Сказки нового года. «Катя» Марины Козинаки

Из окна на Иду смотрел лес. Он подошел к дороге и застыл на краешке, как будто собирался перейти улицу. Несколько тонких березок, похожих на угловатых подростков, уже стояли у самой калитки в Идин двор. Ида поежилась от внезапного воспоминания еще со времен школы: парни стояли вот такими же кучками у входа в ее класс, свистели девчонкам и мерзко шутили. А потом один из них схватил ее за локоть, затолкал в соседний куцый коридорчик и протянул откуда-то взявшуюся помятую розу. Иду тогда от страха чуть не стошнило.

Лес глядел на нее через стекло. Глаза ее стали грустными и теплыми. Было ясно, что лес это видит. Видит, как ей стало вдруг жалко того дурацкого парня. Сама-то она… сама она не лучше, хотя ей, между прочим, уже двадцать восемь.

Кажется, она не бывала здесь с тех самых школьных пор.

— Почему, интересно? — удивленно спросила она саму себя.

— Почему? — спросил лес и замахал черными руками в белых варежках.

Дом Натусика и Костика, у которых она оказалась прямо перед праздником, за годы чуть накренился, уклоняясь от подступающего леса. Разросся двор, разросся сад — сейчас Натусиковские розарии, лилейники и кусты боярышника зацвели абсолютно одинаковыми снежными цветами. Зато Идин дом, дом ее прабабушки, дом ее детства сгинул на той стороне дороги — его сожрал глазастый березовый лес.

— Чего стоим, кого ждем? — Натусик прошла мимо, иронично громыхнув кастрюлей, и Ида поняла, что это — ей, хотя Натусик редко нуждалась в конкретном собеседнике. Болтовня ее доносилась сразу со всех этажей и из всех комнат.

Натусик, Идина тетя, работала в школе. Она полностью состояла из штампов. Говорила штампами. Носила юбки только ниже колен и бежевые капроновые колготки с блеском. Пиджаки с большими плечами и браслетик Pandora. Считала Иду старой девой и невпопад упоминала тикающие часики.

— А я отвечаю ему, звонок — для учителя.

— Натусь, тебе тут что, педсовет? — рявкнул Костик из прихожей. — Отстань от человека! Она, вон, в городе весь год провела, хочет в окно посмотреть, тишину послушать.

Ида коснулась носом холодного стекла и усмехнулась: тетя-то была права — Ида действительно ждала.

В этой глуши интернет ловил только у окна, и то с трудом. И в мессенджере ее сообщение все так же оставалось последним. «Эх, ну ладно. Значит, увидимся в следующем году. С наступающим!» И смайл. Двоеточие, скобка. Не фраза, а настоящее чудо маскировки — от виртуоза в этом деле. Это потом она проплакала весь вечер. Наплакала столько, что вода вышла за бортики ванны и затопила соседей снизу. Проплакала оттого, что хотелось не вот этих взрослых чудес с игрой в ничего не значащие слова, а настоящих. Детских. Огоньков на живой елке. Смешных попсовых свитеров с оленями и снеговиками. Беготни, хохота, бенгальских огней, шороха подарочной бумаги.

Чтобы все они были как дети. Она сама. Ее подруги Катя и Аня. Ее двоюродная сестра Вика со своим ворчливым парнем Ромиком. Сережа — единственный из ребят с работы, кого бы она позвала. И он.

Она купила небольшую пихту возле торгового центра, еле дотащила до квартиры — потная и счастливая. Последние четыре года после тяжелого, некрасивого расставания каждый Новый год оборачивался скучной формальной вечеринкой у внезапных знакомых. Но в этот раз жгло предвкушение чудес, которые должны — должны! должны! — случаться в новогоднюю ночь. И она поняла — чудеса надо делать своими руками. Самой.

— Ид, давай елку нарядим, а то эта… — Вика кивнула на Натусика, — ща запряжет на всякую фиготню, как она любит.

Ида прислонила телефон к стеклу, чтобы если вдруг сообщение все-таки летело с позавчерашнего дня, летело через пургу и километры лесов, то смогло бы добраться до цели. Она поплелась за Викой на второй этаж. Атлант Рома уже стоял на стремянке, тужился и поднимал руками и головой тяжелую крышку люка.

Ида полезла на чердак следом за ним и остановилась, оглядываясь в прохладном сумраке. Чернильное небо собралось под крышей и ждало захода солнца, чтобы вытечь наружу. Обрывки пленки для парников, какие-то пенопластовые ящики, железные рейки поблескивали, как снег. В мутном окне отразилось рогатое существо с тоненькой шеей и пухлыми бедрами.

— Долго на себя любоваться будешь? — младшая сестра, популярная в тиктоке и модная, унаследовала тон Натусика и намертво впитала ее фразочки. Она пихнула Иде в руки расхлябанную картонную коробку. — Тут должны быть ватные деды, позырь. Ро-о-ом, ты совсем что ли безрукий? Сейчас все из пакета вывалится!

Шарики, обсыпанные сверкающей пудрой, поскакали по шершавым доскам прямо к люку. Ида, Вика и Ромик дружно бросились за ними, и Ида обнаружила — словно глядя на себя из отражения в стекле — что смеется, припадает к полу, пружинит на своих толстоватых ногах, хватает и снова роняет шары, как будто она — паук, и у нее целых восемь конечностей. И забывает на эти долгие секунды о том, как приволокла в свою однушку пихту, как налила в подставку воды, как отправила сообщения Ане и Кате, Сереже с работы. И ему.

— Было бы круто! Спасибо, что позвала. Я подумаю, — ответил он и добавил смайл. Двоеточие, скобку. Улыбнулся ей через экран телефона.

Катя прочитала сообщение и долго молчала. Аня прислала через пару минут:

— Ох, зайчик, у нас тут все сложно. Позже напишу, ок?

— Мы с предками катим в деревню, приезжай тоже, есличе, — позже пришло не от Ани, а от двоюродной сестры Вики.

Но какое тут «есличе», когда он улыбнулся ей через экран телефона и обрадовался ее приглашению. Ну и пусть придут только он, Катя и Сережа. Может, так даже и лучше.

Ида спустила коробку с чердака. В остальном доме все еще был день, но уже немного сумрачный. Из коробки выглядывали ватные сугробы в колких стеклянных блестках. Сугробы оказались шапками трех Дедов Морозов. Бумажные бежевые мордочки, красные носы, посохи, обмотанные мишурой. Ида вынула их на свет и вдруг стала маленькой, а они — большими, почти в половину нее. Она ждала детсадовского утренника и восхищенно гладила нити серебряного дождика, привязанного к проволочным колечкам, с которыми должна была танцевать танец снежинок. И скоро везде засверкают лампочки, бабушка зажжет на столе свечки, которые остались с чьего-то дня рождения. А наутро… наутро под елкой появится самое настоящее чудо.

— Почему Катя не приехала? — спросила Вика, и Иде снова стукнуло двадцать восемь.

— Не смогла.

— Чего так?

— Захотела по-другому праздновать. С родителями сначала, потом встретиться с коллегами.

Ида выдернула руку из коробки и поднесла к самым глазам. Кожа у ногтя разомкнулась, и на свет показалось красное — из самого нутра. Надо же, порезалась. Стало больно. Катя уже давно сливалась. Прямо буквально сливалась, как вода за бортики ванны, когда Ида плакала из-за Катиного сообщения: «Слушай, я все-таки не приеду. Хочу переосмыслить год и вообще все, что происходит. Побуду с родителями, потом, наверное, поеду к Антону. Не то чтобы я не хочу праздновать с тобой. Но сейчас мне надо отделиться».

— А Аня где? — спросила Вика и, не дожидаясь Идиного ответа, добавила совсем другим тоном: — Че это у нее там за парень новый на работе? Они мне вечно в фейсбуке вылезают.

Палец задергало, в глазах появилась легкая резь.

— Эдик, — Ида постаралась улыбнуться.

— Они встречаются?

— Нет, просто классный новенький на проекте.

Вика вынула из коробки несколько газетных свертков. В первом лежал толстенький ватный пупсик на лыжах, во втором — стеклянный помидор, в третьем — наполовину разбитые советские бусы. Пахнуло свежей елкой, которую сегодня утром они срубили на зарастающих карьерах, а потом уперли макушкой в потолок прямо посреди гостиной.

— Где-то должны быть дореволюционные игрушки. Посмотри там, Ром. Херувимы. — Вика раздраженно перекрикнула Нину Бродскую, доносящуюся из телика. Натусик прибавила звук.

— Херовины?

— Хе-ру-ви-мы! Ром, ты совсем?

«Теряют люди друг друга, а потом не найдут никогда. Никогда, никогда. А потом не найдут никогда».

«у нас классный новенький на проекте, дизайнер, — написала Аня в середине сентября, — наконец-то с нормальными идеями. встретишься с ним? говорит, что раз ты отвечаешь за поэтов и поэток (прикинь, так и говорит!), то хочет предложить тебе кое-что для мерча».

На неделе со временем было туго. Ида хотела как бы случайно забыть про встречу, но он написал сам.

«он с женой недавно развелся. и вообще из питера приехал на проект, а ты ж любишь питер».

«Хаха, Ань, зачем мне эта инфа?»

Она вышагнула из двухэтажного особняка, где присматривала площадку для фестиваля, и сразу его увидела. Тонконогий, в красно-кирпичном пальто. Захотелось его обнять, хотя она никогда не обнималась с незнакомцами. Не обняла, конечно. Сбилась, кое-что вспомнив.

Коллега и подруга Аня была тонкая стремительная лисица с острым носом и длинным рыжим хвостом. Она должна была к праздникам закончить комикс про всю команду литературной школы, мол, это поднимет интерес в соцсетях. И в тот раз вместо обеда потащила Иду в художественный магазин. Ида бродила вдоль стендов с пастелью, рассматривала цвета. Вот кирпично-красный, вязкий и смутно знакомый. Куртка у нее такая в детском саду была что ли? Или свитер у мамы?

— Возьмешь этот? — предложила она Ане.

Аня повертела мелок в пальцах, положила в корзину.

— Тогда в пару к нему надо что противоположное, — сказала она. — Может, такой синий, как твоя беретка?

И вот Ида сошла с крыльца в синей беретке и наткнулась на его кирпично-красное пальто. Эдик прятал в шарфе подбородок и нос, но глаза его улыбались.

Сначала они бродили по бульвару, уточняя друг у друга, правильно ли поняли рабочую задачу. Сухой, еще почти летний осенний ветер легонько трепал волосы, девичий виноград Морозовского сада слегка покраснел. Потом она рассказывала о современных писательницах, а он просил прислать для проекта цитаты. Шел дождь, немного пожелтел сентябрь. Пришлось сменить пальто на непромокаемые куртки. Ида листала ленту фейсбука и рассматривала фотки, где Аня с Эдиком по утрам сидели в офисе и верстали комикс, афиши, перебирали шрифты, планировали обложку сборника. Для Иды был выделен понедельник. Ида высылала цитаты, Эдик отмечал в них слова «вагина» «трахаться» и «пиздец» и слал смущенные смайлики. Она настаивала, что это ее любимые места, он извинялся. Морозовский сад запунцовел, по белым стенам ползли алые змеи. Ветер гнал опавшие листья, и Ида с Эдиком синхронно пригибали головы. Он разработал концепцию и показал ей несколько набросков. А потом вдруг сказал: «Нет, если тебе не нравится, то всегда можно выпустить линейку трусов, на которых будет написано «вагина». Ну что ты смеешься? Думаешь, я шучу?» Она постоянно смеялась, когда они виделись. Смешным было даже подергивание его бровей, когда он читал отрывки текстов. Смешными казались и стихи, над которыми она раньше плакала.

Ида не собиралась влюбляться, потому что много лет назад влюбилась, радовалась, терпела, старалась, срывалась, и потом было очень больно. Ида очень хотела влюбиться, потому что помнила, что по ощущениям это — как ждать новогоднего чуда. Но влюбиться сейчас, вот так, вот в этого человека… Он ответил на каждое ее сообщение — даже среди ночи — но ни разу не написал сам. Он так хорошо шутил про себя, про нее, про Анин комикс и даже про цитаты из Идиных любимых стихов, но ни разу не упомянул свою настоящую жизнь: там, где совсем недавно были жена, другой город, расставание и, наверное, тоже боль. Он несколько раз случайно (или все же нет?) коснулся ее пальцем, ладонью, локтем, плечом, и тело ее превратилось в плавленый сырок. Она несколько раз прислала ему тексты знакомых авторов, по которым он мог бы обо всем догадаться. Но он то ли не догадался, то ли сделал неприятный для Иды выбор. Шел снег. Таял снег. Снова шел. Город вспыхнул золотым. Ида открыла мессенджер и отправила ему приглашение на вечеринку. Он сказал, что подумает, не писал ей пять дней, она напомнила, и он ответил, что не сможет прийти. Аня передала, что на Новый год он возвращается в Питер.

Все это она могла бы рассказать только Кате. Раньше, конечно, не теперь. Кати в ее жизни становилось все меньше, Ида пыталась выяснить, что происходит, но безрезультатно. Перед самым Новым годом стало ясно, что Кати не просто мало, Кати — больше нет. После слов «сейчас мне надо отделиться» не наступает «потом я вернусь», Ида это знала. Так говорят, когда собираются уйти насовсем, но хотят поиграть в слова. На чудо можно было даже не надеяться.

Пихта в ее однушке так и осталась ненаряженной. Ида затолкала в рюкзак пижаму, подарки, которые покупала для Ани и Кати, извинилась перед Сережей за отмену приглашения и поехала на другой конец Москвы к Натусику и Костику, которые уже грузились в машину. И вот теперь, собрав жесткие волосы в два пучка на макушке, натянув носки и валенки, она наряжала кусочек леса старыми советскими и дореволюционными игрушками, дешевыми рыночными бусами, пластиковыми снежинками и бумажными флажками. Слушала краем уха новогодние фильмы, доносившиеся с кухни. Мешала майонезные салаты в хрустальных салатницах, похожих на льдины. Ждала и не ждала чуда. И лет ей было — нисколько.

Ближе к полуночи Натусик приоделась в новый учительский пиджак, Костик притащил вино. С другого края деревни пришли соседи: еще одни сумасшедшие, решившие махнуть из Москвы в снежную утробу леса. Вася, Нина и пятилетняя Таня в боа из мишуры. Ида уже знала, что Натусик с Костиком каждый год устраивают представление, а раз в компании оказался ребенок, без самодеятельности точно было не обойтись. Но сделать этот день печальнее уже ничего не могло, даже переодевание толстого кряхтящего Костика в Деда Мороза. Поэтому Ида послушно сдала Натусику обернутые в крафтовую бумагу подарки, и они исчезли в красном мешке.

За пару минут до курантов Костик некстати сообщил о барахлящем генераторе и побежал через сугробы в сарай. Но Натусик только отмахнулась. В ее руке уже была зажата бутылка дешевого шампанского. Под бой курантов шампанское разлили по фужерам и на пол. Чокнулись, прокричав неестественно тонкими голосами «Ура» и «С Новым годом!». Натусик отправилась на кухню за пирогами.

— Ой, посмотрите! Посмотрите, кто там! — вдруг донесся ее вопль.

Все ринулись из гостиной, только Ида шла чуть медленнее и прижалась к окну последней, поверх Танином головы.

Лес исчез. На фоне трехцветной китайской гирлянды двоилось ее рогатое отражение. Сердце замерло раньше, чем Ида успела что-то понять.

— Это Дед Молоз! — завизжала Таня. — Я же говорила, что он существует, я вам говорила! — в голосе ее брызнули и слезы, и истерический восторг. Собственный хохот выбил из Иды весь воздух. Ей снова было пять, как Тане. В глазах резь, сердце мечется, будто суетливый воробушек.

— О-ой, посмотрите, и правда Дед Мороз! — протянула Натусик, как бы обращаясь к полному классу малышей.

Ида хотела рассмотреть переодетого Костика, но увидела в темноте только стремительный алый блик его куртки. Она бросилась к следующему окну вместе с остальными детьми. Она думала, он нацепит бороду, войдет в дом, и надо будет сдержаться и не умереть от стыда. Теперь же она бежала, сбиваясь с дыхания, хватаясь взглядом за мешок на спине огромного существа и за темные провалы в снегу.

— Стой, Дед! — вопила Таня, снося все на своем пути.

Они катились кубарем, неслись, падали. Ида видела промельк черного леса, промельк чердачного неба, ноге стало больно — врезалась в стол. Помидор на елке звякнул о самолетик, ватный лыжник с жутким керамическим личиком демонически улыбнулся. Ида прилипла к окну в гостиной, толкнула сестру, маленькая Вика хохотнула и толкнула Иду в ответ.

И вдруг стало тихо, словно кто-то выключил визги и хохот. В самом темном месте сада, возле елки, кто-то завозился.

— Дед Молоз! Дед Молоз! — Таня перешла на шепот.

Свет из окон причудливо коверкал сад. Иде мерещилось многорукое существо в два человеческих роста, и от чудесного, чудовищного, чудного вида его захотелось разреветься в голос и плакать, плакать, плакать. О том, что Эдик не должен был появиться в ее жизни, но появился и промелькнул сказочным темно-красным всполохом. О том, что ее дорогая Катя, с которой они так много всего разделили, должна сейчас быть с ней. О том, что дома жалась в уголке ненарядная пихта, и было ее отчаянно жалко, будто это сама Ида стояла одна-одинешенька, брошенная и никому не нужная. Но вот же она, Ида. Пятилетка с кудряшками, и добрая славная Натусик протягивает ей теплую коричную булочку.

Они высыпали во двор, но у елки уже никого не было, только грузно кренился атласный мешок с дождиком вместо тесемки. Они схватили его и поволокли в дом. Где-то в недрах лежал подарок для Ани, который Ида подарит Натусику. Подарок для Кати, который Ида подарит Вике. Подарок для Сережи — она еще не решила, Роме или Костику она его отдаст. Подарка ему она не покупала. Она ведь ничего про него так и не узнала.

Задребезжало стекло в окне, сверкнул телефон, и сквозь восторженные крики Тани, сквозь наигранное Натусиковское «Костя, а вот и ты! Представляешь, кого мы только что видели?», сквозь километры лесов и пургу пробился звук сообщения. Ида разблокировала экран.

«Блин, ну что я за дура такая. Сама не поняла, что наделала. Чушь какую-то думала, а сейчас сижу вот и не въезжаю: ну как? как? Почему я решила ехать к родителям? Потом к Антону? От чего я бегу? В общем, друга ближе, чем ты, у меня никогда не было. И Новый год я хочу праздновать только с тобой. До твоей глуши ходит какой-нибудь транспорт? Напиши, как доехать, завтра к обеду буду. Надеюсь, ты еще не окончательно меня возненавидела и у меня есть шанс все исправить».