Точки опоры
ФОТО:
GETTY IMAGES, АРХИВЫ ПРЕСС-СЛУЖБ
Как чилийский писатель Бенхамин Лабатут, чей новый роман MANIAC вышел на русском языке, стал одним из главных современных романистов? Что общего между атомной бомбой и искусственным интеллектом и почему прогресс опасен, история необратима, а человеческая способность выживать достойна восхищения? За что португальца Антониу Лобу Антунеша несколько раз выдвигали на Нобелевскую премию и как скитания его героя, психиатра в кризисе, по ночному Лиссабону помогают читателю излечиться от собственных демонов и послевоенных травм. И наконец, как средствами магического реализма написать себе лучшее будущее? Лиза Биргер знает ответ: иногда достаточно рассказать себе сказку.
Бенхамин Лабатут — чилийский писатель, которого можно считать одним из главных литературных открытий десятилетия. Всего за несколько лет Лабатут успел обаять Барака Обаму (бывший президент включал его романы в списки рекомендованного чтения на лето и в 2021, и в 2023 году), войти в списки лучших новеллистов XXI века и, кажется, изобрести новый вид романа: когда пишешь о чем-то тревожащем и ужасном, не особо отделяя факты от вымысла, а в итоге раз — и все хорошо. И пусть мир больше не поддается никакому осмыслению и пониманию, надежда, что все в конце концов, может, и обойдется, — пожалуй, главное, чего мы ждем от романов сегодня. Ведь книг о том, как все тревожно начиналось, трагически продолжилось и плохо кончилось, у нас и так в избытке. К выходу MANIAC мы решили рассказать вам о романах, в которых стремление к свету помогает победить окружающую тьму.
Бенхамин Лабатут MANIAC
Перевод с английского Полины Казанковой
Ад Маргинем
Чилийский писатель Бенхамин Лабатут получил мировую славу в 2021 году, когда его третий роман «Когда мы перестали понимать мир» вошел в шорт-лист международного Букера, списки лучших книг года Time и New York Times и книжные рекомендации Барака Обамы. На русском книга вышла летом 2022 года, когда наши способности понимать мир тоже были довольно ограниченны. Для тревожных времен роман Лабатута оказался чтением почти идеальным: для его героев тревога чаще всего становится главной движущей силой, чтобы совершить великое открытие, например, ну или окончательно свихнуться.
Дело в том, что Лабатут одержим гениями, и персонажами его романов становятся совершенно реальные — и абсолютно исключительные — люди. Например, Карл Шварцшильд — заложил основу теории черных дыр буквально в окопах Первой мировой, сошел с ума. Или Фриц Габер — открыл азотные удобрение, спас миллионы людей от голода, возглавлял разработку химического оружия, которое, в свою очередь, уничтожило миллионы людей. В романах Лабатута жуткое всегда происходит рядом с прекрасным. Чем больше мечутся и страдают его герои, тем явственнее проступает в их метаниях рисунок какого-то высшего смысла, божественного вмешательства, которое снова и снова помогает вернуть спятившую историю на прямые рельсы. Переживания этих мятущихся гениев становятся рецептом избавления от нашей тревоги, ведь в конце концов во всем обретается смысл. И даже если мы его не понимаем — так умные люди поймут.
MANIAC, последняя на сегодняшний день книга Лабатута, — это уже более стройный рассказ о тревоге, неизбежно сопровождающей события последнего столетия. Она разделена на три неравные части. Первая, крошечная, называется «Пауль, или Открытие иррационального» — это история австрийского физика Пауля Эренфеста, который застрелился 25 сентября 1933 года, предварительно выстрелив в своего 15-летнего сына, страдающего синдромом Дауна. Среди причин трагедии — душевная болезнь, неспособность до конца понять квантовую механику и справиться с неизбежным уходом классической физики и не в последнюю очередь приход к власти нацистов. Вторая, основная часть книги называется «Джон, или Безумные грезы разума» и посвящена Джону фон Нейману, венгерскому физику, одному из создателей ядерной бомбы, одержимому идеей создания универсального компьютера. Третья часть, почти эпилог, рассказывает про мастера игры в го и про компьютеры, которые его победили, — но не совсем.
Собственно, заглавие романа, MANIAC — это аббревиатура от Mathematical Analyzer, Numerical Integrator and Computer, прообраза такого суперкомпьютера. В романе фон Нейман, одержимый идеей создания мыслящей машины, отдает все силы на ее постройку, но стремительно умирает от рака. И хотя машина отправляется в утиль, именно неймановский прообраз привел нас к сегодняшнему искусственному интеллекту. Не важно, что на самом деле MANIAC — это название другого компьютера, не того, что строил фон Нейман, а того, что не без неймановского участия строил в Лос-Аламосе один из создателей атомной бомбы Николас Метрополис. В своих романах Лабатут намеренно небрежно относится к историческим фактам. Достаточно того, что Нейман показан в воспоминаниях коллег и жены, но этот документ вымышлен от первого до последнего слова. Именно в этом заключается главный писательский секрет Лабатута: показывая нам страдающих гениев во всей красе, он не забывает напоминать, что гении это ненастоящие. А что тогда настоящее?
В первую очередь сложное чувство, которое мы испытываем, когда кругом все стремится уничтожить мир: политики, непонятные новые идеи, смертельное оружие и, наконец, суперкомпьютеры, которые в мечтах фон Неймана «расплодятся и ворвутся в нашу жизнь, как полчища голодной саранчи», и однажды заживут своей новой небиологической жизнью, а если верить роману, так уже зажили. Тут бы впору лечь и помереть от тревоги, но Лабатут, наоборот, по-своему успокаивает. Удается ему это в первую очередь потому, что во всех его сюжетах подчас незаметно присутствует что-то еще. Как, например, «рука Бога» в истории гроссмейстера го Ли Седоля — неожиданный ход в игре с компьютером, в результате которого программа сходит с ума и проигрывает. Ну и в первую очередь утешительны разговоры, ведь ради них все и затевалось. Именно в разговорах раз за разом объясняется, почему именно в темные времена яснее всего видишь надежду.
В одном из таких разговоров фон Нейман рассуждает о вазе Пандоры и о том, что на дне ее тихонечко сидит не только дух погибели Морос, но и воплощение духа надежды, Элпис. «Мы же не знаем, что́ будет после зла, правда? — спрашивает он. — Порой самые смертоносные вещи, способные уничтожить нас своей мощью, со временем превращаются в инструменты нашего спасения..» Герои Лабатута постоянно выглядывают кругом знаки надежды, смутные обещания спасения, а они обнаруживаются там, где их совсем не ждали.
Антониу Лобу Антунеш «Слоновья память»
Перевод с португальского Екатерины Хованович
Издательство Ивана Лимбаха
Хотя отдельным изданием на русском роман Антониу Лобу Антунеша выходит впервые, его книгу легко можно назвать главным португальским романом ХХ века. Опубликованная в 1979 году «Слоновья память» — литературный дебют писателя, который с тех пор написал еще тридцать романов, несколько раз выдвигался на Нобелевскую премию и заслуженно считается классиком португальской литературы.
Антониу Лобу Антунеш родился в 1942 году в Лиссабоне, его отец, знаменитый невролог, настаивал, чтобы сын продолжил семейную традицию, и тот стал психиатром, в 1971-1973 годах, во время колониальной войны Португалии в Анголе, служил военным врачом, вернулся, развелся, а в 1979 году опубликовал дебютный роман «Слоновья память», главный герой которого, психиатр, служил в Анголе военным врачом, а затем вернулся, развелся, и теперь не может перестать ходить по городу и думать об этом.
В португальском «слоновья память» означает способность помнить все — от детских игр и города твоего детства до неуловимых впечатлений прошлого. А еще, например, это память, которая приносит боль — забыть все, в том числе военные травмы, оказывается невозможно. И наконец, это память литературная — это когда в романе об одном дне одного лиссабонского психиатра, который шляется по городу «в преддверии катастрофического будущего, не оставляющего ни одной жертвы в живых» и все у него нехорошо, проявляется и Джойс (один день в одном городе, ничего не напоминает?), и Пруст (сплошной поток сознания), и даже Чехов (герой нечаянно сбивает чайку и не останавливается, чтобы поднять, а потом думает, что он сам и чайка, и тот, кто оставил ее умирать, совсем как в чеховской пьесе).
Но прежде всего это память о красоте. «Слоновья память» — это очень красивый роман. Он написан тем богатым, метафорическим, залихватским языком, который раньше называли модернистским. И хотя герой его страдает поначалу — от памяти, от бесприютности, оттого что не может найти себя после войны и развода, — ноги сами несут его к рассвету. И это еще один, пожалуй, самый важный литературный урок — красота иногда действительно может обнять тебя, даже если она всего лишь текст.
Кароль Мартинез «Сшитое сердце»
Перевод с французского Александры Васильковой
Фантом пресс
В 2007 году дебютный роман Кароль Мартинез, никому не известной учительницы французского, стал маленькой литературной сенсацией во Франции, получил несколько литературных премий и на некоторое время дал повод надеяться, что Кароль Мартинез станет новым голосом французской женской прозы — как это случилось годом ранее с книгой Мюриель Барбери «Элегантаность ежика» об особенно гениальной консьержке и ее особенно гениальной 12-летней подружке. И хотя мировым хитом «Сшитое сердце» так и не стало, у этой книги есть все шансы заслужить читательское признание. Тем более что она довольно легко описывается заманчивой формулой «Как “Сто лет одиночества” — только про женщин». И ни одного полковника.
Героиня «Сшитого сердца» Фраскита — колдунья. В наследство от женщин ее семьи ей досталась шкатулка с иголкой и нитками и заклинания, благодаря которым она умеет шить не только подвенечные платья, но и разные чудеса: скрыть под платьем беременность, сделать картонной Мадонне живое сердце, оживить растерзанного боевого петуха. Но жизнь ее от этого дара счастливо не складывается, наоборот — ей приходится бежать, увозя своих пятерых дочерей из охваченной гражданской войной Испании в Алжир. Только одну из девочек в конце этого пути ждет счастливая судьба, но так и задумано, ведь это непременная формула магического реализма: кругом чудеса и удивительное, но счастья нет. Есть много страданий, насилия, горе, непременное одиночество — младшую дочь Фраскиты, рассказчицу, так и зовут Соледад, «одиночество» в переводе с испанского. И конечно, движущая сила любой магической истории — семейное проклятье, от которого надо избавиться. Ведь любая семейная сага невозможна без той точки в конце долгой семейной истории, где кому-то наконец станет хорошо.
Роман Мартинез и сам кажется сшитым, не единым повествованием, а полотном ярких, красочным языком написанных сказок. По словам писательницы, она вдохновлялась сказками, которые рассказывала ей ее испанская бабушка. Великая писательница Джоан Дидион говорила, что мы рассказываем друг другу истории, чтобы выжить. Сказок и семейных преданий это касается в первую очередь — в конце концов, их способность к выживанию гораздо выше, чем у людей. Но главным условием этого выживания становится надежда, что однажды сказки уже не пригодятся и можно будет начать жить. Этот счастливый момент выхода из истории означает конец любого романа, но до него, увы, еще очень далеко.
