«Скажут “надо работать” — я бегу и работаю»

ФОТО:
ТАСС, АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ

1 и 2 февраля в Большом драматическом театре им. Г.А. Товстоногова пройдет мировая премьера балетного спектакля «Две Анны» — совместного проекта Международного фестиваля искусств «Дягилев P.S.» и продюсерской компании MuzArts. В постановке две героини — балерина Анна Павлова и поэтесса Анна Ахматова. И два хореографа — Юрий Посохов и Павел Глухов. Балетный критик Анна Гордеева поговорила с Юрием Посоховым о погружении в поэзию, недостатке свободных площадок в Москве и о том, кто в репетиционном зале главный.

Юрий Посохов окончил Московскую академию хореографии в 1982-м (класс «изготовителя принцев» Петра Пестова), десять лет танцевал в главном театре страны (в том числе став первым в России исполнителем главной роли в «Блудном сыне» Джорджа Баланчина), а после двухлетнего контракта в Датском королевском балете перебрался в Балет Сан-Франциско. Сперва премьер, а после завершения исполнительской карьеры — хореограф-резидент этой труппы, с начала нового века он регулярно выпускает премьеры и в России, упорно доказывая, что и сегодня можно сделать спектакль на чистой классической лексике, не вторгаясь на территорию современного танца, — и этот спектакль будет не менее новаторским, чем самый крутой микс с контемпорари. «Магриттомания», «Классическая симфония», «Золушка», «Герой нашего времени», «Нуреев», «Чайка» и — год назад — «Пиковая дама» в Большом, «Чудесный мандарин» в Мариинском, «Щелкунчик» в Московском музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко — ко всему этому богатству теперь добавится его балет об Анне Ахматовой.

Юрий Посохов

«Две Анны» — это один балет или два? Части как-то связаны между собой?

Они, может быть, связаны режиссерски, но я к этому отношения не имею. У нас есть режиссер, Феликс Михайлов. Я занимаюсь первой частью об Анне Ахматовой, а Паша Глухов занимается второй частью об Анне Павловой, и мы даже не контактируем. Я знаю, что в моей части есть некоторая отсылка к тому, что происходило в мире в начале прошлого столетия. И она говорит о том, что случится во втором эпизоде.

Когда вам предложили поставить балет об Ахматовой — какой была ваша первая реакция?

Я сразу захотел это сделать. Я вообще-то не планировал работать в это время. Это было у меня время не то что для отдыха — я никогда не отдыхаю, но хотя бы для перерыва перед большой работой, которая скоро будет в Сан-Франциско. Это будет многоактный балет по русской классике на музыку Ильи Демуцкого (музыку ко второй части проекта «Две Анны», той, что посвящена Анне Павловой, тоже писал он. — Прим. The Blueprint). Я думал, что я сделаю такой перерыв, чтобы восполнить свои мысли какие-то, какие-то движения. Накопить их для будущего балета. Но когда мне сказали про эту идею, я вдохновился. Сразу согласился, сразу, а не выпендривался и говорил, что времени нет. Мне кажется, это необычная тема для балета, а кроме того — это синтез драматического театра, поэзии, музыки и танца. И не так, чтобы главное — балет, а все остальное как-то вокруг, это симбиоз всех искусств, совершенно одинаковых по значению.

«Классическая симфония» на музыку С. Прокофьева, 2012

Насколько хорошо вы знали творчество Ахматовой до начала этой работы? Насколько она вам была близка?

Честно признаюсь — она не была мне близка. Я не читал ее в детстве и в юности, впервые взял в руки ее том уже в зрелом возрасте. В Сан-Франциско есть магазин русской книги. Я люблю поэзию, я беру там томики и читаю, для меня поэзия — это сиюминутное ощущение жизни, того, что вот сейчас происходит. Но я никогда не задумывался о том, чтобы узнать творчество Ахматовой от начала до конца. Поэтому для меня было откровением, когда я стал чуть-чуть больше узнавать о творчестве и о жизни Ахматовой. Я вообще понял, что упускаю в жизни что-то очень важное. И я благодарен всему этому проекту за то, что он поменял мое сознание. Я понял, что поэзию нельзя просто читать, ее надо изучать. В нее надо погружаться, нырять.

«Магриттомания» Ю. Красавина, 2004

Кто еще из исторических персонажей, кроме Ахматовой, появляется в вашем балете?

Гумилев и Модильяни. Еще есть три пары, которые создают атмосферу того времени, создают атмосферу чувств, мыслей главных героев. Но это не конкретные люди.

Какого времени?

1910 год. Встреча Ахматовой и Модильяни. Кстати, Модильяни я лучше знал. Вообще уделял больше внимания изобразительному искусству. Я и на Магритта делал балет («Магриттомания» на музыку Юрия Красавина была поставлена в 2000 году в Сан-Франциско, в 2004-м перенесена в Большой. — Прим. The Blueprint), хотел сделать балет на Караваджо, ну и так далее. Мне казалось, что балет наиболее близок изобразительному искусству. Со временем это переросло в увлечение архитектурой — мне кажется, нет ничего более близкого балету, чем архитектура. Она дает вдохновение.

Вы ставите балет в Москве, репетиции здесь проводите?

Мы пытаемся это делать в Большом театре. У нас других возможностей нет. Все наши артисты — артисты Большого, они заняты в репертуаре. Найти свободный зал тоже тяжело. Это ежегодно одна и та же ситуация. Это проблема. Мне кажется, надо где-то купить студию и приглашать в эту студию людей, чтобы они что-то там совершали. Делали какие-то хорошие деяния во славу балета, не зависящие от театров. За рубежом есть такое понятие «дэнсхаусы», когда люди, приезжающие в город, могут снять студию, чтобы репетировать. В России такого понятия нет. Ты всегда как бомж, пытаешься попроситься, напроситься, умолять дать возможность. Я всегда хотел открыть в Москве дэнсхаус, чтобы дать возможность разным артистам — балета, характерного танца, танго и так далее быть вместе. Я хотел бы, чтобы кто-нибудь этим занялся. Это было бы идеально для Москвы, но, к сожалению, это, по-моему, мало кому нужно. Хотелось бы найти людей, которые воспылали бы этой идеей.

«Пиковая дама» П.Чайковского—Ю.Красавина, 2023

«Герой нашего времени» И. Демуцкого, 2017

Вы сами выбирали артистов для спектакля? Имел ли продюсер Юрий Баранов, придумавший проект, какое-то влияние на этот процесс?

У нас были разговоры, думаю, что продюсер меня услышал, все-таки мое видение сыграло важную роль в выборе артистов, хотя его видение было совершенно противоположным моему. Мы с Юрой много лет работаем вместе, и он хорошо меня знает. Мне приятно, когда продюсер слушает и дает возможность все-таки хореографу работать с теми людьми, с кем бы он хотел.

Вы выбрали плеяду молодых артистов Большого, чьи карьеры сейчас на подъеме. Элеонора Севенард, Елизавета Кокорева, Данила Потапцев, Алексей Путинцев, Макар Михалкин. А вот для них что такое Ахматова? Читали ли они ее раньше? Представляют ли они, что за человек, что за поэт?

Знаете, я работал со многими хореографами. Вот Марк Моррис — он всегда сначала читает лекцию о том, про что он собирается ставить спектакль, вывешивает листы, все это объясняющие. Я сторонник немножко другого подхода. Я даю артистам задание — хореографию. Они должны ее исполнять. Они знают, что это про Ахматову. Пусть читают. Не хотят? Меня это не интересует. Меня интересует, чтобы они следовали моей мысли, чтобы они исполняли мое видение, то, что я знаю, и так далее. Я хореограф, который использует артистов просто для создания образов, моих образов, а не их. Иногда бывает такая ситуация, когда у артистов возникает свое видение материала. И даже здесь это произошло. Они читают — и у них свой взгляд на Ахматову. И у меня произошла небольшая борьба. Мое видение совершенно не совпадает с видением артистов. Я их заставляю менять свои мозги, включать свое тело так, как желаю этого я. Мучаются, борются, шепчутся друг с другом, «как это возможно?!» Извините, но главный в зале — это я.

А по какому принципу вы выбрали музыку?

Музыку я выбрал сразу. Вот как мне сказали, что нужен балет про Ахматову, я сразу знал, на какую музыку буду его ставить. Два года назад я зашел в отель «Метрополь» — и там был концерт. Исполняли фортепианный квинтет Сезара Франка. Я знал Франка, но знал другие его произведения, а квинтет слышал впервые. И вот уже после первой части я понял, что когда-нибудь поставлю балет на эту музыку. И после этого мне предлагают постановку! Продюсерский отдел даже не понял сначала. «Как, — говорят они, — уже все? Музыка уже выбрана?»

Вы уже двадцать лет регулярно выпускаете премьеры в Москве. Какая из постановок — по внешним ли, по внутренним ли обстоятельствам — оказалась для вас самой сложной?

Практически все мои спектакли здесь шли с легкостью. У меня были спектакли, которые давались с трудом, — и, как правило, они были неудачными. Если спектакль идет с трудом — значит, в нем что-то есть неестественное, не органичное. Если все же вспоминать московские премьеры, то труднее всего было, наверное, с «Нуреевым». У режиссера Кирилла Серебренникова была своя линия, и мне нужно было искать себя в этой линии. Наверное, именно «Нуреев» заставил меня больше всего бороться с самим собой.

«Чайка» И. Демуцкого, 2021

А самый легкий в работе проект — чтобы вы шли на репетиции как на праздник?

Да у меня все было просто, если честно. Не помню, чтобы были какие-нибудь трудности, даже с «Золушкой» (Большой театр, 2006. Опасения, возможно, были связаны с наследниками композитора Сергея Прокофьева, которые обычно следят за всеми постановками на его музыку. — Прим. The Blueprint). Трудности были с расписанием артистов, а с созданием хореографического языка — нет. Очень быстро мы поставили «Чайку». (Большой театр, 2021. — Прим. The Blueprint). Вот так вот поставили (щелчок пальцами). Конечно, в чем-то борьба была, там режиссер Александр Молочников был — мы сражались, мы орали, мы обнимались. И с артистами то же самое. Но это был такой кайф! Это было такое удивительное время, когда мы все делали вот... (щелчки). Мне даже показалось, что я, наверное, могу быть и режиссером. Я имею в виду драматического театра. У меня даже самооценка вдруг настолько поднялась, что я подумал: могу ли я сделать драматический спектакль? Наверное, да. Она потом опустилась (смеется).

Вы значительно чаще работаете в стационарных театрах, чем в «бездомных» проектах. Есть ли принципиальная разница в том, как идет работа, скажем, в Большом и вне его?

Да, у меня две пьесы для проекта MuzArts — пять лет назад я сделал еще Gabrielle CHANEL. А разницы нет — я барьеров себе не ставлю. Для меня есть зал, есть артисты, есть музыка, есть идея, а стационары это или не стационары — не важно.

Ходят слухи о том, что «Две Анны» после премьеры поедут на гастроли — вы что-нибудь об этом знаете?

Вообще нет. Меня никто не спрашивал, мне никто не докладывает. Я такой хореограф-одиночка. Постучат в дверь, скажут «пора работать» — я бегу и работаю. А дальнейшая судьба спектакля — это не мои дела.

Как выглядит сцена? Зрители увидят Петербург или Париж?

Нет, минимализм будет. Я так попросил. Самый красивый его вариант — ну, Маша Трегубова (художник спектакля. — Прим. The Blueprint) все-таки талантливый человек. Понимаете, всегда говорят, что дизайн, костюмы хороши до тех пор, пока они не идут вразрез с танцами. В этом балете — танец хорош тогда, когда не идет вразрез с поэзией. Поэзия в центре всего. И музыка. А они у нас настолько совпали, что я сам удивился. Бывает такой подарок судьбы: совпали Анна Ахматова и Сезар Франк. По ритмике, по ощущениям, мыслям, по всему.

Правильно я понимаю, что непосредственно за звучание стихов отвечает Полина Маликова, драматическая актриса?

Да. Ее территория.

А кто ее выбрал?

Феликс Михайлов, конечно же. Они работают над дикцией, над попаданием поэтических фраз в музыкальные фразы.

Эскизы Светланы Тегин

По какому принципу вы выстраивали хореографию в спектакле?

Думая о хореографическом языке, я выбрал такой метод: танец должен быть как разговорный жанр. Мы не делаем вариации, мы не делаем выходы — у нас идет хореография, как будто мы читаем стихи. Это одно движение, переходящее в другое, без остановки. Это немножко не то, что обычно люди видят в балете. Это именно наши чувства, а они все время сплетаются, одно переходит в другое. Если убрать стихи, то такое ощущение, что люди разговаривают — об отношениях, например.

Хотите ли вы что-нибудь еще сказать читателям The Blueprint?

Хочется сказать просто: товарищи читатели, ходите на балет! Вот ходите на балет, ходите на искусство вообще. Если кто-то не ходил — заставьте их пойти! Кто ходит — ходите чаще, потому что все-таки это такой необычный вид искусства! Да, у нас сейчас тяжелое время, и мы не так много видим того, что происходит на Западе и так далее, но все равно это особый мир, и окунуться в этот мир — это такая красота! Так что — вперед!

N.B. Московская премьера состоится 10-11 апреля в Малом театре