Памяти памяти

После перерыва в год Flor et Lavr наконец-то показывают новую кутюрную коллекцию. Основатель бренда Фрол Буримский посвятил ее теме памяти, а Настя Сотник изучила, из чего она состоит и что все это значит.

Память

Фрол Буримский пришел к теме памяти, размышляя о пережитых за этот год событиях, о своих впечатлениях и ощущениях, о том, как запомнит их и какими пронесет через время. Получилась коллекция, в которой много мрачного и спокойного, много плотных тканей и, наоборот, прозрачных фактур и разрезов, много сковывающих, закрытых и, напротив, подвижных силуэтов. Глядя на нее, представляешь людей, которым хватает мудрости сдерживать эмоциональные реакции, хватает сил держаться и красоты души и ума, чтобы не опошлиться в низменных порывах. Они вполне могли бы носить и эти костюмы с приталенными жакетами, и белые платья с драпировками, и брюки с завышенной талией, и пальто на запах. Такие вещи берут на века и оставляют на память.

Лукбук коллекции состоит из двух частей. Первая — «урбанистическая», снята фотографом Антоном Рудзатом в одном из подземных гаражей Петербурга на пленку — «в противовес засилью цифровой и виртуальной реальности». Над второй работал фотограф Бобур Алимходжаев в Узбекистане, вооружившись уже цифровым фотоаппаратом. «Длинная выдержка с передачей эффекта движения в съемке Бобура связана с идеей того, что память избирательна. Мы не всегда можем воспроизвести образ человека, предмета или события в мельчайших, фотографически точных деталях. Порой воспоминания принимают воображаемую форму, балансируя на грани снов и яви. Не так ли становится воображаемым и тело, скрытое одеждой? Тем эффектнее нагота, полускрытая под прозрачным кружевом, слоем мерцающих пайеток, искусными драпировками», — объясняет Фрол в манифесте, сопровождающем коллекцию.

Рене Магритт

Рене Магритт

Фрол Буримский всегда говорит о своих
коллекциях как о цельных арт-высказываниях.
Они для него одновременно и музыка (если бы «Память» была музыкой, по словам Фрола, это было бы что-то из Баха, Генделя, Вангелиса), и искусство (ближе всего «Памяти» работы Рене Магритта), и фотография (заметно вдохновение снимками Деборы Турбевилль, Марио Джакомелли, Джорджа Платта Лайнса), и поэзия. У «Памяти»
есть эпиграф — «лирические медленные строки» поэта Константина Батюшкова:

Дебора Турбевилль

«О память сердца! ты сильней

Рассудка памяти печальной

И часто сладостью своей

Меня в стране пленяешь дальной».

В качестве эпилога Фрол взял финал «Памяти» Беллы Ахмадулиной:

«Мой — только памяти пристальный свет,

дар обладания тем, чего нет».

Марио Джакомелли

Марио Джакомелли

Джордж Платт Лайнс

Кроме лукбука коллекция представлена и в виде фильма, снятого в родных для дизайнера местах — Санкт-Петербурге и деревне Большие Шатновичи — молодым режиссером Никитой Стивиновым. «Не могу не обратить внимание на своеобразную концентрацию образов в фильме. Это мегаполис Петербург, город ампирных фасадов и брандмауэров, — и тут же Большие Шатновичи с проселочными дорогами в ячменных и иван-чаевых полях. Иван-чай растет на местах, где когда-то была жизнь, стояли большие крестьянские дома. Во время съемки на мою рубашку бесстрашно взобралась ящерка, — говорит Фрол. — Как говорится, почувствуй себя частью природы. Или Аполлоном Савроктоном. Вспомнилась античная скульптура, изображающая, как Аполлон, солнечный бог, убивает подземную жительницу — ящерицу. Вот как работает для меня память, в какие моменты оживает».

полароиды Андрея тарковского

«Земляничная поляна», 1957

Дизайнер, который вдохновляется всеми видами искусства, не может игнорировать кинематограф. Фролу близки и нуар, и роуд-муви. Кинематографизм коллекции проявляется в драматичных силуэтных платьях и костюмах. Особенно, по словам Фрола, сильно влияние «Земляничной поляны» Бергмана. Кроме прямых отсылок к классике есть и менее уловимые. «В частности, эстетика фильмов Тарковского, бесспорно, повлияла на визуальные коды, особенно на наши съемки. Это идейное вдохновение, настроение», —
говорит Фрол.

«зеркало», 1974

Шатновичи

Большие Шатновичи — деревня на границе лужских и псковских земель, где жили бабушка, дед Фрола и другие его предки. Благодаря неравнодушному исследователю-земляку свою родословную в этих краях Фрол знает до 1702 года. Это место силы дизайнера и источник вдохновения для Flor et Lavr и как бренда, и как одноименной галереи. Часть фильма о коллекции снята как раз здесь. Четкого сюжета нет — скорее это набор кадров, которые как вспышки-воспоминания сменяют друг друга, вызывая знакомые ассоциации. «Мы идем по земле, на которой растет хлеб, касаемся колосьев и русской печи в доме, видим в небе летящих птиц, слышим, как шуршат ящерицы и трещит огонь, — все это тоже память, первобытная, глубинная, и мне кажется, что в коллекции все эти образы прочитываются», — рассказывает Фрол. За образ деревенской жизни в коллекции отвечают блузы, напоминающие косоворотки. «Память — это мост, связь между поколениями, которая формирует традиции и семейные ценности. Это уважительный поклон в сторону прошлого», — объясняет он в манифесте.

бабушка Фрола Буримского

фотография из семейного альбома 

«Еще одна важная тема — стихий: земли, воздуха, воды, огня. Она тоже важна и для человеческой жизни, и для памяти», — уточняет Фрол. Все стихии мы видим в фильме не как что-то сверхчеловеческое, а как неотъемлемые части бытия: лирический герой их не боится, он с ними не борется, а сосуществует. Стихиями будто продиктована палитра коллекции: от земли — черный, коричневый и глубокий зеленый, от огня — красный, от воды — оттенки серого и голубого, наконец, от воздуха — белый.

деревня Большие Шатновичи

«Связь поколений для меня не просто высокие слова, я очень остро ее ощущаю и осознаю. На родине моего деда, в деревне Большие Шатновичи, в Ташкенте и в Петербурге — и везде в мире, где живет традиционная культура. Одежда, при всей глобализации и определенных деформациях, которую предлагает нам современная мода, — это маркер наличия такой взаимосвязи. Поколенческой, временной, эпохальной. Отсюда отсылки к традиционным элементам силуэта и кроя, материалы, например, узбекские шелковые ткани ручной работы, не только современные, но и винтажные», — говорит Фрол. Кутюрная «Память» связала не только прошлое и настоящее, но и Запад с Востоком. Запад — в виде отсылок к искусству и кинематографу. Восток же для Фрола — это прежде всего Узбекистан, в который дизайнер влюбился, еще работая над первой коллекцией, в 2020 году. Его вдохновляют не только ориентальные орнаменты, свойственные для узбекского адраса, но и работы местной молодой художницы Нигины Мирзаджановой. «С Нигиной мы знакомы уже несколько лет, она участвовала в нескольких выставках галереи Frol et Lavr. На съемке коллекции мы сделали коллаборацию экспромтом. В моей коллекции есть ее случайный рисунок, сделанный на салфетке, с тонким абрисом лица. В процессе работы в студии из него выросла целая графическая серия об эмоциях и памяти. Получившиеся работы превратились в фон для съемки», — рассказывает Фрол.

Важный мотив этой коллекции — вышитый месяц. Он, как талисман, украшает кружевной лиф короткого черного платья и чернильную мужскую блузу. «Образ молодого месяца всегда со мной, это что-то вечно юное, тонкое, красивое. Я очарован луной, ее влиянием на мир, на человека. Молодой месяц — это всегда начало, надежда, новая жизнь, свет, прорезающий тьму», — объясняет Фрол. Заметнее всего месяцы, выполненные в технике строгановского золотного шитья и рассыпанные по приталенному пиджаку. Это дело рук вышивальщицы Екатерины Морозовой, с которой Буримский давно работает.

øjeRum

øjeRum

øjeRum

øjeRum

Подобные старинные техники для Фрола Буримского играют особую роль в сохранении памяти, поэтому он старается всегда обращаться к ним в работе над коллекциями. Кроме золотного шитья в «Памяти» мы видим и вологодское кружево — во Flor et Lavr его называют «кружевной пеной дней», имея в виду эфемерность материала, синонимичную эфемерности воспоминаний. «Это давняя любовь, которая началась задолго до создания первой коллекции Frol et Lavr, с крестецкой строчки и вологодского кружева. Я считаю эти традиционные промыслы настоящим русским кутюром — подобные техники невероятно трудоемки и дороги в современных реалиях. Применение их именно в кутюрных коллекциях очень оправданно», — объясняет дизайнер. В коллекции вставки ручной работы из черного вологодского кружева украшают блузы, подчеркивая на контрасте фактуры более плотных тканей, например бархата. «Конечно, для меня важна еще и прозрачность кружева. Человек в нем и одет, и наг, как у Пушкина про яблочко — „видны семечки насквозь“. Это, может быть, лишь деталь, но она приоткрывает внутренний мир, воспоминания», — говорит Буримский.