Я —
театр

ФОТО:
АРХИВЫ ПРЕСС-СЛУЖБ

1 июля в Москве стартовал фестиваль «Я — театр», посвященный автофикшну на сцене. Восемь спектаклей, мастерская автофикшн-театра и круглый стол в Театре.doc познакомят москвичей с новым направлением документального театра. Театральный критик и соучредитель Театра.док Елена Ковальская рассказывает, чем хорош «я — театр» и что стоит посмотреть на фестивале.

Помните Евгения Гришковца? В легендарном спектакле 1998 года «Как я съел собаку» он выгораживал корабельным канатом круг на сцене и говорил в таком духе: «Вот сейчас перед вами я, Евгений Гришковец. А когда я переступлю канат — я буду уже не я, а персонаж». Этот канат и эти оговорки требовались, чтобы монолог ноунейма о его жизни и личном переживании большой истории мог быть произнесен со сцены. Чтобы его сочли театром, он должен был имитировать монолог современника, персонажа, а не говорить от себя.

«Как я съел собаку»,  Евгений Гришковец

Сегодня Александр Савчук выходит в центр зала, садится на ковер и рассказывает: «У меня был такой проигрыватель — большая родиола деревянная, и сверху была монопластинка, ее можно было включать на 45 и 78 оборотов, и это было самое веселое в детстве — переключать и смеяться; и там было радио, которое не работало, и были написаны города, в которых ты никогда не побываешь, — Амстердам, Хельсинки, Мехико...»

Вроде тот же рассказ о себе и о времени — но никаких оговорок. Я — это только я. Этого достаточно, чтобы состоялся театр. Я — театр. Автофикшн.

Документальный театр сегодня все чаще вращается вокруг биографий режиссеров, артистов, перформеров. Как и историческая наука, он постоянно пересматривает статус документа. Историки признали значимыми источниками эгодокументы — письма, дневники, стихи никому не известных людей. Так проявился интерес к человеческой личности, к тому, как она выражает себя в разных обстоятельствах. Вот и документальный театр — в 1960-х он опирался на исторические документы. Например, Петер Вайс построил драму «Дознание» на материалах Франкфуртского процесса над нацистами. А в 2000-х театр нашел неисчерпаемый материал в опыте своих современников — так родился вербатим. Драматурги, режиссеры, актеры интервьюировали обычных людей, а потом воспроизводили их истории и речевые портреты на сцене.

Опыт самих артистов, драматургов и режиссеров тоже зачастую использовался в документальном театре — но поначалу не был легитимным. Даже в Театре.doc — первой площадке документального театра в России.

В спектакле «Зажги мой огонь» Саши Денисовой и Юрия Муравицкого артисты рассказывали о себе в ситуациях, взятых из биографий рок-звезд. Если бы актриса Арина Маракулина просто рассказывала, как взбесилась мать, когда она в юности привела в дом художника коллажей, ее бы вряд ли стали слушать. Да кто она такая? Но Маракулина дарила свою биографию (и своего художника коллажей) Дженис Джоплин — и ее слушали разинув рот. В 2012-м спектакль получил «Золотую маску» в номинации «Эксперимент».

«Зажги мой огонь», Саша Денисова и Юрий Муравицкий

Я помню, как поворот от театра про других к «я — театру» происходил в Центре имени Мейерхольда. В 2017-м художницы, участвовавшие в документальной лаборатории, создавали спектакль «Кариес капитализма» о прекариате. Сперва они хотели вывести на сцену других прекариев — но в итоге вышли сами. Соавторка спектакля Ольга Тараканова тогда написала: «Постсоветская традиция документального театра требовала представить маргинализованные группы, которые сами о себе не расскажут, а если и расскажут, то их никто не услышит. В другую сторону направляла нас постколониальная критика — уверенность в том, что говорить можно только за себя, и страх превратить живых людей в единого карикатурного персонажа».

Возможно, уверенность в том, что говорить можно только за себя, направляла художников, создававших «я — театр», в проекте Бориса Павловича «Лес» или Артема Томилова и художников его круга. На площадке MON в Казани два года назад прошел целый фестиваль такого театра. Последний европейский спектакль, который был показан в России, тоже был «я — театром»: в декабре двадцать первого года на фестивале NET известный швейцарский документалист Борис Никитин играл «Эссе об умирании» — монолог об эвтаназии его отца и собственном каминг-ауте.

«Свою уязвимость мы часто пытаемся скрыть, — говорит Борис Никитин. — Когда испытываем уязвимость, то пытаемся сделаться незаметными, невидимыми. Но так мы упускаем возможность поделиться с другими тем, в чем они, может быть, сильно нуждаются». Люди, решившиеся делать «я — театр», сделали уязвимость материалом и темой своих спектаклей. Мы увидели в России несколько таких работ и пригласили их в Театр.doc.

❝

Лайка-

РоллингСтоун

Александр Савчук

•

Санкт-Петербург

Александр Савчук — меломан. А по профессии — режиссер. У него то ли врожденный дар, то ли натренированный навык через маленькое и частное рассказывать про большое, общее. Еще он хороший и скромный человек, поэтому и его театр не становится на котурны, не возвышается над публикой и не вещает истины — он стоит вровень со зрителем. Или сидит. В своем моноспектакле Савчук выходит в центр комнаты, садится на ковер, зажигает лампу над проигрывателем и начинает рассказ. Про родной Усть-Илимск, детство в девяностые, дефицитные пластинки. Он идет от частного к общему, снова ныряет в личное, опускает иглу на пластинки саундтрека к фильму «Асса» и группы The Doors. И как бы сама собой в его рассказе возникает перспектива — между «Однажды гостила в чудесной стране» Агузаровой и песней Моррисона, под которую со сценической площадки уходит свет: «This is the end, my only friend, the end».

❝

Событие

Артема Томилов, 
Алена Митрошина

•

Санкт-Петербург

Режиссер Артем Томилов интенсивно и изобретательно придумывает театральные структуры, в которых современность располагается, а он ею любуется, анализирует, критикует —
по-разному. Зрители, которых воротит от мейнстрима, хорошо знают его концептуальные работы и фестивали. На этот раз Томилов подвергает анализу самого себя. Более того, идет в самую интимную область — отношений с женщинами. Помогают ему в этом прекрасная актриса Алена Митрошина и Анни Эрно.

Что происходит на сцене? Томилов и Митрошина читают и комментируют две книжки феминистки, иконы автофикшна и нобелевской лауреатки Анни Эрно. В одной Эрно описывает, как пыталась сделать аборт во Франции, когда аборты были запрещены. В другой — про расставание с возлюбленным; эта книга досталась Томилову от бывшей девушки вместе с ее пометками. Чтение Эрно и пометок бывшей девушки придает храбрости Томилову в его попытке услышать женщину, встать на ее позицию — и найти источник своей токсичности. Считаю, это небывалое событие.

❝

Хор
идентичностей

Зара Демидова

•

Калининград

Зара Демидова приедет играть спектакль из Калининграда, а сделала его группа художниц, живущих в разных странах. Две вещи меня в нем восхищают. То, как храбро описывает Зара свои идентичности (нерусская мама мальчика Вани, дочь алкоголика, актриса) — и насколько превосходит она любую из этих идентичностей. «Кто я?» — спрашивает ее сын Ваня. «Ты — больше», — говорит она ему, и это урок нам всем, рискующим застыть, как муха в янтаре, в одной из навязанных обществом рамок. 

Второе, что восхищает, — форма спектакля. Он сделан режиссерской рукой Карины Бесолти, ученицы Виктора Рыжакова, — и напоминает камерные и ювелирные работы Рыжакова о женщинах. В спектакле несколько выразительных средств — суггестивный саунд, артистичное видео. Свою же собственную выразительность актриса сковала предельно. Она исполняет монолог, вжавшись в стену, смирив свои мимику, физику, жестикуляцию, отчего — по закону Станиславского — невероятно выразительно, глубоко и точно звучит ее голос. 

❝

лес

Ангелина Засенцева

•

Санкт-Петербург

Мощный монолог актрисы Ангелины Засенцевой, в основе которого родословная и опыт самой Ангелины. Толчком к спектаклю стала книжка философа Владимира Бибихина (собственно — «Лес»). Ангелина выносит ее на сцену и обращается к ней, как капитан к компасу. И компас ведет ее разговор верным курсом — про бытие, а не житье-бытье.