Новый гуманист

ФОТО:
ЕЛЕНА ЛАПИНА/МТЮЗ

Вышедшая недавно в московском ТЮЗе постановка «Улитка на склоне» уже успела стать хитом. Спектакль поставил Петр Шерешевский — один из главных театральных ньюсмейкеров обеих столиц, в декабре 2023-го возглавивший ТЮЗ. Последнее время он ставит исключительно классику, временами разбавляя ее научной фантастикой — такой, которая тоже успела стать классикой. Совсем скоро, 11 марта, в антрепризе Леонида Робермана выйдет новый спектакль Шерешевского — «Продавцы резины» по Ханоху Левину. Театральный критик Алла Шендерова рассказывает, как спектакли Шерешевского по знакомым наизусть сюжетам отражают резко поменявшуюся реальность.

1

МАРИЯ СТЮАРТ

Первый «тюзовский» спектакль Шерешевского, «Мария Стюарт», продолжил линию суровых по мысли, а по форме юношески-отвязных и отважных поисков, которыми славится ТЮЗ Генриетты Яновской и Камы Гинкаса. Живая съемка, перенос действия в наши дни, превращение спектакля в ток-шоу, прямые политические аллюзии и «старые песни о главном» — эти приемы российский театр нещадно эксплуатирует с начала десятых годов, а то и раньше. И тут можно вспомнить все: от «Идеального мужа» Богомолова (МХТ, 2011) до «Ревизора» самого Шерешевского (Псковский академический театр драмы им. А.С. Пушкина, 2018). Другое дело, что кардинально изменившаяся в 2022 году реальность дала старым приемам еще одну жизнь. Театр, заново интерпретирующий всем знакомые сюжеты, стал вновь интересен: ведь мы сами попали в «сюжет», когда верность, предательство, цена жизни и цинизм власти перестали быть абстрактными понятиями. Тут-то и проявился гуманизм Шерешевского: нет, он не стремится выстебать все и всех (как бывало у того же Богомолова). Он рассказывает нам, что и почему так жестоко ломает классических героев, переселенных им в сегодняшний день. Видеосъемка в его спектаклях заменяет увеличительное стекло.

«Мария Стюарт» показала, что в ТЮЗе весьма боеспособная труппа, а уж две протагонистки Елизавета I — Виктория Верберг и Мария Стюарт — София Сливина — просто огонь. Так бесстрашно разоблачать свою героиню, как делает это Верберг, давно не осмеливался никто из актрис. Она играет стареющую власто- и сластолюбицу, использующую мужчин как секс-игрушки («знаете, с возрастом некоторые вещи становятся даже интереснее»); хриплоголосую шутиху, не устающую ерничать («А что, если родина прикажет — рожу!»). «Мы желаем счастья вам, счастья в этом мире большом!» — горланит эта рыжая потасканная дива, недобро, но весело глядя в зал. Зал ежится, предвкушая это «счастье», но не может от нее оторваться. Фактически забытый сегодня термин «эффект присутствия» — вот о чем вспоминаешь, глядя на Викторию Верберг.

Сцена встречи двух королев пугает почти физически: превращаясь вдруг в «добрую старшую сестричку», Елизавета усаживает привыкшую к тюрьме, обыскам и грубым надзирателям Марию в теплую ванну и моет «грязной девочке» голову (которую вскоре и отрубит). Мария Стюарт у Софии Сливиной — достойная противница: высокая, сильная, молодая. Шутовства в ней нет, но внутренняя мощь ощущается в каждом движении. Чего ей не выдержать — так это внезапной ласки и нежных прикосновений — и она ломается так, как не сломалась бы от пытки. Финал не сулит зрителям радости: Марию убьют, раскаяния не будет. Справедливость — категория выдуманная. Она не от бога — она зависит от нас самих. И, по Шерешевскому, мы ее пока не заслужили.

2

ИДИОТ

Первыми в царстве несправедливости гибнут поэты. Об этом Шерешевский и его соавтор Семен Саксеев написали пьесу «Идиот», опрокинув роман Достоевского на современный Петербург. Спектакль идет в питерском Театре на Садовой (бывшем «Приюте комедианта»). Настя Барашкова и Лева Мышкин пишут рэп, выкрикивая/заговаривая собственную боль. Злая, надломленная и явно талантливая Настя оказывается приемной дочерью в семье Епанчиных, где кроме нее не три сестры, а лишь одна Аглая — долгожданный собственный ребенок. Сговорчивая и родная, не изнасилованная отцом и не недолюбленная матерью. На нее можно и часть бизнеса перевести. А на Настю — нельзя, разве что выдать ее поскорее замуж за Ганю Иволгина. Татьяна Ишматова (Настя), Илья Дель (Мышкин), Антон Подерин (Рогожин), Александр Худяков (Ганя) — трудно выбрать, кто из них играет острее. На крупных планах (в этом спектакле кино тоже составляет изрядную часть действия) они настолько правдивы, что живая съемка кажется реальным хоум-видео. Правдоподобия добавляет дата: 22.02.2022, 25-летие Насти. Дальше вы знаете. Настю зарежут, Лева сойдет с ума, Рогожин пойдет в тюрьму. Но свой бизнес Епанчины, очевидно, сохранят.

3
БОРИС ГОДУНОВ

После поэтов на очереди дети. Действие пушкинского «Бориса Годунова», поставленного Шерешевским в Театре наций, происходит в спортзале. Очнувшись то ли с похмелья, то ли от смертного сна, Годунов — Игорь Гордин трогает себя за лицо и идет смыть грим (ведь покойников гримируют). Пока зритель рассматривает на экране старый умывальник, камера переходит на ряд крючков с кое-как повешенной спортивной формой: прозекторская оказывается школьной раздевалкой. «Ты чего тут?» — спрашивает Годунов невесть откуда забредшего в кадр мальчика. «Сменку забыл», — бормочет тот. Шуйский с Воротынским будут «город ведать», сидя не на конях, а на спортивных козлах.
И, в общем, Пушкин (А.С., а не его предок Афанасий Пушкин, отлично сыгранный Виталием Коваленко) вовсе не сопротивляется такой трактовке. Агонизирующее сознание Бориса — жанр спектакля определен как «Сны» — домысливает картинки прошлого: незаметно примостившись у шведской стенки, Годунов наблюдает за всеми заговорами и перерождением физрука Гришки Отрепьева (Данил Стеклов) в Димитрия. Подготовка царедворцев, то есть школьной администрации, к учебному году сопровождается хороводом вахтеров вокруг Бориса («он царь, он согласился!») и уроками физры под руководством Марины Мнишек (Екатерина Воронина), гоняющей по кругу ватагу малышей, при виде которых взгляд Бориса каждый
раз застывает.

«Пока свободою горим» — читает Афанасий Пушкин стихи своего потомка, перекрикивая «На теплоходе музыка играет». Но все потуги на свободу здесь заканчиваются в лучшем случае нервными срывами. «Педсовет» по поводу воскрешения Димитрия (за сдвинутыми партами, в центре Борис, ошую юродивый Николка, он же летописец Пимен) быстро превращается в надрывную пьянку, где больше всех бушует сам царь, он же директор. Когда он с медвежьей грацией принимается танцевать под «Два кусочека колбаски...» группы «Комбинация», неуклюже мыть пол, хватаясь за сердце, сомнений не остается: перед нами пиры позднего Ельцина. Царь умрет, царедворцы в прямом смысле переобуются: не устоят перед новыми кроссовками, присланными Самозванцем. Но потом и их сметет со сцены. Надпись, оставшаяся в опустевшем спортзале: «С новым учебным 1598-м годом!», наводит на мысль, что никаких выводов из этих кровавых мытарств в очередной раз восставший из гроба царь не делает. О том, куда делись первоклашки, так резво бегавшие по кругу, лучше не думать.

4

МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ

В «КУКОЛЬНОМ ДОМЕ»

Во времена несвободы театр, как улитка, уходит в себя, переключаясь с макромира на микро. «Медовый месяц в “Кукольном доме”» (снова МТЮЗ) — адаптация пьесы Ибсена к новым реалиям, — возможно, самый психологически тонкий из недавних спектаклей режиссера. Героев зовут как самих исполнителей: не Нора и Торвальд, а Полина (Полина Одинцова) и Илья (Илья Смирнов).

«Я не прихожу на репетицию с готовым замыслом, мы все придумываем по ходу, театр для нас — процесс познания, — говорит Шерешевский. — Я ращу персонажей из артистов, так что они прекрасно понимают, что делают. Они не винтики, они сотворцы». Полина, Илья, доктор Константин Ранк (Константин Ельчанинов) и другие персонажи проживают на глазах зрителей 3,5 часа. Поскольку текст незнакомый, зритель то надеется вместе с Полиной, что Илья окажется достоин ее самоотверженности, то преисполняется нежности — как Ранк, признающийся Полине в любви, то проваливается вместе с ними обоими в безнадежность. Большой мир летит в пропасть одновременно с маленьким миром Полины. Ее отчаянная попытка построить кукольный дом для детей и мужа — от нестабильности, неопределенности и неизлечимого социального неравенства, которое в спектакле нет-нет да и напомнит о себе. В общем, если вы много слышали о «школе переживания» и прочих психологических кружевах, но до конца не понимаете, что это, вам сюда.

5

УЛИТКА

НА СКЛОНЕ

В «Улитке», как и в повести, которую считают самым таинственным сочинением Стругацких, есть две вроде бы не пересекающиеся линии: Лес (это будущее, помечали на полях Стругацкие) и Управление по делам леса (это, считали авторы, настоящее). Фантастическое Управление оказалось так похоже на советский «почтовый ящик», то есть засекреченный институт, что эту часть повести запретили, изъяв в 1968-м все номера напечатавшего ее журнала «Байкал».

Спектакль начинается с того, что братья А (Антон Коршунов) и Б (Сергей Волков) приезжают в Гагры. Санаторий пуст из-за межсезонья, так что братьев селят в привилегированный «спецблок» — вместе с футбольной командой. В палате с шеренгами железных кроватей под присмотром строгой буфетчицы (Марина Зубанова) повесть рождается из подручного материала: например, губка для уборки, если снимать ее крупным планом, покажется лесом. Так Шерешевский визуально воплощает первую фразу повести: «С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена, как огромная, на весь мир, рыхлая губка».

Прием быстрых переключений с макро на микро работает и дальше: лица актеров, преломленные сквозь банку с огурцами, напоминают об обитателях таинственных лесных деревень, даже грима никакого не надо; камера, наведенная на стакан компота, позволяет увидеть крошечную фигурку, оседлавшую край стакана. Это микрокопия филолога по фамилии Перец, героя «Управления». В спектакле Перец (Илья Смирнов) сидит на сцене, рассказывая про край обрыва, внизу которого виден вожделенный и опасный Лес, куда ему пропуска не выдают. В Управлении есть свой стукач Доморощинер (Сергей Погосян), свой хулиган — шофер Тузик (Всеволод Володин) и своя вамп — секретарша Алевтина (Ольга Гапоненко). Перец мечтает попасть в населенный удивительными существами Лес, а Кандид (Константин Ельчанинов) — летчик с биостанции (это уже часть «Лес», но пропавшего Кандида вспоминают сослуживцы из Управления), подобранный после аварии обитателями лесной деревни, — в Город.
Вот и весь сюжет, напичканный остроумными, странными и пугающе узнаваемыми деталями. 92 доноса, которые сотрудники пишут на Переца (интеллигент всегда подозрителен); недовольство деревни юной Навой, выданной Кандиду в жены и никак не рожающей ему детей; наконец, ряды Подруг — сверхженщин, научившихся размножаться без мужчин и искореняющих на своем пути все живое, — все это придумано Стругацкими весной 1965-го, на гребне оттепели. Может быть, именно время написания, подчеркнутое в спектакле, придало кафкиано-набоковскому тексту, предвосхищающему и прозу Владимира Сорокина, и фильмы «греческой странной волны», светлую, человечную интонацию.

Почти пятичасовая сценическая громада кажется легкой и веселой. Экзистенциальный ужас здесь превращается в танец под музыку местного ВИА, частью которого оказываются сочинители 
А и Б. Композитор Ванечка (Оркестр приватного танца) написал на слова превратившегося в мем монолога «Идущий к реке» песню
для Игоря Гордина. И она уже стала в Москве хитом. «Я в своем сознании настолько преисполнился, / Как будто бы уже сто триллионов лет...» — басит в записи голос Гордина, и зрители сливаются в экстазе с исполнителями. Кому повезет — тем Гордин споет вживую (договорились, что он, не участвуя в спектакле, выходит, когда может, в финале). Но даже если не повезет, все равно в финале будет много драйва, как на хорошем концерте.

P.S. БЕСПОКОЙСТВО

«Тоталитаризм может расти из любого корня, — говорит Шерешевский. Вместе с художником спектакля Анваром Гумаровым мы придумали, что в доме отдыха, где сочиняются два этих мира — “Лес” и “Управление” — стоит скульптура: некое разломанное человеческое существо, его сделал сам Анвар. А еще он с помощью искусственного интеллекта создал огромное полотно, которое иногда спускается сверху. У Стругацких описана картина, изображающая лесопроходца Селивана, который на глазах у потрясенных товарищей превращается в прыгающее дерево. Эту картину, сказано в повести, уничтожили как “не допускавшую двух интерпретаций”. То есть, с одной стороны, картина уничтожена, оставлена копия, и то не первая. А с другой, есть тайный любитель искусства, который в то же время является номенклатурным работником, и он с тоской вспоминает, какое прекрасное искусство они уничтожили. Но все равно считает, что поступили правильно. Это такой парадокс цензуры и тоталитарного мышления, который проявляется сейчас в разных частях мира».

Сам Шерешевский сегодня иногда напоминает другого героя Стругацких, Горбовского из повести «Беспокойство». Тот путешествует с планеты на планету, чувствуя, что где-то во Вселенной таится новая, неясная пока для человечества опасность. Шерешевский тоже устраивает ревизию, но не планет, а классических сюжетов — погружаясь в них, он выясняет, какие еще болезни и «одержания» (словечко героев «Леса») грозят нам в ближайшем будущем. Сам он, впрочем, говорит так: «Я просто рассказываю про мир, в котором утеряны смыслы и все вывернуто наизнанку».