„

Я не топаю ножкой, не раздаю распоряжения

“

ФОТО:
ЕКАТЕРИНА ГЕРБЕЙ, АРХИВ ПРЕСС-СЛУЖБЫ

У Антона Беляева — музыканта, фронтмена Therr Maitz, продюсера, а теперь и главреда «Правил жизни» — ближайшие две недели будут, кажется, самыми напряженными в 2025 году. Сегодня вечером — презентация первого номера под его руководством, а 31 мая на «BТБ-Арене» состоится большой концерт его проекта LAB. О том, зачем музыканту журнал, как быть главредом, если никогда не работал в медиа, а также о советах предшественников, страхах, стримингах, современной музыке в России и культуре отмены Антон Беляев рассказал редакционному директору The Blueprint Александру Перепелкину. А также прокомментировал обложку «Правил жизни» с вышитым хулиганом и несколько полос из грядущего выпуска.

Начну с самого очевидного вопроса: зачем успешному разностороннему музыканту со стадионными концертами и шоу на Первом канале понадобилось кресло главного редактора в бумажном журнале?

Я думаю, что здесь не последнюю роль сыграло любопытство. А еще постоянное стремление выстраивать что-то красивое вокруг себя. Может, меня уволят сразу после этого интервью, но я скажу сразу, что вообще не отношусь к журналу как к источнику информации. Для меня это арт-объект. Полгода назад я был в одном отеле, где в номере лежали номера журнала «Архив» (журнал Luerzer [A]rchive. — Прим. The Blueprint), в котором собраны лучшие рекламные кампании со всего мира. Уезжая, я взял три номера с собой на ресепшн, чтобы купить. Мне их подарили, что очень приятно. Так что журнал должен быть предметом — пусть не искусства, но тем, что ты хочешь взять и у себя оставить. Вот на что я могу рассчитывать со своим уровнем насмотренности и начитанности — невеликим.

Чего точно не было и нет, так это надежды стать в ближайшие полгода важной фигурой в российских медиа или совершить в этом бизнесе какой-то невероятный переворот. И тем более я ни с кем не соревнуюсь, потому что я даже не представляю, как в этой области соревноваться. Зато, возвращаясь к любопытству, мне очень хочется во всем разобраться — я очень ремесленно устроенный человек, хочу понять, что и как работает. Хочу быть полезным. И очень не хочу никого подвести.

Для нашего с вами поколения — примерно сорокалетних — журналы в юности были в какой-то степени окном в мир. Для кого-то это был Vogue, для кого-то «Ом», для меня первая «Афиша» и Esquire Бахтина. Мой друг Анзор Канкулов, успевший побывать в «Оме» главредом, до сих пор встречает преданных поклонников журнала. Что было форточкой в мир для вас в Хабаровске?

Для меня был важным журнал «Птюч», потому что он был насквозь музыкальным. Esquire и Men’s Health, наверное, тоже. А вот персонажи «Ома» меня не будоражили. Я смотрел на них как на поп-объекты, и это вызывало у меня раздражение. После «Птюча» было тяжело. Журнал был неплохой, но не попал в меня абсолютно, потому что я был помешан на музыке и на подходе «Птюча». Помню, что все это было визуально притягательным и казалось полезным — не вспомню уже сейчас, какие секреты нам раскрывали Men’s Health и GQ. Ну а сейчас информационная часть журнала должна становиться и прикладной, и сложной, — иначе будет как в телеграм-каналах: у всех читаешь одно и то же.

А за новостями журналу и угнаться невозможно. У нас — сайт, казалось бы, быстрое медиа, и то регулярно в редакции спорим, имеет ли смысл писать о том, что не успели заметить первыми.

Показательный спор: все хотят быть супербыстрыми, но быстрее всего тот, кто просто скопировал [чужой] текст. Я не хочу уменьшать значимость медиа, но и находиться постоянно в информационной повестке — абсолютно чуждая для меня история. Да и бессмысленная — выпадешь, возвращаешься, а ничего не изменилось. Кругом те же лозунги и тезисы. Продвижение идет какое-то миллиметровое. Хочется искать какие-то более глубокие смыслы. Те самые правила жизни, которые человек пережил и выстрадал.

А как тогда в этой шумной и однообразной информ-повестке искать своего героя? Ну хотя бы героя на обложку? Я честно скажу — это и для меня сейчас дилемма, потому что, когда мы делали большое интервью с Юрой Борисовым, я испытывал постоянные сомнения: Юру уже сняли и «Мнение редакции», и «Правила жизни», стоит ли нам включаться в эту гонку со всеми за одним и тем же?

Я вам расскажу со стороны артистов. Правильно, конечно, вы поступили. Журналы сравнивают продукт — стараются: у кого ярче, кто лучше раскрепостит, кому герой все расскажет. С другой стороны: это же человек, который работал всю жизнь для этого самого момента. Через пару лет все будут говорить: «Да как он достал!», потому что он будет уже абсолютно везде.

Но Юра будет везде, потому что он это заслужил. Он и до истории с «Оскаром» не был плох, просто эти награды делают человека более значимым. А уж Юра точно достоин, показывать таких людей нужно. Разве что обложки некоторые могли быть получше.

«Правила жизни» долго обходились вообще без лиц на обложке…

Но если теперь есть прецедент? Тем более, что никакого жесткого правила-то не было. Я не могу себе представить Esquire без какого-то взрослого «увядающего» крутого чувака на обложке. А «Правила жизни» просто в какой-то момент вырулили на такую арт-историю с художественными обложками. Одни из них более удачные, другие менее. Но я в любом случае не собираюсь ничего ломать, не хочу все разворотить и сделать по-своему. Прекрасно понимаю, что есть устоявшиеся моменты, у которых своя ценность, аудитория. Мы уже составили план на год, и в нем есть и эволюционный, и революционный потенциал. 

„

На обложке — вышитый хулиган, которого лично я называю вязаным. На мой взгляд, слово «вязаный» — более очаровательное и милое. В этом образе — много иронии. Вязаный хулиган — это своего рода символ времени, такое животное, ставшее безопасным после того, как его одомашнили, и в то же время мнящее себя бунтарем. Все мы хотим быть нарушителями правил, границ, подавать пример людям, показывать, какие мы смелые и принципиальные, но при этом внутри мы очень часто остаемся вязаными или вышитыми.

“

„

В музыке так — если мне что-то кажется недостаточно совершенным, я имею право это не показывать, работать еще месяц-два. Журнал так не работает

“

Когда выйдет номер, про который вы сможете сказать, что он уже ваш от начала и до конца?

В музыке так — я что-то произвожу и, если мне оно кажется недостаточно совершенным, я имею право это не показывать, работать еще месяц-два. Журнал так не работает, поэтому сейчас я беру на себя ответственность за все, что будет выходить. Но степень моего удовлетворения зависит от рычагов, с которыми мне нужно разобраться, от шестеренок, которые нужно свести. Буду ли я гордиться первым номером? Не знаю. Я делаю все, что от меня зависит, и двигаюсь в ту сторону, в которую хочу.

В истории вашего издания, пусть оно тогда и называлось иначе, был эпизод, когда редакция вставала и уходила вслед за прошлым главредом. Вас новые коллеги встретили без драмы?

Острых реакций я не видел. Но это я, скорее, так чувствую и не знаю, как на самом деле. Мне кажется, с моей стороны есть честное отношение к тому, что я, в общем-то, пустое место в этом бизнесе. С их стороны, мне кажется, есть накопленный потенциал, который они хотели бы проявить, который по какой-то причине в последнее время не реализовывался. Я не стесняюсь того, что меня сейчас ведет команда, не топаю ножкой, не даю распоряжения, очень стараюсь внимательно прислушиваться. Я вообще довольно тоталитарный чувак, но на данном этапе этому нет места. Я просто должен погрузиться, подружиться с этими людьми, понять их и встроиться в процесс. Конечно, у меня есть идеи, коллеги меня иногда даже хвалят за какие-то нестандартные вещи. И я чувствую, что как раз могу привнести немножко хулиганский взгляд со стороны. И иногда мне говорят: «О, окей, может быть, действительно это хорошо!». В общем, пока у нас знакомство, цветочный период.

Письмо главреда уже написали?

Начал корябать. У меня была встреча сперва с ядром редакции, а потом уже со всеми вместе. И я начал писать еще на первой встрече. Я, как человек, который не пишет постоянно, испытал электрошок. «Так, стоп, мне надо написать». Подошел к процессу как прилежный ученик.

„

Большое преимущество разговора двух людей из одного цеха, как это было с Сергеем Сироткиным, заключается в его глубине. Тут нет вопросов из серии: какую песню ты любишь, на какой стороне держишь гитару, как первый раз поехал на гастроли, нравится ли, когда к тебе на улице подходят за автографом. В интервью мы затрагиваем какие-то неочевидные на первый взгляд вещи. Мне самому такие разговоры намного любопытнее читать. Надеюсь, что так думаю не только я.

“

Может, заготовлен девиз? Мне вот всегда нравился девиз старой «Афиши» — «Как скажем, так и будет». Потому что ведь и правда так было.

Никогда, кстати, не слышал, но мне очень нравится. Вот только современный глянец уже не выполняет никакой похожей функции, «Афиша» была топором, который прорубал новое окно. Глянцевый журнал сегодня — не топор.

А что же он тогда? Священное писание, как Vogue, который называл себя «библия моды»?

Чем больше я слушаю людей из индустрии — тем отчетливее понимаю, что месседж нам еще предстоит сформировать, и ситуация у «Правил жизни» в этом смысле очень сложная. У нас накоплено очень много разного наследия.

Нет соблазна попросить совета у предшественников? Позвонить Филиппу Бахтину или Сергею Минаеву?

С Сергеем Минаевым я в любом случае об этом поговорю. Мы не то чтобы какие-то друзья: видимся, бывает, на каких-то мероприятиях время от времени. Он вызывает у меня симпатию, он мощный, харизматичный чувак. Мне интересно, что Сергей об этом думает, это интересно. Может быть, выяснится, что мы больше не здороваемся [смеется]. Мне любопытно, но я пока не решаюсь. Может, конечно, когда мне выдадут кабинет, там найдется какое-то «завещание». Знаете, чего я боюсь? Я почувствовал, когда мне звонили за комментариями после назначения, что энергия вопросов очень разная. В основном она немножко с предъявой. У меня было ощущение, что некоторые из звонивших считали, что я нахожусь на их месте. В этом смысле я не очень уверенно себя чувствую. И мне интересно мнение того же Сергея, но переживаю, что есть вещи, которые... могут повредить мою линзу. Потому что во всем этом есть и человеческие отношения. И наверняка есть что-то, что было хорошо в общении с издательством и что не очень. Я не хотел бы просто впитывать в себя столько субъективной информации.

О медиа я могу говорить бесконечно, но хочу бесконечно говорить о музыке, тем более вы давно не давали интервью как артист или продюсер. А вы себя вообще как формулируете с музыкальной стороны?

Я давно сформировался во всей этой истории как ремесленник. В альтернативном секторе я всегда чувствовал себя хорошо, но мне хотелось делать музыку сложнее, расширять свой диапазон. А попадание в большие медийные проекты давало эти возможности, но также меня меняло. В итоге я сперва зашел в дискомфортную для меня среду, где, например, телевизор играет важную роль, — и это не было для меня органичным. А затем опять вернулся в состояние студийной крысы. И в этом состоянии себя чувствую намного более комфортно. 

„

Есть желание делать большие вещи и самому становиться интереснее и свободнее

“

У вас за плечами больше 20 лет музыкальной карьеры. Вы готовы назвать ее успешной?

Это точно большой путь, а успешный или нет? В каком-то смысле очень успешная карьера, но если сравнивать с Канье, то…

Это уже тонкий лед…

Ну или в сравнении с Хансом Циммером... Средне. Весьма. Но в контексте того, что предлагала жизнь, какие были возможности, я, думаю, что что-то получилось. Но если говорить об удовлетворении — конечно, нет. Это совсем разные понятия в этом смысле. Это может выглядеть успешным, но меня, конечно, не удовлетворяют многие результаты. В общем, есть желание делать большие вещи и самому становиться интереснее и свободнее. То есть это не разбитое сердце, но что-то пока не получилось. Есть какие-то решения, которые, наверное, можно было принять, — выход, например, за пределы нашего интернета. Думаю, что в начале десятых я вместо расширения в России мог бы заняться расширением за ее пределами, такие возможности были. Но я сфокусировался на другом, а потом уже не осталось ресурсов.

Вы так говорите, как будто невозможно добиться и локального, и глобального успеха разом? Но есть же K-pop, и даже у нас была группа «Тату».

Я говорю о шансах исходя из фигур, которые у меня стояли на столе. Я не «Тату». Есть поп-музыка, которая сразу начинает собирать очень хорошо — если это, конечно, удачный продукт. А та музыка, которой я занимаюсь, — она едва ли могла показаться в чартах на первых позициях. Она не совсем про это. Например, есть известная среди джазовых музыкантов и интеллектуального лаунджа итальянская компания Irma Records. Они написали мне письмо и предложили в какой-то момент подписаться. И я стал с ними обсуждать... На что это будет похоже? Мы выяснили, что это тур по 300 городам Европы, где в каждом я получу 300 долларов. То есть это четыре года в автобусе. И тут мне уже мешала моя продюсерская сторона — я очень хорошо видел, куда это ведет. И где такие артисты, как я, находятся в строчках лейбла. Мы в самом низу. Это какая-то прикольная русская группа, которая готова за эти деньги играть на бесконечных саппортах. И у меня есть друзья, которые пошли по этому пути. Кто-то где-то подпрыгнул, а кто-то так и не получил возможности выйти из этого круговорота. Я немного испугался этого беличьего колеса. Это сейчас не философская история о том, что, можно только там или здесь. В моем случае — было нельзя.

Я спрошу немного обывательски, но разве в шоу-бизнесе можно без этого беличьего колеса? Как будто и Тейлор Свифт, и Леди Гага шли от крохотных концертов к стадионам, выступая тысячи раз. Или вот Coldplay — я только в прошлом году был на их концерте, а они снова в туре. И это тоже, по сути, эти 300 городов Европы, разве что не в автобусе...

Это какой-то грустный разговор. Можно перекидываться позициями и примерами этих кейсов, потому что их на самом деле много. Но мы говорим все-таки не о строительстве и не о пищевой промышленности, в нашем бизнесе постоянно случаются чудеса. Но механика больших историй одинакова. 50 лет назад артист должен был кататься и кататься, потому что никто о нем иначе бы не узнал, не все проходило через медиа. В твоем городе такой чувак играет концерт, и это повод туда заглянуть. А сейчас, мне кажется, артисты вынуждены удерживать колебание, которое они вызывают: вышел альбом, колебание возникло. Его надо удержать потому, что его сметает постоянным новостным потоком, поэтому действия те же, но причины поменялись.

Каким будет большой концерт LAB 31 мая? 

Он состоит из старых песен других людей. Я понял этот рецепт хорошо. Объясню, почему это очень дорогой мне проект. Изначально меня не удовлетворяло то, что происходит с моей музыкой — с точки зрения звукорежиссуры, технически. Мы писали, и мне не нравилось, как это все работает в итоге. Идеи казались мне окей, а на выходе я был неудовлетворен. Решил заняться инженерной частью сам и это был практически слив карьеры. Я почти перестал ездить куда-либо, сидел в студии года три и ковырял собственноручно треки. Успешно и безуспешно. По-всякому. Заходили люди и говорили: «Ну что там, когда будет готово?». А я продолжал. И кое-чего добился за это время и обрел какие-то навыки. На базе этого и появился LAB.

В прошлом году мы первый раз собрали «ВТБ Арену», и вот решили повторить еще более масштабно. Это сложнейший с технологической точки зрения концерт. У нас на сцене, если не ошибаюсь, человек 250. Это очень крепкая сцена [смеется]. Мне это интересно. Мне нравится, как среди музыкантов распространено мнение, что обязательно должны быть свои песни. И у всех, кто поет в нашем концерте, включая меня, есть свои песни. Но, мне кажется, очень любопытно, как люди под себя перекраивают чужой материал. У нас скоро выйдет документальное видео с предыдущего концерта. Внутри него короткие интервью, в том числе и о том, насколько важно артисту получать немножко свободы. Потому что артист живет в клетке представлений о нем: стал автором рэп-хита, им и оставайся.

Да даже Леди Гаге достается, если не дай бог перестает быть «матерью монстров».

Я с трудом представляю, какое давление испытывают настолько большие артисты. Я знаю огромное количество музыкантов и знаю, что всем хочется закрыться в студии года на три, хочется побыть кем-то другим. Но ты... должен соблюдать этот ритм. Опасно останавливаться. Короче, это никогда не бывает просто. И наше шоу классное тем, что мы и одновременно, и все всерьез все делаем — работаем над музыкой, ковыряемся в ней, что-то про нее выясняем, переосмысляем. И в то же время это прикол, который снимает с нас часть ответственности.

Кумиры у вас в музыке остались? Кого-то назовете?

У меня нет таких острых реакций. Я слушаю не кого-то, а музыку.

Попробуем по-другому: кто в вашем плейлисте?

Я слушаю Брайана Ино. Это является ответом на все мои вопросы. Я перетекаю из одного его состояния в другое и многое нахожу. И время от времени подключаюсь к чему-то вечному. Недавно сходил на Курентзиса, и меня разнес Равель. Я понял, что каким-то образом попал в этот обывательский поток, и Болеро для меня затмило все остальное. Отчасти понятно почему — в нем стремление к перформансу супервыпуклое, но больше ничего, кроме перформанса, там и нет. В общем-то, ну классная мелодия.

„

Я, честно признаться, не смотрел шоу «Натальная карта», благодаря которому Дима Журавлев стал суперзвездой. Более того, я даже стеснялся на него идти в качестве гостя — мне показалось, что я буду чувствовать себя там неловко. Но когда я познакомился с Димой, он оказался по-настоящему интересной личностью, которая раскрывалась по мере общения. Тут вспоминается мультфильм «Шрек»: лук, он, знаете, многослойный.

“

„

Я слушаю Брайана Ино. Это является ответом на все мои вопросы. Я перетекаю из одного его состояния в другое и многое нахожу. И время от времени подключаюсь к чему-то вечному.

“

Я недавно в Парижской филармонии сходил на выставку, посвященную Болеро, и оказалось, там сложнейшая математическая партитура. Я не музыковед, так что просто вышел с разорвавшейся головой, честно говоря.

Это выглядит сложно, когда ты смотришь на это снаружи. Когда ты изнутри — прикольно. Он перформер и манипулятор. И в его музыке не только эмоции, но и куча пасхалок. Вот такой чувак, который везде раскладывает эти яички. И вот я ощутил, что просто несерьезно к нему отнесся... Я всю жизнь знаю про него, знаю произведения, и как-то фокус просто не был наведен. Спасибо Теодору, он меня фокусировал на этом.

И, говоря о моем плейлисте, я не могу себе позволить не обращать внимания на звук. Я сейчас не говорю о событиях, не о том, какую песню кто выпустил, а в целом о тенденциях того, как сейчас пишется музыка, как она компонуется. Я слежу ревностно, но это такая повинность. Пару часов посидел, отслушал все, окей. Я сижу в блогах, ищу артистов — стараюсь набрать информацию не из чартов очевидных поисковых систем и тем более не из стримингов. Потому что мы можем радоваться алгоритмам Spotify, но все равно это нарушение серьезного целостного взгляда.

Но считается, что стриминги дают пользователю послушать больше разнообразной музыки?

Стриминги роботизированно подходят к процессу. Конечно, там есть какие-то отклонения, и не все треки, которые они подсовывают, одинаковые, но это все равно система хештегов. Алгоритм не слушает эту музыку. Он ориентируется на метаданные. Это что-то другое. Помните, был такой популярный сервис Hype Machine? Там совсем странные вещи происходят. Но иногда очень приятно там что-то наковырять, а потом через полтора года вдруг это становится чем-то важным.

Кстати, с Билли Айлиш примерно так и было. Я наткнулся на нее в самом начале, видимо, промо-кампании какой-то. Цифр вообще не было. Там же довольно странный звук, она шепчет в ухо, и я это очень люблю. И там нет этого серебристого верха, который все ассоциируют с качеством музыки, мол, типа, классно, такой неестественный верх, вот это яркий поп. А я его просто ненавижу. И когда я услышал этот альбом, просто ходил и всем показывал. Слушайте, вот, ну, типа, круто. И очень смешно, что некоторые из коллег говорили: «Ну, это брак. Просто плохо. Откровенно плохо». А потом эти же люди через год показывали: «Смотри, вот это решение, конечно, смело».

А ведь ей всего 22.

И она в опасности. Она находится в большом океане, и она очень важная рыба. Я надеюсь, что они сохранят с братом какую-то свою идентичность. Ты ее поначалу чувствуешь хорошо, боишься ее потерять. Но вокруг лейблы, продюсеры с деньгами и запросами. Деформация происходит медленно и, что самое главное, — незаметно.

„

Картозия — монстр. Монстр, который пишет весело и задорно. Я помню ощущение, когда мы получили этот текст... Вся редакция пришла в движение, все засуетились, принялись судорожно анализировать, а можно ли вообще такое писать, какие слова мы оставляем, а какие, скажем так, немного смягчаем, и так далее. Это действительно хулиганское украшение нашего номера.

“

В эти выходные слушал новый альбом Селены Гомес. Слушаю, слушаю, слушаю, а он довольно короткий, и на одном треке понимаю, что я знаю этот звук, и он просто не ее. Я лезу в кредиты, вижу, что это Чарли ХСХ, и понимаю, что это абсолютно продюсерское решение: вот ты, Селена, популярная, и вот Чарли модненькая, давайте мы вас как-то слепим, и для стриминга будет хорошо.

И это еще одна система обесценивания, с моей точки зрения. Но я про деформацию вообще. Когда ты заметен и тебя везде зовут, это же работает на эго. Но при этом ты не замечаешь, как чуть-чуть деформируешься. Ну и коллаборация тоже такая вещь. В моей жизни, кстати, успешных не было за пределами LAB.

Что сейчас с современной музыкой в России? Мы год назад посвятили ей целый номер. И оказалось, что самое интересное случилось в академической музыке. Видимо, она малопонятна, и ее меньше трогают. А из поп-музыки, например, много уехало народу. Сейчас, на ваш взгляд, какой-то благоприятный момент? Или у нас два притопа, три прихлопа, ничего не рождается и хочется рыдать?

Я не смогу отвечать на этот вопрос и верить в то, что говорю что-то важное. Я не знаю. Музыка не определяется количеством звезд. Это даже не вопрос индустрии. Это общее состояние, и, мне кажется, сейчас немножко темная и печальная история. И все равно люди ищут и что-то находят. У нас еще рынок доставки контента не очень работает пока. Хотя он уже существует. Есть какие-то свежие решения в виде YAM Session от «Яндекс Музыки» с премией. Но это отдельный большой разговор. Важен и общий уровень людей, которые делают музыку, и общий уровень слушателя, который тоже довольно низкий у нас. И средства доставки.

Понятно, что сейчас любой может открыть интернет и выложить песню. Но должно быть и поле, в котором это происходит. Потому что все равно люди очень сильно зависят от чужого мнения. А я боюсь быть не очень корректным, потому что, честно, я не эксперт в медианасыщенности музыкой. Я занимаюсь производством и музыкой, которая у меня под рукой или делается в соседней комнате. Я в поиске или изготовлении ровно той музыки, которая мне нужна.

О Канье и его репутации мы сегодня уже вспоминали, P. Diddy у всех на слуху, недавно и у Оксимирона всплыла история с грумингом. В целом кажется, что рэп проблемный как явление. Но я хотел спросить — можете вы как человек, который слушает музыку, отделять проблемных исполнителей от их произведений?

Я не думаю, что должно быть одно мнение по этой или похожим ситуациям. Кто-то из большой любви к музыке человека может остаться глух относительно каких-то фактов его биографии. Имеет право, и ничего от этого не изменится. Мы, как популяция, думаю, давно уже выяснили, что убивать, насиловать — это плохо. За ситуацией с P. Diddy я перестал следить довольно быстро: не знаю, что там доказано, что нет. Но суть от этого не меняется: если это происходило, то это плохо.

А теперь спрошу как главреда: в какой момент этой истории вы примете решение, писать вам про этот кейс или нет?

Отчасти мое положительное решение относительно «Правил жизни» было принято, потому что это не про новостную ленту. У меня нет такой обязанности — писать о свежих происшествиях. Благодаря Сергею [Минаеву] и нашей ДНК в целом, журнал отчасти исторический. Я думаю, что, может быть, придет время, и мы вспомним об этом инциденте, когда данные будут полноценны и однозначны, и я уже не буду ни в чем сомневаться. А сейчас я не хочу, потому что быстрая информированность порождает быстрые реакции: «Он тварь. Он подлец». И все может быть правда так просто, а может, есть какие-то подводные камни, но мы под влиянием быстрой информации принимаем однозначные решения, и в результате у людей меняется жизнь. И мне больше не хочется в этом участвовать.