issue

Новая натура

Краснодарские художники Андрей Блохин и Георгий Кузнецов из арт-группы Recycle представляли Россию на Венецианской биеннале проектом о смерти в цифровом пространстве, совершили интервенцию в залы Пушкинского музея, показывая, каким будет «Человек виртуальный», а летом открыли в петербургском Манеже «портал в мир, пронизанный кодом» в рамках своей персональной выставки. Recycle пользуются религиозными и поп-культурными метафорами, а также эволюционной теорией, чтобы осмыслить цифровое настоящее и предсказать цифровое будущее: сравнивают 10 заповедей с правилами Facebook и вырезают иконки приложений на обломках Ноева ковчега. Без разговора с ними наш Renaissanse Issue точно был бы неполным.

Текст:

Александра Генералова

Фотограф:

Маргарита Смагина

Продюсер:

Макс Кузин

Ночью перед последним днем монтажа New Nature куратор и арт-обозреватель Александра Генералова поговорила с Андреем и Георгием о том, возможно ли искусство в мире без людей, новой этике во взаимодействии с искусственным интеллектом и почему NFT — один из признаков золотого века искусства.

Почти в каждом вашем проекте есть христианские образы: в 2017 году вы даже сделали выставку в барочной церкви в Венеции. Получается, религиозные метафоры неисчерпаемы?

АНДРЕЙ:

У нас нет проблем с восприятием избитых тем, если вы это имеете в виду.

ГЕОРГИЙ:

Если нам предложат сделать церковь, мы с радостью ее построим. Сложнее всего взять избитую тему и найти в ней что-то новое, используя современные средства.

А что не избито? Масляная живопись избита еще сильнее. Компьютерная графика и Photoshop тоже уже избиты настолько, насколько это возможно. Сейчас наступает кризис концепции.

АНДРЕЙ:

Нам интересно то, что объединяет и собирает большие массы людей на идейном уровне, на уровне ощущений: религия — это самый древний референс такого явления. Глобальный цифровой мир — это не просто верование, это полноценная система, которая работает и местами может саму себя доказать. Мы понимаем, откуда растут корни у этой системы, и можем предсказать, что случится в будущем. Сейчас мы сидим и общаемся по Zoom — эта практика массово появилась вместе с пандемией, а нам это было очевидно еще в 2010 году.

Религиозные референсы или отсылки к мультфильмам — арсенал приемов, который дает зрителю ключ к пониманию концепции конкретной работы или экспозиции. 

Много веков нам рассказывали, что существует два мира — мир духовный и мир материальный. Сейчас мы все живем в нематериальном виртуальном мире, но если посмотреть, чем мы это пространство наполняем, его сложно назвать духовным.

ГЕОРГИЙ:

Как вы относитесь к полностью виртуальным выставкам, как, например в пространстве блокчейн-игры Decentraland, которое осваивают такие галереи, как берлинская Konig Gallery?

ГЕОРГИЙ:

Все изменится, когда за эти миры возьмутся реальные профессионалы, которые создают компьютерные игры. Как только эти профессионалы почувствуют, что они могут стать художниками, будут крутые игры. С каждым днем грань между искусством и неискусством смывается. Но никто не понимает, как правильно делать виртуальные ивенты, потому что нет шаблона. Все знают, как делать выставки: пришел, повесил картину, поставил хороший свет — вот тебе выставка. А как сделать крутой виртуальный проект? Сейчас мы как раз вырабатываем этот шаблон, мы — художники, работающие с реальным миром. Работа с интерфейсом — одна из главных проблем, с которой сталкиваются художники, работающие с виртуальным пространством. Придумать и нарисовать крутой мир — это одно, а взаимодействие с этим миром посредством гаджета — совсем другое. Иногда смотришь — на картинке проект классный, пытаешься зайти на него посмотреть сам, и у тебя либо регистрация дурацкая, либо что-нибудь отваливается. До финальной стадии уже не доходишь, потому что концентрация внимания у современного человека не сохраняется дольше минуты.

Кажется, виртуальный мир, с которым мы сейчас соприкасаемся через наши девайсы, скоро выплеснется на улицы: интернет станет пространственным и нас поглотит Metaverse.

ГЕОРГИЙ:

Очевидно, так и будет.

АНДРЕЙ:

На уровне человеческих нейроорганов такая история тоже возможна, но не все этого захотят на первом этапе. Пройдет время, все эти нейроштуки начнут нам помогать лучше жить, и все больше людей начнут их ставить. Те же нейросети уже сейчас выдают людям медицинские данные, ставят диагнозы, которые врач потом проверяет. Отдаемся ли мы в руки машинам? Они объективно и так всю нашу жизнь полностью анализируют, мы не можем их побороть. Но у людей есть чувственная система, которая пока что недоступна искусственному интеллекту. Мы в некоторых проектах ставим утопическую задачу — научить чувствовать то, что само по себе чувствовать не может — машину. Перевоспроизвести новым языком для людей новую природу.

ГЕОРГИЙ:

Один из последних наших глобальных проектов — 130-метровый барельеф для парка в Краснодаре. Идея такая: можно ли объяснить искусственному интеллекту, что такое игра и как себя чувствует человек, вовлеченный в эту игру. Получился комикс, который интересно разглядывать.

АНДРЕЙ:

Metaverse и другие вещи —— это уже не ново. Интернет-искусство, пост-интернет-искусство — это глобальная тема, с которой работает весь мир. Даже старые художники, которые никогда не пользовались новыми технологиями, начинают это делать. В 2016 году мы делали проект в дополненной реальности, и нам все говорили: «Что за бред? Кому это надо? Кто будет это качать и смотреть?» Прошло время, и сейчас более-менее все известные художники поработали с AR. Это круто, потому что у людей появились новые кисточки, новые способы выражения. Цифровая реальность внесла коррективы, и это отразилось на художественной практике. Нам интересны исследования процессов эволюции — прикольно быть Дарвином. Мы — свидетели эволюции, и то, что происходит сейчас во многих медиа — блокчейн, NFT и так далее, — это лишь начало пути. Этот путь не остановим. Это уже машина везет человека, а не человек ей управляет.

ГЕОРГИЙ:

Для художника очень важно осознавать, что он пионер в каком-то новом направлении. Это дает уверенность в том, что ты правильно движешься, дает возможность предвидеть будущее.

Для каждого художника это важно? 

ГЕОРГИЙ:

Быть пионером? Конечно. В каждом жанре, в каждой технологии остается нераскрытый потенциал. Любой художник пытается найти стиль, который будет отображать его или ее идеи. Каждый новый взрыв в искусстве связан с новыми технологиями, как и социальные изменения в обществе. Мы стоим на пороге глобальных социальных перемен и фантазируем на эту тему.

Вы говорите о том, что необходимо конструировать свой стиль с помощью технологий. Но можем ли мы передать технологиям художественную субъективность?

АНДРЕЙ:

В теории можем, на практике пока нет. Для последнего проекта мы создали нейронную сеть и использовали много генеративных логарифмических функций, которые позволили нам упростить процессы. Но смысл в том, что мы создаем эти алгоритмы сами: находим формулу, пишем код — это и есть искусство. Мы ничего не делегируем машине, просто используем технологию как инструмент, потому что финальный отбор делает художник. Художник решает, с какими данными нужно работать, чтобы получить необходимый результат. Для чего люди учатся в художественных вузах рисовать кубики, кувшины и красить пейзажи? Ответ прост: чтобы установить связь между глазом и рукой. Только рисуя объективную реальность, ты сможешь проконтролировать, насколько точно у тебя установлена эта связь. После этого можно максимально точно изображать мысли, что у тебя в голове. То же самое с новыми медиа: связь между головой и инструментом должна быть максимальной. Отсутствие этой связи ведет к примитивному, неумному искусству. Присутствие связи рождает еще более интересные и завораживающие картины.

Ваша выставка в Манеже называлась New Nature. Вы можете помыслить новую природу без человека? Мир, где искусство будут создавать нечеловеческие агенты для нечеловеческих агентов?

ГЕОРГИЙ:

Должно ли там быть искусство? Искусство в мире без людей — это как-то странно. Если мы возьмем чисто природу, то там любая вещь является искусством. Любой камень, любая кость — это абстрактная скульптура. Почему мы смотрим на кость и видим прекрасный образец абстрактной скульптуры? Потому что каждый бугорок, каждая выемка на ней для нас имеет смысл.

АНДРЕЙ:

Люди придумали искусство для себя. У нас был проект с Центром Помпиду о том, как нейросеть воспринимает картины в музее. Там была ирония на тему того, как машина анализирует статистику и говорит: условно вот у этой картины просмотров меньше, чем у «Спанч Боба». Палитра дифференциации у машины совсем другая. Мы пока ее ничему не научили. Понимать, что это — искусство или не искусство — все еще может только человек. Было бы интересно, если бы машина могла это делать и доказывать для себя. Скорее всего, для машины искусством будет то, что человеку будет непонятно. Как минимум — программный код. Потому что это искусство — писать код. Есть ребята, которые могут это делать.

Был еще такой эксперимент: нейросети вместе с человеком начали изучать разные языки. Они стали общаться между собой и в первую очередь выкинули из диалога человека путем изменения языка. Нейросети перешли на свой язык, специально сгенерированный, который перестал быть понятен человеку.

Помните, в нулевые у подростков был журнал COOL и «старый» MTV, по которому сейчас мое поколение ностальгирует? А сейчас есть миллионы блогеров в тиктоке и тысячи инфлюенсеров разных уровней. Человек отследить это уже не может, получается, ценность контента и то, что в итоге возьмут в будущее, будут определять машины?

ГЕОРГИЙ:

Конечно, это будут делать нейросети.

По каким критериям?

АНДРЕЙ:

По тем самым критериям, по которым их настроят ребята из Facebook или Google.

Мы все равно упираемся в то, что есть воля человека, который настроит это или будет контролировать. Будет ли точка, когда эта воля исчезнет и процессами начнут управлять законы, созданные не человеком?

АНДРЕЙ:

Вы сейчас озвучили кошмар Илона Маска. Маск входит в совет людей по контролю над этическими нормами для машин. На самом деле важная история, потому что она очень тонкая. Как вам такая ситуация? Машина едет сама на автопилоте и понимает, что ей не избежать столкновения. Но ей нужно убить либо своего пассажира, либо переходящего через дорогу ребенка. Ей надо принимать решение — мы на нее это перекладываем. Человек может что-то делать инстинктивно. Наши инстинкты — это то, что мы можем передать дальше только биологически. Вопросы этики взаимодействия между людьми и машинами станут самыми актуальными в мире. Все большие города обладают системами видеонаблюдения, которые анализируют данные. Что потом происходит с этими данными? Как они анализируются? Пока люди пишут эти алгоритмы, но ведь есть уже программы, которые пишут программы. Какие нормы они закладывают: удалить или сохранить? Мир сужается.

Можете выделить тот круг тем или действий, которые вы можете совершить, и то, куда пока не надо соваться? 

АНДРЕЙ:

В медицину нам пока не стоит лезть. 

Современные художники часто называют свою деятельность исследованием, маркируют свое искусство как art & science. Но бывает, что результат и концептуально не выразительный, и с точки зрения новых данных для науки — это лишь неотрефлексированная симуляция.

АНДРЕЙ:

Междисциплинарность — нормальная история. У нас в студии есть поговорка: «А ты сделал прототипы?». Пока ты не обожжешься где-то, не будет опыта. Большинство стартапов в Кремниевой долине — это жесть бессмысленная, которая никак не работает. Так и должно быть.

ГЕОРГИЙ:

Они же тестируют этот мир. Людям интересно, точно это работает или нет. Сейчас в любом случае время очень скоротечно. Любые новости забываются за два дня (кроме коронавируса — но это уже не новость, а реальность). Эти коллабы — науки и искусства — должны быть, хотя в большинстве своем они провальные. Сейчас золотой век искусства. Искусство, как жизнь, заполняет любые свободные ниши в пищевой цепочке этого мира. В любых областях, в любых направлениях, в любых жанрах. Это слияние искусства и нашей бытовой жизни — самое интересное. Искусство сначала вышло из церквей, потом из домов, теперь оно выходит из музеев и появляется абсолютно везде.

Самый радикальный свежий пример, который иллюстрирует этот тезис? 

АНДРЕЙ:

NFT. Зайдите на любую криптоплощадку — тысячи людей называют себя artists просто потому, что они что-то сделали в 3D-редакторе. Там полный бардак происходит, раньше бы все сказали «что это?», а сейчас это уже воспринимается нормально.

Кстати, мы начали разговор с религии, которой в современном искусстве касаются очень осторожно: художники не работают с библейскими сюжетами в лоб, есть рефлексия, ироничное отстранение или контекстуальный диалог с мастерами прошлого. На NFT-площадках художники размещают работы с неоновым Георгием Победоносцем, такое жирное 3D, или с золотым падшим ангелом и называют все это крипторенессансом. С точки зрения человека из мира современного искусства — это дикий китч.

АНДРЕЙ:

Но это же blinky world! Например, если ты жил в 1990-е и видишь моду того времени, то думаешь: «Что за жесть!» Но если прошло достаточно времени, то уже кажется, что это прикольно. Следующее поколение легко подхватывает самую китчевую тему, которую еще 10 лет назад казалось зашкваром обсуждать, и свободно с ней играют, жонглируют ей. Сменяемость взглядов во времени. Как шкаф из СССР в квартире: раньше это был пережиток советского прошлого, сейчас — классный советский шкаф. Появились новые люди, сознание которых не забито стереотипами, которыми мы все жили до этого. Это не пугает. Конечно, немного бесит гора китча. Но в целом это нормальная тенденция, что люди не боятся брать «сложные» образы. Другое дело, что они их часто не вытягивают.

ГЕОРГИЙ:

Ничего страшного, следующее поколение их прекрасно доработает и уберет все спорные нюансы — оставит только выжимку.