова структурно мыслить. И перестал бухать, чтобы успокоиться. Я впервые пошел к психиатру и теперь пью таблетки от тревожности. Но, с другой стороны, для меня открылись новые границы. Если раньше я не мог представить, что перееду в новую страну, то теперь оказалось, что все проще, чем кажется. Я сейчас в Париже, но хочется верить, что этот переезд не навсегда и можно будет вернуться домой». Так получилось, что в Париже Игорь будто принял пост у соосновательницы Vereja Маши Комаровой, которая прибыла на берега Сены еще в феврале, но в итоге предпочла французской столице Тбилиси. «Я два раза за этот год переезжала в новые страны (сначала жила во Франции, в ноябре перебралась в Тбилиси), у меня почти полностью сменился круг общения. Это слишком для моей психики, слишком много нового, не сказать, что я в кайфе, — делится Маша. — Если честно, на меня мобилизация повлияла даже хуже, чем февраль. Я была в полном а*** (шоке). Я была в ужасе оттого, что государство может своих же граждан отправлять на ****** (спецоперацию) просто б**** (блин) нипочему».

В похожем состоянии 21 сентября себя обнаружил и Андрей Мордовин, основатель бренда Mardo._. «Случился своего рода флэшбэк в февраль. Как и 24 февраля, я только закончил коллекцию и готовил визуал и прочий контент, чтобы ее опубликовать. Только если в феврале я просто отложил все и две недели пролежал в слезах на полу, то тут уже сработала какая-то агрессия. Я прямо помню, как открыл комп, прочитал все новости и просто закрыл его. Все — идите вы все, я в этом не участвую. Я просто устал от нестабильности. И с точки зрения бизнеса, и вообще», — делится он. Как говорит Андрей, еще после февральских событий он сумел отстроить процессы в бренде таким образом, чтобы можно было вести их дистанционно, так что новости 21 сентября принял для себя как очередной знак: пора уезжать. По словам Андрея, по здоровью он не подходил под первую волну мобилизации, поэтому решил «не занимать места тех, кому надо было срочно уехать, чтобы спастись» и «спокойно взял билет на 2 октября». «Когда я вылетал, была довольно странная ситуация. Я стоял на паспортном контроле, и девушка-таможенница вдруг зависла с моим паспортом минут на 5. Просто стояла молча, смотрела в разные стороны своими добрыми глазами и потом резко сказала: давай, давай, иди скорее. Не знаю, что это было. Но сложилось впечатление, как будто она следила, чтобы меня никто не забрал», — вспоминает Андрей.

Поскольку он всегда держал в уме, что когда-нибудь отправится покорять мир, уезжать ему было не страшно. Во многом потому, что он еще не знал, что его ждет в ближайший месяц. «Это было ужасно», — кратко описывает все происходившее Андрей. Это — отмены брони отелей в последний момент, непредсказуемые траты на проживание, при этом почти полное отсутствие продаж (отток покупательского интереса после 21 сентября отмечают все локальные бренды). «Это новый опыт, это ужасный опыт. Я в Москве переезжал всего два раза: один из соседнего дома в другой соседний дом. А потом уже от родителей на три станции метро от них. Я всегда на связи с семьей — самый большой период, когда мог их не навещать, был две недели. И то, что происходит сейчас, очень больно переносится. Первые несколько недель в Стамбуле я вообще себя потерял — задавал кучу вопросов себе, причем обо всем, от того „что я делаю“ до того „кого я люблю“. Просто не понимал, кто я, где я, зачем я. Ты в пустой квартире, в очень подавленном состоянии. Рядом почти нет близких, — вспоминает Андрей. — А потом стал потихоньку обрастать бытом. Появились любимые места, снятая квартира начала превращаться в дом. И однажды я проснулся с ощущением „я вернулся“ — и просто принялся за дело», — говорит Мордовин. Сейчас, когда продаж не так много, основной доход он получает за счет своего второго бизнеса, швейного производства So.On Production, которое находится в России. Также Андрей вернулся к работе моделью, опять же чтобы покрывать операционные расходы, которых прибавилось с переездом за границу. Несмотря на всю нестабильность вокруг, он намерен в ближайшее время превратить бренд в стабильный бизнес, поэтому также пишет бизнес-план, чтобы найти инвесторов. Сейчас он намерен осесть в Стамбуле, где у марки уже налаживаются связи с местным модным сообществом (блогеры, стилисты, байеры). Но дальше, по плану, движение в Европу. Это и так было в планах, просто события текущего года заставили ускориться.

Аналогичный процесс переживают и основатели бренда одежды Chernim Cherno и ювелирной марки Fjord Николай Пуставов и Владислав Цицилин. «О происходящем 21 сентября я узнал из сообщения нашего дизайнера, Даши Бабаевой. Это первое, что я увидел в телефоне, когда проснулся, — вспоминает Владислав. — Честно, в первый день не предпринимал вообще никаких действий. Это, по ощущениям, было похоже на 24 февраля. Какой-то полный шок и, не знаю, что-то вроде психологических барьеров. Я спокоен, никак не реагирую, не принимаю никаких решений — такое самовнушение. Решения принимались, по-моему, уже на следующий день или через два дня». Первое решение было такое: Коля и Влад берут билеты в Стамбул «за какие-то совершенно безумные деньги». «Было понимание, что хотя бы на какое-то время нам надо уехать, чтобы сберечь как минимум себя. Тут же построился план по открытию международного направления компании. Мы всегда мечтали об этом, но, конечно, не подозревали, что это будет происходить в таком контексте. В чемоданы положили вещи Chernim Cherno, чтобы их снимать, украшения Fjord и ноутбуки», — вспоминает Влад. Стамбул не подошел парням по настроению, поэтому сейчас, на другом конце Zoom, Влад говорит со мной уже из Тбилиси, где они с Колей осели на некоторое время. «Спутанные ощущения были, честно говоря, мне кажется, это похоже на эмоциональные качели. То эндорфиновые приливы — вот сейчас мы захватим весь мир, ну, в хорошем смысле, сейчас наконец-то откроем международное направление, — то полная фрустрация, непонимание того, что с тобой происходит, потому что ты очень резко стал оторван от дома. И все эти чемоданы, бесконечные отели, перетаскивание, непонимание себя в культуре города, это сложно переносилось», — вспоминает он.

БЕРЕГИТЕ ВАШИ РУКИ

Это истории только пяти брендов, основатели которых уехали из России. Но таких примеров гораздо больше. А значит, людей, которые своими руками формируют местную модную индустрию, осталось гораздо меньше.

И уехали не только сами предприниматели. Так, Василий Волчок, основатель Volchok, переехав из России в Армению еще в марте, сразу понял, что московский офис есть смысл закрыть, так как в ближайшее время переедет еще часть команды. «Офис теперь у нас на складе, но там тоже симпатично. Высокие потолки и большие окна», — уточняет он. После объявления мобилизации еще часть сотрудников бренда уехала из России, правда, уже в Казахстан. «Я понял, что терять людей не хочется. Да и, мне кажется, важно поддерживать коллег, поэтому я полетел в Алматы, зарегистрировал там фирму, и сейчас мы работаем над открытием там магазина», — добавляет Василий. А основатель стритвир-концепт-стора Kickstown Саша Беспалов иллюстрирует процесс простой арифметикой: «У меня четыре сотрудника уехали из страны: два в Питере и два в Москве, ищем им замену, поиски занимают много времени. У оставшихся сотрудников чувствуется подавленное настроение, что тоже сильно сказывается на работе».

Уехали не только мужчины — но и их жены, сестры, дочери, матери. «Основное последствие, которое у меня сразу случилось, — это, конечно, то, что у части ключевых мастеров есть сыновья, которые могут попасть под эту историю. Поэтому возникло много кадровых сложностей — кто-то уехал, кто-то просто отошел от работы, чтобы решить вопросы с тем, как обезопасить детей. Естественно, я со всем пониманием отнеслась и пошла им навстречу по всем вопросам. Но, конечно, это очень негативно отразилось на производстве, потому что пришлось искать замены. А новые люди — это всегда сложно, и требуется время, чтобы найти действительно хороших мастеров. Плюс у меня очень высокие требования к умениям, потому что мы делаем уникальный продукт. В этом смысле мобилизация стала очень тяжелым ударом, конечно», — рассказывает основательница бренда Seraya Ксения Серая. Те, кто не уехал с родными, все равно на время выпал из рабочего графика, что поставило на стоп многие процессы. «У нас конструкторы, швеи, в основном, конечно, женщины. И у некоторых из них мобилизовали близких родственников, мужей. И понятно, что некоторые разработки в той части, которые касались именно этих женщин, встали на стоп. Потому что человек не может разрабатывать сложные вещи, когда он весь в слезах и в мыслях о своем муже, которого забрали. А замену таким людям не найти. Поэтому часть разработок у нас сейчас на стопе», — рассказывает Влад Цицилин.

Павел Андреев говорит, что после 21 сентября производственные мощности оказались в огромном дефиците, из-за чего пришлось на несколько недель двигать выпуск коллекций: «Не было производств свободных, из-за дефицита рук все было занято заказами. Либо производства перекупали друг у друга швей. В какой-то момент одно из наших производств, которое шьет платья просто сказало: у нас нет людей, мы не сможем выполнить заказ. Потому что из-за мобилизации все мальчики ушли, и оставшихся девочек все перекупают друг у друга втридорога». Саша Беспалов и вовсе из-за сложившейся ситуации временно свернул линейку одежды Kicks Town, которую запустил в начале осени и планировал активно развивать. «Производство, на котором отшивались наши вещи, закрывается и уезжает из России. Поэтому сейчас мне придется искать новое и не факт, что качество останется на уровне», — поясняет он.

С похожими сценариями столкнулись почти все опрошенные бренды. Исключения — Mardo._, которому «повезло, поскольку это, так вышло, женская компания», и Vereja. «Главная проблема — Игорь уехал, и процесс осмотра семплов и выбора пряжи из-за этого очень усложнился. А так у нас работают только женщины. Возможно, в панике они начали вязать еще больше, потому что это успокаивает», — говорит Маша Комарова. При этом никуда не исчезли начавшиеся еще весной проблемы с логистикой и сырьем. «Это кошмар, — говорит Павел Андреев. — Причем на всех уровнях. Одежда: нет тканей, нет фурнитуры, нет пуговиц, нет клеевых — банально нитки заканчиваются. Упаковка: нет бумаги, нет красок». «Цены на пряжу в России поднялись, а доставка из Италии, где мы тоже закупаем, стала еще дольше», — рассказывает Маша Комарова. Это подтверждает и Василий Волчок: «Потихоньку дорожает все, от тканей и пряжи до красок. Растут цены на продукты, транспорт. За ними растут и остальные услуги. Но пока держимся». Другими словами, руки — уезжают, сырья — нет: мы снова в той точке, когда мода в России делается буквально на энтузиазме.

ДИЗАЙНЕРЫ УЕХАЛИ — БИЗНЕС ОСТАЛСЯ?

Но так ли все плохо? Неужели на фоне ушедших и приостановивших свою работу брендов в финансовом смысле ситуация не улучшилась? Ведь у массмаркета — Lime, Melon Fashion Group — все хорошо, более того, как благоприятный для модных брендов рынок сейчас оценивают и эксперты. В случае с нишевыми брендами, увы, радоваться нечему, считает Андрей Мордовин: «В первый военный заход, в феврале, все упало по показателям, а потом действительно стало постепенно расти. Я тогда написал себе план продаж, по которому четко шел. До сентября. Октябрь, ноябрь, декабрь должны были стать самые хорошими месяцами с точки зрения продаж. Я исходя из этого нашил вещей, чтобы удовлетворить спрос, чтобы никто не ждал заказы долго, снял много контента. А потом случилось то, что случилось. Октябрь показал себя аналогичным к прошлому году. Ноябрь не восстановился. То есть, согласно плану, октябрь у меня выполнен процентов на 30, ноябрь процентов на 50. И получается, что нужно сейчас вкладывать деньги, чтобы новый рынок осваивать, а вкладывать, по сути, нечего, потому что ничего не продается. На декабрьские продажи я не смотрю, потому что это предновогодние покупки, на них нет смысла ориентироваться», — рассказывает Андрей Мордовин. Не по плану все идет и у Павла Андреева: «Просто банально люди из-за мобилизации немного в шоковом состоянии. Спроса на вещи почти нет».

«Без лишней скромности скажу, что наши покупатели — образованные горожане с хорошим уровнем дохода. По сути, целевая аудитория Chernim Cherno— первые люди, кто уехал. Так что наши продажи после 21 сентября вылетели в трубу. Потому что даже тем, кто остался, конечно, не до шопинга, когда ты думаешь, как тебе свою жизнь дальше строить и физически обезопасить ее, — рассказывает Влад Цицилин. — Мы упали в продажах раза в четыре. Сейчас потихоньку все восстанавливается, уже неплохо, но мы поддерживаем проект, мы не остановили никакие разработки, наоборот, нарастили инвестиции, чтобы развивать новые направления — линию аксессуаров, обуви, летом запустим очки вместе с партнером». Сложнее дела идут у Fjord, который в последнее время «живет по-разному» — и жизнь эта осложняется тем, что ювелирным брендам сейчас особенно несладко. «Из страны уехало очень много клиентов, продажи резко упали соответственно. Сейчас в магазинах значительно понизился трафик, в целом заметно уменьшается покупательная способность, и из-за этого кризис почувствовали все», — резюмирует Саша Беспалов.

Я неизбежно задаюсь вопросом: почему тогда мои собеседники продолжают делать бизнес в России? Почему, несмотря на все ограничения, запретительные меры, законы, мешающие даже спокойно жить, не то что делать бизнес, их бренды остаются российскими? Из-за людей. Во-первых, из-за сотрудников. «У нас работают люди, они строят свою жизнь, свои планы, опираясь на то, что они с нами сотрудничают, получают зарплату. Кто-то платит кредиты, кто-то помогает своим родственникам. И так в один день всех уволить, оставить без работы — я для себя как-то не вижу такого исхода», — объясняет Влад Цицилин. Во-вторых, из-за покупателей. «Это же дело всей жизни. Да и у нас самые лучшие покупатели на свете. Я многих знаю в лицо. Не хочется терять такое. Единственное, мы закрываем магазин в Екатеринбурге, но лишь потому, что он с открытия так и не смог выйти в плюс. В другой ситуации можно было бы дать ему шанс, но не сейчас», — объясняет Василий Волчок. В-третьих, из-за удивительного сочетания здравого патриотизма и необъяснимого оптимизма. «Я правда не хотел бы забирать свой бренд полностью из страны. Я бы хотел, чтобы он продавался. Я не хочу открывать новый, точно такой же, но под другим именем, чтобы никто не смог прогуглить, что я из России. Если говорить о каком-то выходе в мир, хочется все равно как-то, наоборот, показывать — да, я из России, но это не значит, что я террорист. Я такой же европеизированный современный человек, выросший на той же музыке и на той же культуре, что и вы. Возможно, это такой посыл самоубийцы. Но хочется ему следовать. Я очень верю в наш рынок. Он до конца не загнется и еще восстановится», — говорит Андрей Мордовин.

С ним солидарен и Влад Цицилин. «И Chernim Cherno, и Fjord, несмотря ни на что по-прежнему прибыльны в России. Я не вижу никакого экономического обоснования для закрытия проектов в России. Возможно, есть этическое. Многие говорят: вы платите налоги, которые идут на все военные дела. Но тут ответ на самом деле простой. Мы все-таки пока малый бизнес и платим налоги не в федеральный бюджет. Мы платим налоги в Москву, на благоустройство города. Конечно, и к этому можно придраться — касательно того, что кому по итогу идет и так далее. Но тогда легче, я не знаю, исчезнуть с этой планеты и вообще никому ничего не платить», — говорит он. Поэтому сейчас Chernim Cherno хотят запараллелить работу бизнеса в России и международное направление, открыв юридическое лицо в Великобритании, чтобы бренды развивались и там, и там. Эту страну выбрали, потому что в Тбилиси были некоторые сложности. «Мы переехали в Грузию, практически сразу открыли счета в банках, пошли в Дворец юстиции Грузии, открыли ИП. Все это максимально быстро произошло. Начали открывать международный интернет-магазин на платформе Shopify. Но тут мы наткнулись на очень-очень большую преграду по подключению платежных систем на сайт. То есть мы все заполнили, у нас, по сути, интернет-магазин уже был готов к работе, но мы не смогли до сих пор подключить никакую платежную систему, просто потому, что они работают лишь с некоторыми подрядчиками из Грузии. Я изучил список из около сорока контрагентов — они один за одним выдавали отказы, руководствуясь тем, что просто не работают с регионом. Несколько недель я этим занимался бесперебойно, все они отказали. Были подходящие грузины, но они отказали нам по факту нашей национальности. Они открыто написали: „Мы не работаем с российскими гражданами“. Вот. И сейчас мы пришли к выводу, что ИП в Грузии — это, конечно, здорово, но нам следует регистрировать компанию в какой-то более распространенной юрисдикции для бизнеса», — объясняет Влад.

Для Павла Андреева вопрос самоидентификации стоит особенно остро. «Я из Украины, из Киева, — уточняет он. — Сейчас у меня там крестная мама и две крестные сестры. Старшая недавно родила ребенка. Это было около двух месяцев назад, как раз когда в нескольких городах Украины прогремели взрывы. И у меня, с одной стороны, были новости о том, как бомбят города, а с другой радость — ребенок родился. Я не там, но это не значит, что эта спецоперация не приносит трагедий в мою семью. Недавно на фронте погиб мой троюродный брат из Якутска. Кажется, где-то около Мариуполя». По словам Павла, бренд свое российское происхождение не афиширует, но и не скрывает: «Если спрашивают, мы не скрываем, что у нас производство в Москве, но в случае отсутствия у партнеров желания работать с русскими поставщиками или привозить вообще товары из России у нас есть производства в Турции и в Армении. Европейские агенты, которые с нами работают, это итальянцы и французы, не говорят про происхождение бренда. Если кто-то спрашивает, отвечаем, что я из Киева, но всю сознательную жизнь пробыл в Москве. Креативная команда находится в Москве».

Ну а основатели Vereja лишь резюмируют, что выбранный зарубежный путь развития —
это прежде всего необходимость: «Мы больше не можем получать платежи от иностранных магазинов на российский счет (у нас есть стокисты в Китае), не можем получать платежи от иностранных покупателей на сайте, не можем экспортировать женскую одежду из России. Но это все решаемо, конечно».

ЭНТУЗИАСТ

Однако и уехавшим дизайнерам, и оставшимся дышит в затылок молодое поколение. В Британке в этом году рекордное количество студентов на программах по дизайну одежды. «Я связываю это с тем, что в индустрии есть потребность в хороших дизайнерах, а у молодых специалистов — твердое намерение «сейчас или никогда», — рассказывает руководитель факультета fashion в БВШД Виктория Ромашова. Аналогичные причины и у роста спроса на курс по созданию модного бренда Impulse PRO — который и без того был бестселлером Fashion Factory School. «Многие поняли, что с уходом многих зарубежных брендов освобождаются ниши. И если не сейчас запускать бренд, то когда? — говорит Анна Дубровина, директор по развитию FFS. — На фоне объявления частичной мобилизации мы увидели некоторое „замирание“ — были частичные возвраты курсов, те, кто был на связи с отделом продаж по поводу покупки, взяли дополнительное время на принятие решения. Но спрос восстановился уже в конце октября — начале ноября. Российский потребитель любит локальные марки и готов их покупать, а наша аудитория видит перспективу создания модных брендов на фоне новостей об импортозамещении».

Единственная ощутимая потеря — уход от Universal University, в который входит Британка, зарубежного партнера в лице University of Hertfordshire, с которым в том числе БВШД работала последние 20 лет: «С 2022 года Universal University реализует эти программы под собственной лицензией высшего образования». В Школе дизайна НИУ ВШЭ никаких серьезных изменений в работе со студентами не было, как утверждает заместитель руководителя школы Кристина Кутилина: «В начале мобилизации были вопросы, связанные с мобилизационным статусом студентов и преподавателей, но они достаточно быстро были решены в благоприятную для нас всех сторону. К счастью, у штатных сотрудников бронь, и мы очень надеемся, что так и будет».

Отток преподавательского состава в БВШД, по словам руководства, минимальный, ни одну дополнительную программу не отменили. «Для тех студентов, которые приняли решение переехать, мы создали дополнительные онлайн-форматы программ, например „Стайлинг и имиджмейкинг“. Мы также готовы проконсультировать каждого студента индивидуально по его ситуации, предоставить академ, если необходимо», — добавляет она. У Fashion Factory School все ключевые преподаватели остались в России, а тем, кто уехал, гибридная форма обучения, которая здесь в ходу после пандемии (онлайн + офлайн), помогает не сбиваться с графика. У Школы дизайна НИУ ВШЭ ситуация немного другая: «За последний год из разных кампусов (а у Школы дизайна их 4: в Москве, Питере, Нижнем Новгороде и Перми) по разным причинам из России уехали около 40 сотрудников, это около 8% от общего количества. У всех разные жизненные ситуации, и мы с пониманием относимся к каждому члену нашей команды: хотя нам пришлось в экстремальные сроки искать замены для этих преподавателей, к счастью, все процессы продолжились и все группы (а это около 5000 студентов) учатся». Если говорить про студентов, то с февраля из Школы дизайна отчислились или ушли в академ около 250 бакалавров, что примерно на 40% больше, чем обычно. «За это же время перевелись к нам из других вузов или находятся в процессе перевода около 180 человек», — оговаривается Кристина Крутилина.

При этом в Школе дизайна ВШЭ ожидают приток студентов в магистратуру в связи с возможными новыми волнами мобилизации. «Обычно считается, что бакалавриат — это must, а магистратура — далеко не первый выбор: взрослые люди чаще предпочитают тратить время на работу, а повышать квалификацию на курсах дополнительного образования: они короче, менее ответственные с точки зрения отчетности и часто — заочные». Только вот курсы, в отличие от магистратуры, отсрочку от мобилизации не предполагают. Однако, напоминает Кристина Кутилина, оправдается ли этот прогноз, мы узнаем только летом. В Британке уверены в популярности новых направлений, которые планируют развивать в ближайшие сроки. «Мы развиваем и текстильное направление, хотим подготовить специалистов, которые умеют создавать альтернативные материалы и работать с тканями на высоком профессиональном уровне. Очевидно, что у индустрии есть и острая необходимость в большем количестве линейных специалистов: закройщиках, швеях, конструкторах», — рассказывает Виктория Ромашова. «Мы также видим рост интереса, который транслируется в рост продаж относительно нового блока наших курсов — модные профессии. А внутри него — конкретно „Профессия стилист“. Возможно, интерес к нему растет и на фоне принятия того, что стилисты вполне могут продуктивно работать с клиентом дистанционно, и это подталкивает к освоению этой профессии. Новым и очень востребованным нашим продуктом стал также новый курс „Контент-креатор в Fashion“ — это, наверное, абсолютно не зависящий от географии продукт, знания из которого можно сразу применять на практике в любой точке мира», — заявляет Анна Дубровина.

ОСТАЕМСЯ ЗИМОВАТЬ

Есть еще одна причина, по которой российские дизайнеры не опускают руки, — эта безумная работа приносит им спокойствие. Когда голова занята сотней важных процессов, времени на тревогу и уныние не остается. Как объясняет Василий Волчок: «Работа помогает двигаться дальше. Отвлекает. Придает смысл действиям. Иначе я бы просто сидел и смотрел в стенку. Благодаря нашему бренду мы постоянно на связи с нашим комьюнити. Делаем съемки, проводим конкурсы принтов среди подписчиков. Это же не просто продажа одежды». Влад Цицилин выражает схожую мысль короче: «Поскольку очень много работы, не особо, конечно, есть время для каких-то рефлексий. У нас как-то нет другого выбора, кроме как делать то, что мы всегда делали».

«Я помню, что в самые свои тяжелые моменты в жизни, когда у меня что-то не получалось или в семье, или со здоровьем, то, что меня держало, — это моя работа. Если бы не это, наверное, мне было бы совсем-совсем плохо, так же, как и большинству людей, которые меня окружают. Именно поэтому нельзя останавливаться. Нужно побольше работать, побольше выкладываться и помогать тем, кому можешь помочь. Потому что всегда есть те, кому хуже. Всегда. То есть как бы там ни было плохо, мы все равно взрослые, живые, здоровые люди. Это стоит ценить», — делится Ксения Серая. «Я до последнего буду сохранять бренд. Если такое случится, что придется всех распустить, не уверен, что психологически смогу это выдержать. Я всего себя в Mardo._ вложил. Все, что только можно. И все, что я делаю параллельно, — это не какие-то мои карьерные амбиции — это только для того, чтобы бренд существовал. Больше ничем заниматься я не хочу и не планирую. Надеюсь, и не придется», — заявляет Андрей Мордовин.

Все эти бренды не жили в жирные 2000-е — многие запустились в диетические 2010-е, а некоторые (например, Vereja, Chernim Cherno), и вовсе в голодные (ковидные, а теперь и военные) 2020-е. В 2022-м все они начали вынужденную вторую жизнь и наладили двойную жизнь своих брендов. Чтобы не бросать сотрудников, аудиторию, сообщество — продолжать создавать индустрию, которая когда-нибудь крепко встанет на ноги. «Мы просто в какие-то жирные, солидные времена никогда не работали. С самого старта мы все время переживали какие-то кризисы, какие-то проблемы. Что с Fjord, что с Chernim Cherno, который вообще запустился в апреле. Не то чтобы мы знали какие-то золотые времена. Вся наша бизнес-жизнь — это пробирание сквозь какие-то кактусы и горы. Конечно, это обидно. Хотелось бы какие-то другие проблемы решать — что выбрать на завтрак или куда отправиться в отпуск. Какие-то, не знаю, дурацкие бытовые проблемы, а не вот это все», — говорит Влад Цицилин.

Мы прощаемся с Тбилиси, Миланом, Стамбулом и выключаем Zoom. Мы не знаем, когда вновь сможем сосредоточиться на «маленьких» и «дурацких» проблемах. Не знаем, когда встретимся вживую и где. Не знаем наверняка, примут ли эти бренды в европейских шоурумах во время следующих недель мод или вновь случится «то, что случится» и все откатится назад. Не знаем и увидим ли еще недели моды своими глазами. Мы знаем лишь, что все изменилось, и мы тоже изменимся. Вот главный итог первой (и, даст бог, последней) волны мобилизации для модной индустрии. И, наверное, главный итог года для нашей модной индустрии вообще.