Дискотека

ТЕКСТ:
Ник Завриев

ФОТО:
GETTY IMAGES, АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ

«Танцевальная музыка снова на взлете» — гласит заголовок весенней статьи New York Times, говоря о возвращении людей в клубы, а клубных диджеев — на мировые фестивали в роли хедлайнеров. Диджей и музыкальный эксперт Ник Завриев уверен, что танцевальная музыка никуда и не уходила, но стала более «ламповой» — в подражание артистам девяностых, — что и вернуло ей былую популярность.

Принято считать, что в мире социальных сетей и клипового сознания события происходят быстрее, чем это было в XX веке. В этих условиях музыкальные тренды тоже должны бы сменять друг друга с калейдоскопи-ческой быстротой, однако в реальности музыкальное «колесо истории» вращается как никогда медленно. Если в XX веке карьеры больших артистов порой укладывались в десять лет (вспомним ABBA, Beatles или Led Zeppelin), то сегодня за те же самые десять лет поп-артист зачастую успевает выпустить одну-две пластинки (за примерами далеко ходить не надо, возьмем хоть FKA Twigs, хоть Raye, хоть Чаппелл Рон), а сверхпродуктивные артисты вроде Тейлор Свифт — скорее исключение.

Кельвин Харрис

Давида Гетта + Sia

Похожую картину мы наблюдаем и с музыкальной модой. В последние лет двадцать поп-мейнстрим оказался между двумя полюсами притяжения — цифровым r’n’b (введенным в обращение продюсером Timbaland еще в начале нулевых) и EDM — этаким метажанром, объединившим в себе черты разных клубных стилей (хауса, транса, электро и дабстепа) и часто дополненным все тем же r’n’b-вокалом (коллаборации Давида Гетта с Sia или Tiesto с Авой Макс).

+

В последние лет двадцать поп-мейнстрим оказался между двумя полюсами притяжения — цифровым r’n’b (введенным в обращение продюсером Timbaland еще в начале нулевых) и EDM.

На этом фоне каждое новое движение — сюрприз, и сейчас, о чудо, мы, кажется, видим новый тренд: к нам возвращается танцевальное звучание девяностых. Как всегда, хорошим индикатором того, «как сейчас носят», оказываются летние хиты, например, Blessings Кельвина Харриса (электронного продюсера, сделавшего карьеру именно на взлете EDM). Никаких раскатистых басов, никаких дропов и барабанных крещендо, никаких синтезаторов-«пил», призванных перекричать шум любого пространства. Мы будто вернулись в 1999-й — примерно так звучали Fragma, первые хиты Chicane или ‘Another Way’ Пола ван Дайка. Уже не евроденс, но еще не прогрессив-хаус.

Кельвин Харрис, Blessings, 2025

Charli XCX, Brat, 2024

PinkPanthress, Fancy That, 2025

Тренд поддерживают и звезды тиктока, музыку девяностых переосмысляют
люди даже не девяностых, а уже нулевых годов рождения. Героиня поколения зумеров PinkPanthress в свежем микстейпе Fancy That семплирует Underworld и Basement Jaxx, а в интервью говорит о влиянии Fatboy Slim и Groove Armada. Влияние Underworld заметно и в новом сингле вечно держащего нос по ветру Кевина Паркера (Tame Impala), решившего свернуть куда-то в сторону техноритмов. Трудно не заметить след девяностых и в песнях другой героини соцсетей и звезды «вирусной музыки» Эддисон Рей. 

Cамый яркий пример экспансии танцевальной
поп-музыки тридцатилетней давности (пусть и несколько завуалированной) — это собравший
ворох престижных премий и, что особенно иронично, захваленный за новаторство альбом Charli XCX Brat.

 Гиперпоп, адаптированный под массового слушателя, отбросил почти все новаторское и оставил как раз те черты, что были унаследованы из «стыдной» танцмузыки конца XX века — «прямая бочка», простые синтезаторные мелодии и пульсирующие аккорды из евроденса.

Overmono

Gacha Bakradze

Лейбл Ilian Tape

Berghain

Lorenzo Senni

Charlotte De Witte

Так же обстоят дела и этажом ниже, в пространстве музыки менее массовой, но ничуть не менее модной. В клубной среде возвращение девяностых еще заметнее — тут вам и тотальная мода на брейкбит (Overmono, Shed, Gacha Bakradze и лейбл Ilian Tape в почти полном составе), и неотранс (Lorenzo Senni, Barker, Charlotte De Witte, Lenxi). Все эти персонажи сегодня более чем на виду — их можно увидеть и на крупных фестивалях калибра Dekmantel или Primavera Sound, и в расписаниях популярных клубов вроде берлинского Berghain, и в эфире Boiler Room. Во многом именно популярность этого звука на клубной сцене и подготовила почву для его экспансии в мейнстрим точно так же, как это случилось 30 лет назад. И тренд этот сложно списать на одну лишь ностальгию, ведь ренессанс — дело рук людей, не просто не заставших эпоху первых больших рейвов, но чаще всего в это время еще не родившихся.

Альбом Eusexua, 2025

FKA Twigs

Танцевальной музыкой тренд на возвращение девяностых совсем не ограничивается. Альбом Eusexua британки FKA Twigs, звезды арт-попа, которую принято называть чуть ли не наследницей Бьорк, буквально пронизан влиянием Мадонны времен Ray of Light (1998), пластинки выдающейся и в большой степени недооцененной. Как на это реагирует сама Мадонна — артистка, которая ничего не делает просто так и в свои 67 по-прежнему прекрасно чувствует «цайтгайст»? Достает из шкафа и издает альбом Veronica Electronica, коллекцию ремиксов на песни с того самого Ray of Light, ждавшую своего часа долгие 27 лет.

Мадонна

Танцы с человеческим лицом

Проконстатировав факт, давайте попробуем разобраться в причинах этого «второго пришествия». Чем привлекателен этот звук и почему он вернулся? Понятно, что первым объяснением будет самая обыкновенная цикличность моды — мол, чтобы предсказать следующий тренд, первым делом нужно оглянуться примерно лет на 25 назад. Но дело тут не только в этом. Чем же нас так очаровывает этот пресловутый «звук девяностых»? Говоря о треках вроде упомянутого выше Blessings, часто употребляют словосочетание «танцевальная музыка с человеческим лицом». Подразумевая при этом, что обычная танцевальная музыка 2025-го, будь то хоть EDM, хоть бейс, хоть техно, человеческого лица лишена напрочь.

Underworld

Музыка XXI века незаметно стала делом сугубо утилитарным. В новые времена бал стали править инженеры и маркетологи. 

Примерно как в футболе, подписывая игрока в топ-клуб, сегодня ориентируются не на визуальные впечатления от его игры, а на «продвинутую статистику»
его действий на поле, музыку в наши дни стали создавать и продвигать рационально и расчетливо. Если в XX веке главным соревнованием в поп-музыке всегда была битва за первую позицию в чартах на Рождество, то в двухтысячные эта индустрия была попросту «взломана» — много лет подряд хит-парады к Рождеству возглавляли выпускники очередной «Фабрики звезд».

R’n’b-минимализм Тимбаленда, ставший трендом на долгие годы, тоже имел в основе находки сугубо технические. Аранжировка, состоящая из двух-трех партий, идеально звучала на динамиках телефонов и в дешевых наушниках (на которых слушали музыку подростки в нулевые и десятые), тогда как для воспроизведения всех деталей софисти-попа а-ля Ray of Light требовался приличный «хай-фай». К тому же с приходом интернета и стриминг-сервисов рынок окончательно стал глобальным, и, выпуская сингл или альбом, каждый поп-артист сразу целился и в американскую аудиторию, которой сложно понравиться без соул-вокала и тех самых тимбалендовских urban beats.

Тимбаленд

EDM так и вовсе был этаким монстром Франкенштейна, составленным по принципу «если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу
Ивана Кузьмича». Простая ритм-секция «четыре на четыре» из хауса или транса, дабстеповые басы и дропы, восходящие эйфорические аккорды из транса, знакомые семплы плюс r’n’b-вокал или речитатив (именно так устроены We Found Love Кельвина Харриса, LMFAO Party Rock Anthem
или Animals Мартина Гаррикса) — все это было идеально просчитано, чтобы «заходить на танцполе» и при этом вписываться в радиоэфир или стриминговый плейлист. Эта музыка обрушивалась на слушателя плотным шумовым потоком и воздействовала на него чисто физиологически, вызывая нужные ощущения в нужный момент. Понятно, что поначалу технология работала безотказно, но рано или поздно поиск самого мощного и плотного звучания упирается в стену, а слушатель, в свою очередь, начинает понимать, что его дурят. Ситуацию усугубило развитие стримингов, где, чтобы достичь успеха, требовалось «понравиться алгоритму». А с приходом AI стало понятно,
что с созданием «идеального танцевального хита без слабых мест» машина справится не хуже, а то и лучше человека. На горизонте замаячила технократическая антиутопия.

Бенни Бенасси, Satisfaction, 2002

На этом фоне девяностые видятся островком искренности — нам кажется, что музыка тогда
была «настоящей» в противовес нынешней — «искусственной». Но как этой человечности достичь, как вернуть то, что было утеряно? 

Первое отличие нового старого звучания — мягкость. Поменьше акцента на ритм-секцию, поприятнее тембры, а главное — поменьше «пил», ездящих по нашим ушам вверх-вниз. Именно этот «пилящий» звук в свое время обозначил начало новой эры — помните Satisfaction Бенни Бенасси или чуть менее известную, но гремевшую в клубах вещь Rocker немецкого проекта Alter Ego? На этом фоне, скажем, Talk Talk Charli XCX, тоже классическая танцевалочка, звучит в разы менее агрессивно.

Charli XCX

Dr Alban

Haddaway

Второй фактор — скорее имиджевый. Артисты из девяностых воспринимались в большей степени как живые люди, зачастую далекие от образа супергероев. Особенно это касалось танцевальной музыки — какие-нибудь Dr Alban или Haddaway (вполне себе большие звезды) выглядели персонажами скорее комическими и были совсем не лишены самоиронии. Даже ранняя Бритни, чьи первые хиты датированы концом девяностых, вовсю эксплуатировала образ «девчонки с нашего двора». Тогда как звезда нулевых Бейонсе уже больше напоминала женщину-супергероя из комиксов, не говоря уже о Рианне, которая с самого начала выглядела этаким андроидом-репликантом, сошедшим со страниц не то Филипа Дика, не то Уильяма Гибсона. Сегодня ее образ вполне можно было бы счесть плодом работы искусственного интеллекта. Звезды середины 2020-х ворде Эддисон Рей или Чаппелл Рон — это снова живые человеческие образы.

Чаппелл Рон

Бритни Спирс

Рианна

Бейонсе

В общем, если раньше казалось, что будущее за новаторской электроникой, и мы с интересом смотрели на гиперпоп, производные бейса и продюсеров вроде 100gecs и A.G.Cook’а, ожидая что вот-вот они начнут властвовать в поп-пространстве, то сейчас в этом все больше сомнений. Едва ли мы так и окажемся запертыми в колесе бесконечной ретромании, но, кажется, запрос на мягкость и человечность в музыке — это надолго, и наследникам Тимбаленда и Кельвина Харриса придется это учитывать. Поворот лицом к человеку способен и заметно освежить клубную сцену. Все же танцы под техно, футворк или даже современный хаус — занятие уж очень «для своих», а альтернативой этому для тех, кто просто любит подвигать телом под что-нибудь легкое и приятное, были мероприятия со старой музыкой, от которых чересчур отдавало нафталином. Теперь же можно пойти в клуб на новую музыку, но со вкусом «той самой», старой.