История одной фотографии — Сальвадор Дали и Франсуаза Арди в объективе Жана-Мари Перье

ФОТО:
ЖАН-МАРИ ПЕРЬЕ, GETTY IMAGES

20 марта в Галерее Люмьер открывается выставка «Частный выбор. Ман Рэй, Кертес, Блюменфельд...», посвященная эволюции сюрреалистической фотографии. В числе прочих работ классиков жанра (например, портрета Рене Магритта за авторством Стива Шапиро), будет представлена фотография, на которой певица Франсуаза Арди вместе с Сальвадором Дали, говорившем о себе: «я и есть сюрреализм», стоят в разбитой яичной скорлупе. The Blueprint рассказывает историю этой фотографии, появившейся в переломное для Европы время.

Жан-Мари Перье.
Сальвадор Дали и Франсуаза Арди,
1968

Бунт Элизы Дулиттл

Франция, 1968 год. На фоне майских столкновений Франсуаза Арди, уже выпустившая восемь дисков и снявшаяся в «Большом призе» и «Мужском — женском», не поддержала студентов, а уехала на Корсику («пока все не успокоится», как сформулировал лейбл артистки). Этот факт не остался незамеченным; как-никак 24-летняя Арди к тому моменту — если не голос, то уж точно лицо поколения. Дизайнеры Chanel, Yves Saint Laurent, Paco Rabanne мечтали заполучить себе Франсуазу (и таки заполучали), независимую и модную королеву 1960-х, вдохновлявшую Дэвида Боуи и Мика Джаггера. Пройдет весна, лето, бунты затихнут, и в октябре Арди как ни в чем не бывало поедет на три дня в Испанию на съемку со своим кумиром — великим сюрреалистом Сальвадором Дали. Приглашение придет от фотографа Жана-Мари Перье, бывшего возлюбленного певицы.

Впервые Перье увидел Арди в 1962 году, на самой заре ее карьеры. Тогда она выпустила дебютную пластинку Tous les garçons et les filles, разошедшуюся тиражом в 500 тысяч экземпляров. У 18-летней Арди и 22-летнего Перье начался роман, продлившийся четыре года — до 1966-го. Отношения завязались в духе Бернарда Шоу: она — Элиза Дулиттл, девушка из простой семьи (папа — рабочий на заводе, мама — помощник бухгалтера), он — Генри Хиггинс, Пигмалион (актерский сын, правнук Режан, театральной актрисы конца XIX — начала XX века и главной соперницы Сары Бернар). Согласно традиции Пигмалион должен воспитывать Элизу Дулиттл — этим, судя по всему, Перье и занимался. Как рассказывала Арди, «...под его опекой я осознала важность эстетики. <...> Он научил меня подавать себя и одеваться, давал советы по социализации». Перье настаивал, чтобы Арди стала моделью, — именно его групповую фотографию 1966 года, запечатлевшую музыкантов стиля йе-йе (включая, разумеется, и Франсуазу), назвали «фотографией века». Движение йе-йе черпало вдохновение у американских женских коллективов (отсюда и название: yeah, yeah) и ассоциировалось со всем молодым и актуальным. «Фотография века» стала модным символом эпохи. Тем не менее Пигмалион и Элиза Дулиттл не могут жить счастливо — оба постоянно были в разъездах, Арди каждый день плакала. Девушка требует независимости, бросает в сердцах «Я человек, а не пустое место» (или что-то в этом роде) и уходит от фотографа. Впрочем, без лишних драм — Франсуаза сохранила прекрасные отношения с Перье, приведшие ее несколько лет спустя в Кадакес, дом любимого художника Арди — Сальвадора Дали.

Лебединая джазовая песня

Идея съемки родилась у фотографа и коллекционера сюрреалистов Даниэля Филипакки. Еще в подростковом возрасте, в середине 1950-х, Перье работал у него ассистентом — тогда Филипакки, большой поклонник не только сюрреализма, но и джаза, делал для Marie Claire и Jazz Magazine снимки главных джазовых звезд своего времени (первые фотографии самого Жана-Мари запечатлели Майлза Дэвиса, Диззи Гиллеспи и Эллу Фицджеральд). Примерно тогда же, в возрасте 16 лет, Перье узнал о том, что его биологический отец — не актер Франсуа Перье, сотрудничавший с Жан-Полем Сартром и Жаном Ануем, а певец Анри Сальвадор. Решив поговорить об этом со своим названым отцом, Жан-Мари получил от него истинно французскую реакцию — тот, как выяснилось, забыл об этом факте. А вспомнив, разрыдался.

После блестящего старта карьеры Жана-Мари призывают в армию. Он более двух лет служит в Алжире, где в это время идет война. По возвращении домой фотограф обнаруживает расцвет молодежной культуры 1960-х. В качестве штатного фотографа музыкального журнала Salut Les Copains Перье становится глашатаем всех юных и дерзких. На знамя Жан-Мари поднимает изображение Франсуазы Арди, но не забывает и о других важнейших фигурах французской современной культуры — в его объективе: Франс Галль, Шейла, Мишель Берже, Джонни Холлидей. Так проходит пять лет. В 1968 году Перье поступает предложение от Филипакки — приехать в гости к Сальвадору Дали и сфотографировать художника вместе с Франсуазой Арди. Идея проста — объединить два авангарда, старый и новый, в одной фотосъемке.

Манифест «дружбы авангардных народов» появился в кульминационное для европейских шестидесятников время — про студенческие бунты уже было сказано, но ведь после апогея обязательно наступает отрезвление: 70-е были куда спокойнее 60-х. Сам Жан-Мари после серии с Дали и Арди тоже изменился. В 1970-х он окончательно оставил фотографию ради своего нового увлечения — кинематографа: в 1971-м выйдет его первый фильм «Тумук Умак» с братом режиссера, Марком Порелем в главной роли, в 1974-м — картина «Антуан и Себастьян», где сыграет уже его отчим Франсуа Перье. Потом еще будет фильм «Грязный мечтатель», телевизионные проекты и антинаркотический клип с молодым Бенисио дель Торо. В фотографию Перье вернется уже в XXI веке, когда его сестра Энн-Мари займет должность главного редактора Elle. Съемка с Франсуазой Арди и Сальвадором Дали останется кульминационной точкой его фотографической карьеры (по крайней мере, ее наиболее плодотворного периода) и ее же лебединой песней.

Жан-Мари Перье, 1973

Усы и яичная скорлупа

«Получить хорошую фотографию Дали очень просто. Достаточно было дать волю его воображению, он всегда придумывал самые странные идеи», — рассказывала Франсуаза Арди о трех днях в Кадакесе. Оно и заметно — каждая фотография из серии с Дали и Арди действительно выглядит «странно». На одной из них художник в образе хиппи, только что вернувшегося с Гавайских островов, небрежно облокачивается на Арди. В руках у него — гитара, на голове — дурацкий длинный парик. На другой фотографии Дали позирует в образе атлета, на фоне... собственной картины «Космический атлет». Теперь уже небрежно облокачивается Арди — на полотно художника. Франсуаза явно робеет в присутствии эксцентричного кумира; помимо всего прочего, согласно рассказу Перье, все три дня съемок за Дали неотступно следовала Гала: «Он (Дали. — Прим. The Blueprint) шутил, говорил глупости. В то время как его жена с мрачным видом все это наблюдала. Она была очень серьезной и особо не разговаривала».

Пожалуй, две самые интересные фотографии из серии — это та, где Дали превращает прядь своих волос в импровизированные усы Франсуазы Арди (и будто сам поражается, как хорошо вышло), и представленная в экспозиции Галереи Люмьер фотография-памятник: на ней художник вместе с певицей стоят в скорлупе гигантского яйца (скульптурные изображения яиц украшают весь дом в Кадакесе до сих пор). Этот снимок, словно сюрреалистический монумент, сохраняет образ Великого художника, указывающего дорогу новому поколению в будущее. К 1968 году стиль Сальвадора Дали уже отлит в бронзе — фотокнига Филиппа Халсмана «Усы Дали» вышла аж в 1955 году; его усы, картины, весь его образ надежно застрахованы от политических и социальных потрясений. Однако жизнь не стоит на месте даже для таких гигантов. Любопытный факт: Гала, которую в синдроме Пигмалиона уж точно не заподозришь, в том же 1968 году получила в подарок от мужа собственный замок в провинции Жирона. Туда Дали — без письменного разрешения жены — вход был запрещен.